Тема детей в «братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского. Сон о «дите» Дмитрия Карамазова. (Опыт комментария)
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
? прощения и сам, поскольку он, даже в момент совершения очередной низости, необыкновенно остро переживает свою греховность. Жажда прощения выливается у него в исповедь горячего сердца Алеше, в покаяние перед судьями в Мокром, сказывается в благородном порыве отстраниться и дать дорогу счастью Грушеньке при возвращении ее первого жениха.
Именно Дмитрию назначено в романе до конца идти путем зерна невиновным пойти на каторгу пострадать за всех, благодаря чему его наказание возвышается до духовного подвига.
Странный сон о дите завершает самый бурный день и самую бурную ночь в жизни Мити, когда он последовательно переживает полное отчаяние, глубину ненависти и гнева (в саду у отца), далее, при известии о бегстве Грушеньки к прежнему жениху решается на самоотречение вплоть до намерения покончить с собой, затем, при её возвращении к нему испытывает радость обновления и любви, но тут же верх позора и унижения при аресте и первом допросе, и наконец к нему приходит медленное осознание безнадежности своего положения при тяжести существующих против него улик. Так или иначе все эти переживания и потрясения отзываются в сне.
Подготавливает его, делает возможным двукратное покаяние Мити перед народом. Вначале, после известия о побеге Грушеньки, Митя просит прощения у Фени, ее горничной, запуганной им до полусмерти, в отчаянии, готовясь покончить с собой и не желая больше никого обижать (Да вот что, Феня, крикнул он ей, уже усевшись, обидел я тебя давеча, так прости меня и помилуй, прости подлеца... А не простишь, всё равно! Потому что теперь уже всё равно! - 14; 368). По дороге в Мокрое в душе Мити свершается новый переворот: отчаяние сменяется последним напряжением всех сил, и на его волне Митя неожиданно просит прощения у ямщика Андрея, обращаясь в его лице ко всему миру (И хоть гневливы вы, сударь, это есть, но за простодушие ваше простит господь. А ты, ты простишь меня, Андрей? Мне что же вас прощать, вы мне ничего не сделали. Нет, за всех, за всех ты один, вот теперь, сейчас, здесь, на дороге, простишь меня за всех? Говори, душа простолюдина! - 14; 372). Благостное, спасительное действие этого обращения сказывается не сразу (как и разрешающая сила коленопреклонения Раскольникова перед народом на Сенной площади), но той же ночью, в страшный для Мити час обвинения в убийстве отца и первого допроса, разбившего надежды на счастье с Грушей, ему ниспосылается, как ответ на недавнее вопрошание, вещий сон про скорбную жизненную дорогу, черных иссохших погорельцев и плачущее голодное дитё. При виде них он понимает в умилении, что надо всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше дитё, не плакала бы и черная иссохшая мать дети, чтоб не было вовсе слез от сей минуты ни у кого, и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержем карамазовским. (14; 456-457). Так ему открывается уже известная читателям из проповеди Зосимы истина о том, что все за всех виноваты. Из нее Дмитрий с присущим ему страстным максимализмом выводит, что всеобщую вину надо кому-то искупить, безвинно пострадав за всех, чтобы не умирала великая мысль. Только в ее контексте Митя (а вместе с ним и читатели) может осмыслить свое неотвратимое осуждение. Чудный сон, таким образом, помогает сознательному приятию грядущей судьбы.
Попытаемся прокомментировать сон и разобрать его основные мотивы. Исходить мы будем из того, что этот сон тесно интегрирован в идейную и символическую системы Братьев Карамазовых и может быть понят только из романного целого.
Несомненно, что его центральным образом является плачущий ребенок, дитё, а смыслообразующей интенцией чувство безмерной жалости к нему. По этому образу обозначен и весь эпизод сна в названии главы (VIII. Показание свидетелей. Дитё). Призвано усилить чувство жалости и уменьшительно-ласкательное, народное наименование младенца, особо маркированное автором в его диалектно-фольклорной огласовке: Дитё, отвечает ему ямщик, дитё плачет. И поражает Митю то, что он сказал по-своему, по-мужицки: "дитё", а не дитя. И ему нравится, что мужик сказал дитё: жалости будто больше)[1]. Тому же служит и вся обстановка вокруг ребенка при ее последовательном развертывании вширь: чтоб было еще жальче, дитё изображается на руках у нищей крестьянской матери, иссохшей и почерневшей от голода, у которой уже не осталось молока, без крова, в погорелой деревне, у дороги в голой степи, сырой поздней осенью под падающим мокрым снегом.. Тому же служит и вся обстановка вокруг ребенка при ее последовательном развертывании вширь: чтоб было еще жальче, дитё изображается на руках у нищей крестьянской матери, иссохшей и почерневшей от голода, у которой уже не осталось молока, без крова, в погорелой деревне, у дороги в голой степи, сырой поздней осенью под падающим мокрым снегом.
Образ плачущего ребенка прямо соотносится с анекдотами о неповинных страданиях деток, приведенными Иваном в доказательство отсутствия Божией справедливости на Земле. Среди них рассказы об убийстве младенца турками и о ребенке, неповинно высеченном родителями и запертом ими на ночь, зимой, в холодном нужнике, и, наконец, о ребенке, затравленном собаками. Но самое главное образ плачущего ребенка соотносится с итоговым метафорическим вопрошанием Ивана о том, можно ли возводить здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой