Семантическая оппозиция "покой–движение" в романе И.А. Гончарова "Обломов"
Курсовой проект - Литература
Другие курсовые по предмету Литература
акцентированности в романах Гончарова, но сохранится эмоциональное настроение литературного предшественника в воспроизведении общей атмосферы человеческого жилища. В создании портрета домов усиливается роль причастных и деепричастных оборотов, глагольного письма, позволяющих передать поэтическое содержание родных пенатов - все строения глядят как новые, портреты… провожают повсюду глазами, дом пропитан пылью, по углам раздается шорох…. Образ дома персонифицирует идею жизни хозяев - родиться, тихо прожить и незаметно умереть. Нарушением заведенного порядка в жизни героев становится приезд незнакомого человека, любовь, неосознанное желание, и тогда в стройность циклической композиции бытийной фабулы входит мотив постепенного дряхления усадьбы. Метафорическое равенство дома человеку, характерное для патриархального мышления, в романах Гончарова представляется ностальгическим воспоминанием.
Человек в понимании Обломова, а, следственно, и Гончарова, широк и глубок, внутренне текуч, подвижен, и потому Обломов против попыток его сузить, низвести до типа. Он призывал писателя увидеть за социальной маской типа живого многомерного человека и, главное, полюбить его, показать, что человек этот противоречив, потерял правильную дорогу, заблудился в житейской суете формального и бездушного Петербурга, что у него нет душевного покоя и своего дела: Нет, это не жизнь, а искажение нормы. Или, говоря словами Александра Адуева, деревянная жизнь.
Задолго до Достоевского гончаровский Обломов нащупал его главную, любимую идею - при полном реализме найти в человеке человека. И надо сказать, что русская классическая литература пошла не за Пенкиным, а за Обломовым: подлинного, сложного, текучего человека, его скрытую диалектику души она искала и находила всюду. Да и сам Гончаров придерживался в своих романах той же дороги: Глубина дурного не превышает глубину хорошего в человеке (IV, 196). Именно таков его Обломов.
Суета петербургской жизни подлежит его суду, в ней нет центра, смысла, ничего глубокого, люди презирают друг друга, завидуют, сплетничают, везде царят скука и сон души и ума. Добролюбов обвинял Обломова в отсутствии жизненного дела, а тот ему уже ответил: в петербургской и, шире, русской жизни такого дела просто нет: Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое… Что ж это за жизнь? Я не хочу ее (IV, 110).
Объединенные, в свою очередь, обобщающим мотивом лжеактивности и суеты сцены и фигуры петербургской жизни в итоге создают образ существования, лишь на первый взгляд несхожий с бытом неподвижно-дремотной Обломовки. По существу, эта, в свой черед, совершенно бездуховная жизнь - та же обломовщина, но лишь на столично-цивилизованный лад. Где же тут человек? - восклицает при полном одобрении автора Илья Ильич. - Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?…Все это мертвецы, спящие люди… (IV, 123) Во Фрегате Паллада всемирными вариантами жизни-суеты представлен быт буржуазно-прагматической Англии, поглощенного меркантильной стихией китайского Шанхая.
Достижение подлинно человеческой нормы бытия затруднено, по мысли Гончарова, не только высотой этого идеала. Мощные преграды на пути к нему поставила сама современная действительность в лице основных наличных типов жизни: холодно-бездушной суетности, с одной стороны, и не лишенной известного очарования, особенно для усталой души, но зовущей лишь в прошлое идиллической неподвижности - с другой. И только успех или поражение идеала в его труднейшей борьбе с этими препятствиями в последнем счете определяет ту или иную судьбу духовной личности в нынешнем обществе.
3.2 Статические топосы романа
Мир Обломовки Гончаровым обозначен метафорически как благословенный уголок, мирный уголок, избранный уголок. Уже само слово уголок указывает на малость пространства и его отъединенность от мира. Определения подчеркивают его прелесть - чудный край. Открывается Сон Обломова пейзажем, как это и принято в подобном жанре. Природа - самая широкая рама человеческой жизни. Картины в Сне движутся от большого к малому: от природного мира к жизни в Обломовке, а потом к миру Илюши. Скрупулезно представлены все атрибуты пейзажа в их особом идиллическом воплощении, столь отличном от романтического. Небо, у романтиков далекое и недосягаемое, с грозами и молниями (напоминание о трансцендентальном), здесь уподоблено родительской надежной кровле, оно не противостоит Земле, а жмется к ней. Звезды, обычно холодные и недоступные, приветливо и дружески мигают с неба. Солнце с ясной улыбкой любви освещает и согревает этот мирок, и вся страна… улыбается счастьем в ответ солнцу.
Луна - источник таинств и вдохновения, здесь именуется прозаическим словом месяц: она походит на медный таз. Общий язык человека и природы, характерный для идиллии, выражается в одомашнивании природы, лишении ее и масштаба, и духовности. Все знаки природы в контрасте с диким и грандиозным (море, горы) нарочито приуменьшены: не горы, а холмы, светлая речка (не река!) бежит по камешкам (вспомним еще раз уголок). Завершается картина неживой природы (своего рода пролог к описанию в том же духе - живой) прямым авторским словом-выводом. Этот уголок - искомое убежище для людей особой породы и