Книги по разным темам
Pages: | 1 | ... | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | ... | 36 | Эта работа показалась мне осмысленной, и ябез промедления принялся за дело. Через несколько дней кто-то из начальства— не помню, ктоименно — вручил мненекий текст и попросил провести анализ мышления его автора, особенно"...педагологический — каким образом на этого человека можно повлиять и, что особенноважно, как его перехитрить". Мне не сообщили, о ком именно идет речь, но ядогадался, что текст принадлежит одному из адмиралов Пентагона, главномуоппоненту полигона. Мне потребовалось меньше секунды, чтобы понять, что я могуувязнуть по уши, если буду продолжать играть в эти игры, и в конце концовокажусь под перекрестным огнем. Через пару часов, сославшись на не терпящиеотлагательств личные дела в Лос-Анджелесе, я настоятельно попросил, чтобы наследующее утро меня доставили домой.
Я бросил занятия логикой почти на двадцатьлет — хотявпоследствии и получал множество запросов по этой проблеме из Польши, Болгариии Чехословакии (!). Позднее я все же вернулся к этой теме и посвятил ей одну изглав моей книги "Определение самоубийства" (Shneidman, 1986), соединявшей двенаиболее значимые для меня области интересов — логику и Мел-вилла ("Психологикасамоубийства в "Моби Дике"").
В 1970 году в качестве профессора я вернулсяв свою alma mater, Университет Лос-Анджелеса. Кто бы мог подумать об этом в1938 году, когда я его кончал Я получил должность профессора медицинскойпсихологии Нейропсихиатрического института и стал читать курс по психологиисмерти и самоубийства, а также заниматься клинической танатологией.
IV. ОСЕНЬ:ТАНАТОЛОГИЯ
В 1973 году по ряду причин я решил отойти, покрайней мере на некоторое время, от пациентов с суицидальными тенденциями (таксказать, умирающих по собственному желанию) к больным, которые погибали по независящим от них обстоятельствам, а также их близким. Я начал работать вобласти клинической танатологии, стараясь помочь умирающим людям легче умереть,а близким, оставшимся в живых, адекватнее пережить случившееся — легче, чем без помощипрофессионалов.
В направленности моего сознания такжепроизошли существенные перемены. Принявшись размышлять почти исключительно опроцессе умирания, я все-таки не мог оставить поиски свидетельств, проливающихсвет на причину, по которой совершенно здоровые люди стремятся расстаться сжизнью. Для меня было очевидным одно: обе эти группы переживают сильную боль. Иключ к различиям между ними лежал в характереиспытываемой боли и ее источнике. Боль, исходящая из тела,воспринимается, рассматривается (и переносится) человеком совершенно иначе, чем"психическая" боль, связанная с интенсивными эмоциями и фрустрированнымипсихологическими потребностями. Поэтому, бесспорно, мой опыт работы сумирающими людьми расширил и некоторым образом изменил мои взгляды насамоубийство. Кроме того он, очевидно, был настолько значимым для меня, чтооднажды я обратился к декану нашего университета Джолли Уэсту с просьбой обизменении моего ученого звания таким образом, чтобы оно отражало мою тогдашнююдеятельность и интересы. Через некоторое время (в 1975 году) его изменили, и яофициально стал именоваться профессором танатологии, самым первым в мире. Япродолжал работать с умирающими больными в Центре здоровья и позже посвятил имкнигу "Голоса смерти" (Shneidman, 1980).
Интенсивная работа с умирающими больнымивесьма отличается от психотерапии людей, проявляющих суицидальные тенденции иот терапии невротических или даже психотических пациентов. Иногда, идя в палатук такому больному, я думал, что мне гораздо легче было бы подвергнутьсяистязаниям, чем пережить грядущий час в обществе погруженного во мрак изагнанного в тупик ближнего. Иногда я даже испытывал сильный страх перед этойработой. И все же в течение многих лет она действительно привлекала меня,возможно, по все тем же противофобическим механизмам. (Как оказалось, сейчас ямогу уживаться с такими людьми вполне успешно.)
Помню, как я однажды сидел в палате рядом сумиравшей на больничной койке женщиной, и множество различных катетеров и иглвпивались в ее тело. До этого я неоднократно посещал эту пациентку, но особенноне приглядывался к палате (таких палат много, они вполне обычны дляуниверситетской клиники), и потому ее устройство казалось мне очень знакомым.Но в тот день я на мгновение отвел взгляд от лица женщины и вдруг внутреннезастыл, посмотрев на противоположную стену. Дрожь пронизала все мое тело. Там,на стене, немного криво (очевидно из-за шурупа, которым крепилась) виселаприятная на вид репродукция картины Ренуара. И меня внезапно осенило, чтонесколько месяцев назад именно в этой палате был заточен я, и верил, чтонадвигается мой конец. Болезнь оказалась не опасной для жизни и прошла безследа. Но в тот момент, дрожа, я вдруг подумал, что судьбы у нас обоиходинаковы. И это понятно, ведь речь шла не о шизофрении или, например,наркомании, которыми я вряд ли мог заболеть; сходство было в смертности, имевшей непосредственноеотношение ко мне. Подобное осознание помогло понять кардинальные отличияконтрпереноса, возникающие в танатологической практике, и объяснило опасливое иизбегающее отношение к процессу умирания, которое характерно для всех (и врачейв особенности).
В 1979 году я провел часть своего творческогоотпуска в Каролинском университете Стокгольма, работая совместно с милым иодаренным врачом-танатологом Ломой Фейгенбергом. Долгими северными летнимивечерами, сидя на лужайке его загородного дома, мы увлеченно обсуждали ипроясняли друг для друга важные особенности танатологическойпомощи.
В нашей совместной статье "Клиническаятанатология и психотерапия: раздумья над помощью умирающему", ставшей итогомэтой работы, следующие моменты представляются наиболеесущественными:
1. Цели психотерапии в танатологии отличаютсяот тех, что ставятся обычно. Они проще и в значительной мере направлены наподдержание душевного комфорта. В ходе этой психотерапии меньше вниманияобращается на различные формы зависимости и характерологические особенностиклиента.
2. Правила психотерапии в танатологииотличаются от общепринятых прежде всего тем, что терапевту позволительнодействовать с большей быстротой и достигать более глубокого и более надежногопереноса.
3. Терапевту приходится быть более гибким,чем в случаях обычной психотерапии, и при необходимости прибегать к обсуждениюисторий из жизни клиента, простой беседе, коммуникативному молчанию иуменьшающей тревогу релаксации.
4. Терапия фокусируется на доброжелательнойинтервенции в форме мягких толкований, суггестивных воздействий, советов (еслив них нуждаются) и практической помощи в палате.
5. Оказываются полезными встречи с супругом(супругой) и детьми больного, при этом терапевт выступает в роли доверенноголица пациента по различным вопросам.
6. Работа по достижению полногопсихоаналитического отреагирования, а также глубинная проработка переживаний ненаходятся в фокусе внимания терапевта, поскольку обе стороны понимают, что, всилу обстоятельств, терапевтический процесс с психологической точки зренияможет не завершиться.
7. Темп терапевтического процессаустанавливается умирающим человеком. В каком-то смысле определяющее влияниеоказывает болезнь, и поэтому различные степени искренности в терапевтическихотношениях могут быть одинаково эффективными, если ведут к углублению душевногокомфорта.
8. В процессе терапии всегда присутствуетотрицание как постоянный, либо периодически возникающий феномен, посколькупациент (а иногда и терапевт) "знает", забывает или прямо отрицает определенныемрачные факты.
9. Терапевтическое значение переносаоказывается первостепенным, очень важное место занимает контрперенос, крометого необходимо наличие внешней системы поддержки. В одно и то же времятерапевт не должен работать более чем с двумя или тремя умирающимипациентами.
10. Остальные врачи и особенно медицинскиесестры являются неотъемлемой частью индивидуальной психотерапии, и, хотя фактыиз жизни больного, которыми он поделился с психотерапевтом, не следует сообщатьникому, общей направленностью сеансов важно делиться, чтобы они чувствовалисебя участниками танатотерапии.
11. Близких умирающего следует рассматриватькак жертв, и поственция — например, работа с супругом (супругой) — должна начинаться еще до кончиныпациента.
В своей работе доктор Фейгенберг отметилуникальную природу экзистенциальной конфронтации между умирающим больным иостающимся в живых терапевтом; изменения восприятия времени, возникающие натанатологической сцене; большую вероятность интенсивного переноса и особуюответственность терапевта в связи с этим; значение гибкости в терапевтическихвмешательствах; важность эмпатии, являющейся чем-то большим, чем простоидентификация или дружеская помощь и достигающей степени экзистенциальнойзаботы; особую атмосферу умирания, с общим упадком энергии, неожиданнымивспышками сильных болезненных эмоций, выражающих протест, агрессию, горе,страх, одиночество, капитуляцию, ужас. Например, появление чувства ужасасовершенно естественно, его наличие следует принять и противопоставлять емузаботливые слова и прикосновения.
Вернувшись в Университет Лос-Анджелеса, япродолжал работать с онкологическими больными. Постоянные встречи со смертью иумиранием отрезвляют, но иногда и больно ранят. Поэтому человек, выполняющийподобную работу, нуждается в системе внешней поддержки для оздоровления ивосполнения сил. И я просто не знаю, как бы мне удалось оставаться эффективнымв этой деятельности, не будь безукоризненной жены, создававшей для меня доманастоящий земной рай. И все же вознаграждения, получаемые в результате работы сумирающими людьми, очевидны: это и возможность прийти на помощь другомучеловеку; и шанс самому пережить страдание и повзрослеть душевно; и редкаяудача приблизиться к глубочайшим загадкам жизни — тайне любви, своим уходящим вдалекое прошлое корням, неотвратимо присутствующему и неизбежному будущему, атакже нашей способности переносить страдание и оставаться в живых.
Для меня лично интерес в работе с умирающимик тому же заключался в раскрытии того, чем целостный характер взаимоотношений,глубина и интенсивность переноса и контрпереноса, а также дисциплина,требующаяся с обеих сторон в ситуации умирания, кардинально отличаются от ихпроявлений в любых других межличностных отношениях, будь то простая беседа илиобычная психотерапия. Каждого умиравшего человека, с которым мне приходилосьинтенсивно работать, я рассматривал в контексте своеобразной репетиции сценариямоей собственной смерти, и размышлял над тем, какой из них мне предстоитвыбрать, когда наступит мой черед. Если бы, застав врасплох, меня неожиданноспросили, доволен ли я своей танатологической практикой, длящейся вот уже 20лет, то не исключено, что я мог бы необдуманно выпалить, что она мнеотвратительна, добавив тут же, что ни за что на свете не променял бы ее назанятия чем-либо иным. Можно также присовокупить, что если в юности и молодостия был слегка инфантильным, то опыт работы с умирающими в значительной степениспособствовал моему возмужанию, и теперь я могу привести слова Мел вилла: "Неоставаясь глухим к добру, я тонко чувствую зло и могу в то же время вполнеужиться с ним..." ("Моби Дик", глава 1, с. 54).
Я не усматриваю абсолютно никакихположительных сторон в переживании боли; я отношусь к увяданию как к врагу;вместе с тем, мне бы хотелось высказать возможно больше благородства во время своего умирания, ия полагаю, что ключ- к достижению этой цели лежит в том, что Мюррей и Отто Ранкназывали "желанием неизбежного". Для меня смысл умирания состоит только в этом,и ни в чем более. Я бы посчитал унизительным вносить какой-либосверхъестественный или религиозный (в моей книге эти понятия являютсясинонимами) смысл в это предельно естественное событие — событие, конечно, уже не дляменя, а для моих оставшихся в живых и скорбящих близких.
Окунувшись в занятия танатологией, я, тем неменее, никогда не оставлял полностью темы самоубийства. Я хотел больше узнать онепреднамеренной смерти (например вследствие рака) с тем, чтобы глубже понятьсамоубийство. (Ведь тема смерти в целом, разумеется, является более обширной,чем проблема самоубийства.) Кроме того, существовала также одна "разновидность"людей с суицидальным поведением, особенно интересовавшая меня: к ним относилисьте немногие, кто, совершив попытку самоубийства, по счастливой случайностиостались живы. Мои чувства, отражавшие контрперенос, были особенно сильными поотношению к ним. Мне казалось, что они обладают какими-то магическимикачествами и являются в чем-то необычными (каковыми они и были на самом деле).Они "свершили это" и выжили — подверглись своего рода средневековому испытанию огнем, как бывместе с Хароном пересекли реку Стикс и вернулись. (Это не имеет совершенноникакого отношения к псевдонаучным — и с моей точки зрения нелепым— переживаниям такназываемой "жизни после смерти".)
Моими самыми запоминающимися пациентами былитрое. Одной была молодая девушка, которая в своем маленьком седане облиласьбензином и подожгла себя. Другая отравилась снотворными таблетками, но ей, ксчастью, успели промыть желудок. Когда все-таки муж решил ее оставить, онавыбросилась с балкона пятого этажа. Третьим был молодой человек, который,пытаясь прострелить голову, поднес пистолет к подбородку, нажал на курок и пулиразмозжили ему лицо. Далее мне хочется привести выдержки из магнитофонныхзаписей и письменных сообщений, чтобы дать читателю по возможности ясноепредставление о том, с чем приходится сталкиваться в суицидологическойпрактике.
Попытка самосожжения.
"Помню, остановившись, я посиделаминуту-другую в машине. В голове чувствовалась какая-то пустота. В телеразливались покой и тишина. Казалось, что теперь-таки все будет в порядке.Потом я вылила бензин на переднее и заднее сиденья, а затем, разумеется,обильно облила себя. Но и тогда мне еще не приходила в голову мысль о том,какую отчаянную боль предстоит вынести и какие мучения пережить. Видимо, ясчитала, что ожоги окажутся не слишком болезненными; впрочем, я • мало задумывалась опоследствиях. Я чувствовала себя просто изумительно. Впервые за долгое время яиспытывала мир, покой и не страдала от внутренней боли. Только теперь впервые японяла, что наконец-то нашла решение своих проблем, и моя боль уйдет. Ееникогда больше не будет, особенно душевной боли. И дальше я помню, как не спешачиркнула спичкой, бензин мгновенно воспламенился, и раздался оглушительныйвзрыв".
Прыжок с высоты.
"Я находилась в полнейшем отчаянии. Мнеказалось, Боже мой, я просто не в силах этого вынести. Все вокруг былововлечено в ужасный водоворот смятения. И я подумала, что у меня остается одинвыход. Нужно просто потерять сознание, решила я.
Pages: | 1 | ... | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | ... | 36 | Книги по разным темам