Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |   ...   | 34 |

— Ночьюдождя не будет, —уверенно заявил Милагрос, втянув в себя воздух, когда мы остановились у какихтовалунов на берегу мелкой речушки. По ее спокойным прозрачным водам здесь и тамплыли розовые цветы с деревьев, стоявших на другом берегу, словно часовые. Ясняла обувь, стала болтать стертыми в кровь ногами в благодатной прохладе исмотреть, как небо, вначале золотисто-алое, становилась постепенно оранжевым,потом багряным и, наконец, темно-фиолетовым. Вечерняя сырость принесла с собойзапахи леса, запах земли, жизни и тления.

Еще до того, как темнота вокруг нассгустилась окончательно, Милагрос сделал два лубяных гамака, обоими концамипривязав их к веревкам из лиан. Не скрывая удовольствия, я смотрела, как онподвешивает мой веревочный гамак между этими очень неудобными на вид лубянымилюльками.

Предвкушая интересное зрелище, яприсматривалась к действиям Милагроса. Он снял со спины колчан и палочку длядобывания огня. Велико же было мое разочарование, когда сняв кусок обезьяньейшкурки, прикрывавшей колчан, он достал из него коробок спичек и поджегсобранный Анхеликой хворост.

— Кошачьяеда, — проворчала я,принимая из рук Милагроса жестянку сардин. Мой первый ужин в джунглях, как ясебе представляла, должен был состоять из мяса только что добытого на охотетапира или броненосца, отлично пропеченного над жарким потрескивающим костром.А эти тлеющие веточки лишь подняли в воздух тонкую струйку дыма, слабый огонекедва освещал наше ближайшее окружение.

Скупой свет костра заострил черты Милагросаи Анхелики, заполнив впадины тенями, высветив виски, выдающиеся надбровныедуги, короткие носы и высокие скулы. Интересно, подумала я, почему свет костраделает их такими похожими

— Вы неродня друг другу —спросила я наконец, озадаченная этим сходством.

— Да,— сказал Милагрос.— Я еесын.

— Ее сын!— повторила я, неверя своим ушам. А я-то думала, что он ее младший родной или двоюродный брат;на вид ему было лет пятьдесят. — Тогда ты только наполовину Макиритаре

Оба они захихикали, словно над ведомой лишьим одним шуткой. —Нет, он не наполовину Макиритаре, — сказала Анхелика, давясь от смеха. — Он родился, когда я еще была смоим народом. —Больше она не сказала ни слова, а лишь придвинула свое лицо к моему свызывающим и в то же время задумчивым выражением.

Я нервно шевельнулась под ее пристальнымвзглядом, заволновавшись, не мог ли мой вопрос ее обидеть. Должно быть,любопытство — это мояблагоприобретенная черта, решила я. Я жаждала узнать о них все, а они ведьникогда не расспрашивали меня обо мне. Казалось, для них имеет значение лишьто, что мы находимся вместе в лесу. В миссии Анхелика не проявила никакогоинтереса к моему прошлому. Ни она не хотела, чтобы и я что-нибудь знала о еепрошлом, за исключением нескольких рассказов о ее жизни в миссии.

Утолив голод, мы растянулись в гамаках;наши с Анхеликой гамаки висели поближе к огню. Вскоре она уснула, подобрав ногипод платье. В воздухе потянуло прохладой, и я предложила взятое с собой тонкоеодеяло Милагросу, которое тот охотно принял.

Светляки огненными точками освещали густуютьму.

Ночь звенела криками сверчков и кваканьемлягушек. Я не могла заснуть; усталость и нервное напряжение не давали мнерасслабиться. По ручным часам с подсветкой я следила, как медленно крадетсявремя, и вслушивалась в звуки джунглей, которые уже не в состоянии быларазличать. Какие-то существа рычали, свистели, крякали и выли. Под моим гамакомпрокрадывались тени —так же беззвучно, как само время.

Пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь тьму,я села в гамаке и часто замигала, не соображая, то ли я сплю, то ли бодрствую.За колючим кустарником бросились врассыпную обезьяны со светящимися в темнотеглазами. Какие-то звери с оскаленными мордами уставились на меня с нависающихветвей, а гигантские пауки на тонких, как волосинки, ногах ткали у меня наглазах свою серебристую паутину.

Чем больше я смотрела, тем сильнее меняохватывал страх. А когда моему взору предстала нагая фигура, целящаяся изнатянутого лука в черноту неба, по спине у меня покатились калачи холодногопота. Явственно услышав характерный свист летящей стрелы, я прикрыла рот рукой,чтобы не закричать от ужаса.

— Не надобояться ночи, —сказал Милагрос, коснувшись ладонью моего лица. Это была крепкая мозолистаяладонь; она пахла землей и корнями. Он подвесил свой гамак над моим, так чтосквозь полоски луба я чувствовала тепло его тела. Он тихонько повел разговор насвоем родном языке; потекла длинная вереница ритмичных, монотонных слов,заглушившая все прочие лесные звуки.

Мною постепенно овладело ощущение покоя, иглаза начали смыкаться.

Когда я проснулась, гамак Милагроса уже невисел над моим. Ночные звуки, теперь еле слышные, все еще таились где-то средиокутанных туманом пальм, бамбука, безымянных лиан и растений-паразитов. Небоеще было бесцветным; оно лишь слегка посветлело, предвещая погожийдень.

Присев над костром, Анхелика подкладывалахворост и раздувала тлеющие угли, возрождая их к новой жизни.

Улыбнувшись, она жестом подозвала меня.— Я слышала тебя восне, — сказала она.— Тебе былострашно

— Ночью лессовсем другой, —ответила я чуть смущенно. — Должно быть, я слишком устала.

Кивнув, она сказала:

— Посмотрина свет. Видишь, как он отражается с листка на листок, пока не спустится наземлю к спящим теням. Вот так рассвет усыпляет ночных духов. — Анхелика погладила лежащие наземле листья. — Днемтени спят. А по ночам они пляшут во мраке.

Не зная, что ответить, я глуповатоулыбнулась.— А кудаушел Милагрос —спросила я немного погодя.

Анхелика не ответила; она поднялась во весьрост и огляделась. —Не бойся джунглей, —сказала она и, подняв руки над головой, заплясала мелкими подпрыгивающимишажками и стала подпевать низким монотонным голосом, неожиданно сорвавшимся навысокий фальцет. —Пляши вместе с ночными тенями и засыпай с легким сердцем. Если позволишь тенямзапугать себя, они тебя погубят. — Голос ее стих до бормотания и, повернувшись ко мне спиной, онанеторопливо пошла к реке.

Вода, в которую я нагишом плюхнуласьпосреди ручья, оказалась прохладной; в тихих заводях отражался первый утреннийсвет. Я смотрела, как Анхелика собирает хворост, каждую веточку, как ребенка,укладывая на сгиб локтя.

Должно быть, она крепче, чем выглядит,подумала я, споласкивая намыленные шампунем волосы. Но тогда, возможно, онавовсе не так стара, как показалось на первый взгляд. Отец Кориолано говорилмне, что к тридцати годам индейские женщины нередко уже бабушки. Доживших досорока считают старухами.

Я выстирала бывшую на мне одежду, напялилаее на шест поближе к костру и надела длинную майку, доходившую мне почти доколен. В ней было удобнее, чем в облегающих джинсах.

— Ты хорошопахнешь, — сказалаАнхелика, пробежав пальцами по моим мокрым волосам. — Это из бутылочки

Я кивнула. — Хочешь, я и тебе вымоюволосы

С минуту поколебавшись, она быстро снялаплатье.

Тело ее было таким сморщенным, что на немне оставалось ни дюйма гладкой кожи. Мне она напомнила одно из окаймлявшихтропу чахлых деревьев с тонкими серыми стволами, почти ссохшихся, но все ещевыбрасывающих зеленую листву на ветвях. Никогда прежде я не видела Анхеликунагой, потому что она ни днем, ни ночью не снимала своего ситцевого платья. Яуже не сомневалась, что ей гораздо больше сорока лет, что она и в самом делеглубокая старуха, как она мне говорила.

Сидя в воде, Анхелика повизгивала исмеялась от удовольствия, громко плескалась и размазывала пену с волос по всемутелу. Ковшиком из разбитого калабаша я смыла пену, вытерла ее тонким одеялом ирасчесала гребнем темные короткие волосы, уложив завитки на висках.— Жаль, что нетзеркала, — сказала я.— На мне еще осталаськрасная краска

— Немножко,— сказала Анхелика,придвигаясь к огню. —Придется Милагросу снова разрисовать тебе лицо.

— Непройдет и минуты, как мы обе пропахнем дымом, — сказала я, поворачиваясь клубяному гамаку Анхелики. Забираясь в него, я недоумевала, как она может в немспать, не вываливаясь на землю. Его длины едва хватало для моего роста, а узокон был настолько, что и не повернуться. И все же, несмотря на впившиеся мне вголову и тело острые края лубяных полос, я неожиданно для себя задремала,глядя, как старая женщина разламывает собранный хворост на одинаковые по длиневеточки.

Странная тяжесть удерживала меня в томраздвоенном состоянии, которое не было ни сном, ни явью. Сквозь прикрытые векия видела красное солнце. Где-то слева я ощущала присутствие Анхелики, с тихимбормотанием подкладывающей ветки в огонь, и присутствие леса вокруг, все дальшеи дальше втягивающего меня в свои зеленые глубины. Я позвала старую женщину поимени, но с моих губ не слетел ни один звук. Я звала снова и снова, но из менялишь выплывали беззвучные формы, взлетая и падая на ветерке, как мертвыемотыльки. Потом слова начали звучать без всякого участия губ, будто в насмешкунад моим желанием знать и задавать тысячи вопросов. Они взрывались в моих ушах,их отзвуки трепетали вокруг меня, словно пролетающая по небу стайкапопугаев.

Почувствовав вонь паленой шерсти, я открылаглаза.

На грубо сколоченной решетке, примерно водном футе над огнем лежала обезьяна с хвостом, передними и задними лапами. Ятоскливо покосилась на корзину Анхелики, в которой было еще полно сардин иманиоковых лепешек.

Милагрос спал в гамаке, его лук стоял удерева, колчан и мачете лежали рядом на земле на расстоянии вытянутойруки.

— Это все,что он добыл —спросила я у Анхелики, выбираясь из гамака. В надежде, что жаркое никогда небудет готово, я добавила: — Долго она еще будет печься

С нескрываемым весельем Анхелика блаженномне улыбнулась. — Ещенемного, — ответилаона. — Это тебепонравится больше, чем сардины.

Милагрос руками разделал жареную обезьяну,вручив мне ее голову, самый лакомый кусочек. Не в силах заставить себя высосатьмозг из разрубленного черепа, я выбрала себе кусочек хорошо прожаренной ляжки.Она была жилистой, жесткой и по вкусу напоминала чуть горьковатую дичь.Покончив с обезьяньим мозгом, пожалуй, с несколько преувеличеннымудовольствием, Милагрос и Анхелика принялись поедать ее внутренности, которыепеклись в углях завернутыми в толстые веерообразные листья. Каждый кусочекперед тем как отправить в рот, они обмакивали в золу. Я сделала то же самое сосвоим кусочком мяса и к своему удивлению обнаружила, что оно стало чутьподсоленным. То, что мы не доели, было завернуто в листья, крепко обвязалолианами и уложено в корзину Анхелики до следующей трапезы.

Глава 4.

Следующие четыре дня и ночи, казалось,слились друг с другом; мы шагали, купались и спали. Чем-то они походили на сон,в котором причудливой формы деревья и лианы повторялись, словно образы,бесконечно отраженные в невидимых зеркалах. Эти образы исчезали при выходе наполяны или к берегам речек, где солнце палило вовсю.

На пятый день волдыри у меня на ногахпропали.

Милагрос разрезал мои туфли и приладил кстелькам размягченные волокна каких-то плодов. Каждое утро он заново подвязывалк моим стопам эти самодельные сандалии, и мои ноги, словно по собственной воле,топали вслед за Милагросом и старухой.

Мы все шли молча по тропам, окаймленнымсплошной листвой и колючими зарослями в человеческий рост. Мы проползали поднижними ветвями подлеска или расчищали себе путь сквозь стены из лиан и веток,выбираясь оттуда с перепачканными и исцарапанными лицами. Временами я теряла извиду моих провожатых, но легко находила дорогу по веточкам, которые Милагросимел обыкновение надламывать на ходу. Мы переходили речки и ручьи по подвесныммостам из лиан, прикрепленных к деревьям на обоих берегах. На вид это былинастолько ненадежные сооружения, что всякий раз, переходя очередной мост, ябоялась, что он не выдержит нашего веса.

Милагрос смеялся и уверял меня, что егонарод хоть и неважно плавает, зато искусен в строительстве мостов.

Кое-где нам попадались в грязи на тропахследы человеческих ног, что по словам Милагроса свидетельствовало о наличии пососедству индейской деревни. Но мы ни разу не подошли ни к одной из них, таккак он хотел, чтобы мы дошли до цели без всяких остановок.

— Если бы яшел один, я бы уже давно был на месте, — говорил Милагрос всякий раз,когда я спрашивала, скоро ли мы придем в деревню Анхелики. И взглянув на нас,он сокрушенно добавлял: — С женщинами быстро не походишь.

Но против нашего неспешного темпа Милагросне возражал. Мы часто разбивали лагерь задолго до сумерек, гденибудь на широкомречном берегу. Там мы купались в прогретых солнцем заводях и обсыхали нагромадных гладких валунах, торчащих из воды. Мы сонно смотрели на неподвижныеоблака, которые так медленно изменяли форму, что спускались сумерки, прежде чемони полностью меняли свое обличье.

Именно в эти ленивые предвечерние часы яразмышляла о причинах, побудивших меня удариться в эту немыслимую авантюру.Может, это ради осуществления какой-то моей фантазии А может быть, я пряталасьот какой-то ответственности, которая стала для меня непосильной Не упускала яиз виду и возможности того, что Анхелика могла меня околдовать.

С каждым днем мои глаза все большепривыкали к вездесущей зелени. Вскоре я начала различать синих и красныхпопугаев ара, редко попадавшихся туканов с черными и желтыми клювами. Однажды ядаже заметила тапира, бредущего напролом через подлесок в поисках водопоя. Вконечном счете он оказался нашим очередным блюдом.

Обезьяны с рыжеватым мехом следовали занами по макушкам деревьев, исчезая лишь тогда, когда на нашем пути встречалисьреки с водоскатами и тихими протоками, в которых отражалось небо. Глубоко взарослях, на обросших мхом поваленных деревьях, росли красные и желтые грибы,настолько хрупкие и нежные, что рассыпались в цветную пыль при малейшемприкосновении.

Я было пыталась сориентироваться повстречавшимся нам крупным рекам, надеясь, что они будут соответствовать тем,которые я помнила из учебников географии. Но всякий раз, когда я спрашивала ихназвания, они не совпадали с теми, какие я знала, поскольку Милагрос называл ихиндейские имена.

По ночам при слабом свете костра, когдаземля, казалось, источала белый туман, и я чувствовала на лице влагу ночнойросы, Милагрос начинал низким гнусавым голосом рассказывать мифы своегонарода.

Pages:     | 1 |   ...   | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |   ...   | 34 |    Книги по разным темам