Религиозные идеи романа "Мастер и Маргарита" М. Булгакова и романа Л. Леонова "Пирами...
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
ова о природе до мельчайших деталей подкрепляются образной и художественно-стилевой тканью произведения. Так, казалось бы, в простой и незамысловатой на первый взгляд повествовательной фразе, описывающей жилище ангела, мы читаем: отлогий праздничный поток заката врывался сюда сквозь древесные изреженные по осени ветви над окном, утверждая бесценное благо даже исподнего бытия. И тут где-то на краешке сознания успокоительно мелькнуло у Дуни, что тот же оранжевый, тягучий, и как примиренье с вечностью в молитве упоминаемый тишайший свет вечерний теплится теперь и дома, на могильных плитах старо-федосеевского погоста [9, 53].
В этом фрагменте как в капле воды вырисовывается не только отношение героини романа Дуни к природе и Богу, но и отношение к ним самого Л.Леонова. Праздничный поток заката, по словам автора, не просто был для Дуни бесценным благом даже исподнего бытия, но и являлся самой божественной благодатью, в которой Дуня находила примиренье с вечностью, оправдывая свое крамольное сравнение тем, что и в молитве упоминаемый тишайший свет вечерний теплится теперь и у ее дома. Действительно, в церковном гимне Свете Тихий, о котором вспоминала Дуня и который поется во время вечерни или всенощного бдения, есть слова и о свете вечернем, но не как об условии примирения с вечностью здесь на земле, как полагает Дуня, а только как об отблеске славы Бессмертного Отца Небесного, Святого, Блаженного Иисуса Христа! Еще очевидней именно эта мысль автора проступает тогда, когда мы сравниваем вышеприведенный гимн с родственным ему, наполненным поэзией старорусского песенного слова стихотворением А.С.Хомякова Вечер. Свете тихий (Вечерняя песнь, 1853), гениальный образ которого Свет Невечерний, антонимичной аллюзией противостоящий свету вечернему, уже открыто нам говорит не просто о вечернем закате, а о Господе и его божественной мудрости. Любопытно, что именно это стихотворение А. С. Хомякова стало своего рода музыкальным императивом для книги известного философа и богослова С.Н.Булгакова Свет Невечерний. Созерцания и умозрения, изданной в Москве в 1917 году, о существовании которой, без сомнения, знал Л. Леонов. В предисловии к этой книге С. Н. Булгаков провидчески скажет о том, о чем вновь, исходя из опыта уже всего XX века, будет говорить в своем романе Пирамида Л. Леонов. Осознать себя со своей исторической плотью в Православии и через Православие, постигнуть его вековечную истину через призму современности, а эту последнюю увидеть в его свете, писал С. Булгаков, такова жгучая, неустранимая потребность, которая ощутилась явно с 19 века и чем дальше, тем становится острее[9,67] Еще более в леоновском духе, в плане главных идей Пирамиды, звучат слова выдающегося представителя серебряного века русской литературы Вяч. Иванова, сказанные им в 1911 году на торжественном заседании Московского религиозно-философского общества, посвященном памяти В. С. Соловьева. Труднейшее постижение для русской интеллигенции (и в этом, по-видимому, может, трагическая вина ее так называемой оторванности от народной души), говорил Вяч. Иванов, есть ясное уразумение идеи Церкви[2,67].
Подобно словам естественное и естество, постоянным рефреном по всем страницам романа проходят и другие однокоренные ключевые слова чудо, чудесные, чудеса, Мир чудес. Очевидно, что автор Пирамиды вкладывает в них какой-то особенно значимый, важный смысл. Мы уже говорили, что чудо вместе со всеми остальными опорными лексическими вехами романа, как и положено в наважденческом мире фантомов и миражей, имеет двоящийся, мерцающий, антиномический смысл. Именно это чудо, по мысли Л. Леонова, является самым важным и необходимым условием для восприятия подлинной веры, для появления не лицедейского, псевдоправославного, а настоящего религиозного чувства.
Писатель, как и в случае с естественным и красотой, нам показывает, что чудо, будучи в народном представлении синонимом Бога и веры, не только является самым необходимым элементом, своего рода реле, удерживающим в устойчивом состоянии всю систему духовной жизни нации и человека, но и обусловлено прежде всего правильным, здоровым мировоззрением самого человека. Без этой национальной живинки, пишет Л. Леонов, любой народ быстро утрачивает вместе с лицом самое имя свое [9, 605[. Сердце Дунино дрогнуло в предчувствии, читаем в Пирамиде, что с крушением ее мечты, обусловленным дымковской гибелью, в мире выключалось, гасло, выходило из строя еще одно, совсем крохотное реле, из тех, которыми обеспечивается устойчивость громадной, никем не подозреваемой системы в целом [9, 534]. Вряд ли случайным совпадением, поясняет автор, объяснялась странная одновременность дымковского затухания и как раз к началу осени обозначившегося Дунина выздоровления. Не в нем ли и коренилась причина, почему при очевидных преимуществах чуда Дуня предпочла естественный ход вещей [9, 556]. Автор Пирамиды внимательному читателю дает ясно понять, что любовь Бога к человеку не может быть односторонней и чуда никогда не произойдет там, где нет настоящей любви к Богу, настоящей преданности в вере в него самого человека, ибо, кто действительно любит Бога, не будет требовать того, чтобы Бог любил его.
Для того чтобы уяснить возникшую проблему, необходимо вспомнить, что х