Роман "Пути небесные" как итог духовных исканий Ивана Сергеевича Шмелева
Реферат - Литература
Другие рефераты по предмету Литература
для Ильина без Бога нет ни истинной культуры, ни патриотизма, ни духовности, поэтому, по мнению Ильина и Шмелева, культурный, экономический, политический и другие виды кризиса являются результатами духовного оскудения.
Для Ильина истинная совесть есть состояние примирения инстинкта и духа, она полностью лишена эгоизма и расчета. Вряд ли есть на свете человек, который не носил бы в душе своей ее голоса, - пусть в самом первобытном, скрытом виде…( 29,1,111). Шмелев в точности копирует мнение Ильина, наделяя голосом совести даже самых непривлекательных героев большевиков и их сторонников, однако и у них есть совесть, пусть чаще всего бедная, урезанная. Темы правды, праведности и красоты почти синонимичны у Ильина и Шмелева. Из произведения в произведение кочуют у Ильина мысли о праведном состоянии, о России как живом сонме русских правдолюбцев (27,224). И многие послереволюционные произведения Шмелева населены праведниками и правдолюбцами (Таня из Солнца мертвых, старуха из Про одну старуху, художник Илья из Неупиваемой чаши). О них и им подобных пишет Шмелев в Солнце мертвых: Еще остались праведники. Я знаю их. Их немного. Их совсем мало. Они не поклонялись соблазну, не тронули чужой нитки и бьются в петле. Животворящий дух. И не поддаются они всесокрушающему камню (1).
Таким образом, можно сделать вывод, что обоих художников роднит общая тема тема Родины, России, а также связанная с ней тема добра и зла, совести, праведности, подвига и объединила в этих темах, конечно, вера в Бога. Единой для них является главная идея необходимость религиозного, национального, культурного Возрождения России.
Исследовательница Е. Осьминина справедливо характеризует в своей статье Иван Шмелев известный и скрытый Старый Валаам как светлое и чуть грустное воспоминание о дальней юношеской поездке, она обращает внимание на взаимосвязь ранней книги с поздним замыслом и обусловленное этим своеобразие повествовательной манеры: переплетаются, перекрещиваются два голоса, два взгляда: юного студента, порой восторженного, порой ироничного и всегда наивного и зрелого, умудренного опытом писателя. Она оценивает Старый Валаам как своеобразное духовное завещание писателя. Она отметила глубину и серьезность поставленных в них проблем: По сути, перед нами книга раздумий о единстве двух миров земного и небесного, вечного (48,204-206),
Центральное место в книге раздумья о быте монашеской обители. Неспешный обстоятельно-дневниковый стиль ранней книги доносит до нас голос молодого Шмелева. В книге много колоритных диалогов, живых сценок, читателя сразу покоряет ее гибкий и поэтичный, точный и ясный язык. Примечательна была книга и тем, что в ней отразилась одна из важнейших черт Шмелева-художника внимание к человеческой душе. Вот как об этой книге пишут критики Усенко, Ивченко: Старый Валаам - это книга-исповедь, это уже не дорожный дневник, но путешествие к своим истокам, внутрь своей души, своеобразный диалог сквозь время с самим собой. Глубокая внутренняя тема книги природа и человек, познание тайн, вековая борьба, вековой вызов. Так же здесь мы найдем целую галерею портретов хозяев Валаама, будто высеченных из камня людей. И главное, что выделяет Шмелев, - силу духа Валаамской братии, живущей в служении своей Идее: Если верить сказаниям, это действительно герои аскетизма, стоики, мученики идеи, которую выработали, воспитали в себе сами, могучие характеры, сокровищницы воли гигантской…( 66 ).
Старый Валаам - новое осмысление давнего своего паломничества. Молодым студентом не смог он когда-то должным образом осмыслить значение для себя столь важного события. Он был еще полон внешними впечатлениями и о них сообщал: не о паломничестве рассказал в своей первой книге, а дал скорее путевые заметки (как Бунин о Святой Земле). Когда-то казалось: в этой монастырской жизни все неприемлемо: все мертвенно, обезличено, бессмысленно. Что-то и тогда заставило смутно ощущать: здесь истина, потому что во всем присутствие Божества. В новом, осмысленном воспоминании Шмелев даже отдельные подробности дал в ином освещении. Об этом точно пишет А.М. Любомудров: В книге пришедшим в отведенную им келью путешественникам непривычно, неуютно: кирпичные постели, пахнет постным маслом, сухими корками и еще какой-то дрянью, а в очерке: Новый чудный мир … нам очень нравится. В келейке пахнет елеем от лампадки, свежевымытым еловым полом, чем-то душисто-постным, черными сухарями богомолья. О. Антипа теперь не юркий и востроглазый старичок с выбившимися из-под клобука космами седых волос, пытливо и подозрительно всматривающийся в нас, а низенький старичок в потертой камилавке, испытующе вглядывающийся в нас. Где же правда? И там и тут, - пишет Дунаев, - правда в различии восприятия, правда в том, что сохранялось до времени в памяти, а потом обнаружило себя. Нельзя не согласиться с выводом Любомудрова: …если книга о Валааме, исполненная трезвого реализма, отражала поверхностную, внешнюю сторону монастырской действительности, то в очерке автор стремится передать глубинную сущность этой жизни дух святости и благодати, наполняющий самое существенное: в очерке формируется совершенно иной, чем в книге, взгляд на монашество. Теперь монашеское бытие побуждает автора размышлять о смысле человеческого существования. Отк