Семантическая оппозиция "покой–движение" в романе И.А. Гончарова "Обломов"
Курсовой проект - Литература
Другие курсовые по предмету Литература
»ку, то вилку…
И еще черта, характерная для смешения двух эпох, на которые указал Гончаров: Захар умер бы вместо барина, считая это своим неизбежным и природным долгом, и даже не считая ничем, а просто бросился бы на смерть, точно так же, как собака, которая при встрече с зверем в лесу бросается на него, не рассуждая, отчего должна броситься она, а не ее господин. Но зато, если б понадобилось, например, просидеть всю ночь подле постели барина, не смыкая глаз, и от этого бы зависело здоровье или даже жизнь барина, Захар непременно бы заснул (IV, 35).
С годами все больше и отчетливее вырисовывается нерасторжимая связь между Ильей Ильичом и Захаром - как два последних представителя Обломовки, являющейся лишь прекрасным сном, они каждый по-своему свято хранят в душе те преданья старины глубокой, что сформировали их жизни, характеры и взаимоотношения. Даже когда Захар неожиданно женится в середине романа на кухарке Анисье, значительно более ловкой, умелой и чистоплотной, он старается по возможности не допускать ее к Илье Ильичу, выполняя сам привычные работы, без которых не мыслит жизни.
Жизнь его действительно заканчивается со смертью Ильи Ильича, превратившись в ненужное и горькое прозябание. После смерти Обломова вскоре умерла и жена Захара Анисья, а домохозяйка Агафья Матвеевна Пшеницына, ставшая женой Ильи Ильича Обломова, не смогла при суровом братце держать Захара в доме. Единственное, чем в состоянии помочь Пшеницына Захару, - это давать ему на зиму немного теплой одежды да изредка подкармливать. В финальном эпизоде друг Обломова Андрей Штольц встречает Захара, - нищего, почти ослепшего, выпрашивающего милостыню старика, у церкви на Выборгской стороне. Но предложение уехать в деревню, где Штольц позаботится о нем, не соблазняет Захара: он не хочет оставить без присмотра могилу Ильи Ильича, возле которой, придя помянуть своего барина, только и находит умиротворение.
Агафья Матвеевна Пшеницына, хозяйка квартиры, которую нашел для Обломова его земляк проходимец Тарантьев, - идеал обломовщины в самом широком значении этого понятия. Она так же природна, как и Обломов. О Пшеницыной можно сказать теми же словами, какими говорит Ольге об Обломове Штольц: …Честное, верное сердце! Это его природное золото; он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи… Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало, они редки; это перлы в толпе! (IV, 217).
Черты, сблизившие Обломова с Пшеницыной, указаны здесь точно. Илье Ильичу необходимо более всего чувство заботы, теплоты, ничего не требующих взамен, потому и привязался он к своей хозяйке как к осуществленной мечте о возвращении в благословенные времена счастливого, сытого и безмятежного детства. С Агафьей Матвеевной не связаны, как с Ольгой, мысли о необходимости что бы то ни было предпринимать, как-то изменять жизнь вокруг и в себе самом. Свой идеал Обломов объясняет Штольцу просто, сравнивая Ильинскую с Агафьей Матвеевной: …она споет Casta diva, а водки сделать не умеет так! И пирога такого с цыплятами и грибами не сделает! (IV, 361). А потому, осознав твердо и ясно, что больше стремиться ему некуда, просит Штольца: Что ты хочешь делать со мной? С тем миром, куда ты влечешь меня, я распался навсегда; ты не спасешь, не составишь две разорванные половины. Я прирос к этой яме больным местом: попробуй оторвать - будет смерть (IV, 365).
3. Пространственно-временные образы динамики и статики в романе
3.1 Петербург как символ движения
Образ Петербурга прочно вплетен в русскую культуру. Писателей и художников привлекала мощная неординарность истории города, его символичность. Петербург вошел в русскую литературу и прожил в ней весь XVIII в. на максимально мажорной ноте, вызывая удивление и восторг современников.
В начале XIX века актуальна концепция Петербурга как города больших надежд, благородных стремлений, летящего и убыстряющегося темпа жизни. Это город Пушкина, город декабристов. Но уже в это время вклиниваются ноты звучания конфликта между петербургским жителем, маленьким человеком, и равнодушным к его страданиям, великодержавным, казённым Петербургом. Этот конфликт получил блестящее художественное осмысление в прозе Н.В. Гоголя (Петербургские записки 1836 года, Нос, Записки сумасшедшего, Невский проспект, Шинель), который не дает описаний города и его архитектурных ансамблей, а создает именно тот образ, в котором выражена социальная и нравственная суть Петербурга.
С этого момента в литературе прочно утвердилась традиция бинарного отношения любви-ненависти к Петербургу, идущая от Пушкинского Медного всадника и произведений Гоголя, в которых вскрыта трагедия подавления личности.
Пространство города не знает природного ландшафта. В Душе Петербурга Н.П. Анциферова столица вызовет ассоциацию с лицом смертельно больного человека: Румянец вечерней зари - чахоточный румянец - не сошел еще и не сойдет до утра с белого звездного неба. Угрюмые цитадели домов, раздетые ветром чахлые деревья, перенаселенные комнаты петербургского сюжета станут мрачным контрастом простору имений, богатству природы, их окружающей. Гоголевская традиция олицетворения предметного мира утратит черты принципиальной