Поэтическая семантика женских образов в прозе А.П. Чехова
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
? какому-либо признаку. Если предлагаемые чеховедами разделения персонажей по внутренним признакам (духовности/бездуховности, личностности/характерности), как правило, не имеют тендерных разграничений, то классификация персонажей по внешним признакам (социальное и семейное положение, род занятий) всегда включает в себя половую принадлежность. Примером смешанной типологии можно считать замечание И.Ю.Твердохлебова о том, что Чехов создал множество рассказов о женщинах - дамах, женах, барышнях, институтках, загадочных натурах, розовых чулках и, с другой стороны, о девушках, ищущих путей к новой жизни, подобно невесте Наде Шуминой .
Интересный вариант классификации женских персонажей в произведениях Чехова предлагает А.В.Кубасов. Девушки и молодые женщины высшего сословия делятся на институток и курсисток. Первых отличает мечтательность, избалованность, обидчивость, экзальтированность, способность уноситься в высь поднебесную, институтки мечтают об идеале и о женихе с идеями. Курсистки, в отличие от них, ученее, эмансипированнее, сильнее ориентированы на социальные проблемы. Кубасов предлагает также разделение замужних героинь Чехова на жен (или верных женок) и супруг (изменяющих мужу), отталкиваясь от названий одноименных рассказов. Он считает, что употребление этих слов автором часто оказывается скрыто характеристичным . Кубасов утверждает также, что значительной мерой условности, потайным эмблематическим смыслом обладают у Чехова и имя, и возраст, и национальность героев. К примеру, двадцать три года - это рубежный возраст для многих чеховских героинь (Ольга Ивановна - Попрыгунья, Варя Шелестова - Учитель словесности, Лида Волчанинова - Дом с мезонином, Софья Львовна - Володя большой и Володя маленький, Надя Шумина - Невеста). В.Л.Теуш выдвигает оригинальную версию о присутствии в прозе Чехова такого женского типа, как ведьма. При этом среди чеховских ведьм автором выделяются разновидности: классическая ведьма (Анна на шее), ведьма-кровосос (Супруга), очаровательная ведьма (Ариадна).
Мне хотелось бы остановиться на рассказах Ариадна и Анна на шее.
Ариадна. Когда сойдутся немцы и англичане, то говорят о ценах на шерсть, об урожае, о своих личных делах; но почему-то когда сходимся мы, русские, то говорим только о женщинах и высоких материях. Но главное- о женщинах .
Так начинается рассказ Чехова Ариадна. Господин, подошедший на палубе парохода к писателю, некто Шамохин, продолжает затеянный разговор: О женщинах же мы говорим так часто потому, мне кажется, что мы не удовлетворены. Мы слишком идеально смотрим на женщин и предъявляем требования, несоизмеримые с тем, что может дать действительность, мы получаем далеко не то, что хотим, и в результате неудовлетворенность, разбитые надежды, душевная боль ,а что у кого болит, то о том и говорит.
Изображение обряда исповеди у Чехова единично, в целом же для него было характерно внимание не к церковной и литературной, а к бытовой исповеди - откровенному разговору о себе. При этом Чехов, как всегда внимательный к парадоксам повседневной прозаики, обычно делает предельно неадекватной адресацию такого рода речей. Чеховские герои редко исповедуются близким, а там, где это происходит, близкий оказывается ложным конфидентом , отказывается слушать и т. д. Зато для них в высшей степени характерна вагонная исповедь перед случайным собеседником - попутчиком (в коляске - Следователь; в вагоне - Загадочная натура, Пассажир первого класса; на пароходе - Ариадна), гостем, обычно - малознакомым (О любви, гость - бывший попутчик: Печенег), врачом (Случай из практики), человеком, встреченным на постоялом дворе (На пути, По делам службы - рассказ Лошадина), в гостинице (Перекати-поле) и т. п. Открытость попутчику выступает, скорее, как правило, а не как исключение: в этом отношении очень показателен рассказ Почта, который написан так, что у читателей возникает ощущение странности от того, что почтальон не хочет говорить со случайным и к тому же навязанным ему попутчиком. Конечно, нельзя сказать, что вагонная исповедь введена в литературу Чеховым, но именно у него случайность искреннего разговора становится регулярной и парадоксально значимой. Эту константу чеховского мира можно воспринимать двояко: либо как постоянную готовность человека к самораскрытию, либо как перенесение акцента на автотерапевтическую функцию исповеди: сказал и облегчил душу. Как мы уже писали, готовность к самораскрытию, стремление к публичному покаянию часто рассматривают как черту национального характера, связанную с особенностями обрядовой традиции. Чехов, однако, находит более прозаические объяснения. В рассказе О любви склонность человека к спонтанной исповеди перед незнакомым осмыслена как следствие одиночества.
У людей, живущих одиноко, всегда бывает на душе что-нибудь такое, что они охотно бы рассказали. В городе холостяки нарочно ходят в баню и в рестораны, чтобы только поговорить, и иногда рассказывают банщикам или официантам очень интересные истории, в деревне же обыкновенно они изливают душу перед своими гостями .
Однако более важная, специфическая для Чехо