Анхелика широко раскрывала глаза, словностараясь не столько внимательно слушать, сколько не уснуть, и обычно минутдесять сидела прямо, а потом крепко засыпала. А Милагрос рассказывал доглубокой ночи, оживляя в памяти времена, когда в лесу обитали некие существа— отчасти духи,отчасти животные, отчасти люди — существа, насылавшие мор и наводнения, наполнявшие лес дичью иплодами и учившие людей охоте и земледелию.
юбимым мифом Милагроса была история обаллигаторе Ивраме, который до того, как стать речным животным, ходил иразговаривал, как человек. Ивраме был хранителем огня и прятал его у себя впасти, не желая делиться с другими. Тогда лесные обитатели решили устроитьаллигатору роскошный пир, ибо знали, что только заставив его расхохотаться, онисмогут похитить огонь. Они рассказывали ему одну шутку за другой, пока,наконец, Ивраме не выдержал и не разразился громким хохотом.
Тогда в его раскрытую пасть влетеламаленькая птичка, схватила огонь и улетела высоко на священноедерево.
Оставляя нетронутым основное содержаниемифов, которые он выбирал для рассказа, Милагрос видоизменял их и приукрашивалпо своему вкусу. Он вставлял в них подробности, не приходившие ему прежде вголову, добавлял собственные суждения, возникавшие по ходуповествования.
— Сны, сны,— каждую ночь говориМилагрос, заканчивая свои истории. — Кто видит сны, тот долгоживет.
Наяву ли это было, во сне ли Спала я илибодрствовала, когда услышала, как зашевелилась Анхелика Невнятно что-топробормотав, она села. Еще не очнувшись от сна, она отвела прилипшую к лицупрядь волос, огляделась и подошла к моему гамаку. Она смотрела на менянеобычайно пристально; глаза ее казались огромными на худом морщинистомлице.
Она открыла рот; из ее гортани полилисьстранные звуки, а все тело затряслось. Я протянула руку, но там не было ничего— одна лишь неяснаятень, удаляющаяся в заросли. — Старая женщина, куда ты уходишь — услышала я собственный голос.Ответа не было — лишьстук капель тумана, осевшего на листьях. На мгновение я увидела ее еще раз— такой, как в тот жедень видела ее купающейся в реке; а потом она растаяла в густом ночномтумане.
Не в силах остановить ее, я видела, как онаисчезла в расщелине, скрытой в земле. И сколько я ни искала, я не смогла найтидаже ее платья. Это всего лишь сон, уговаривала я себя и продолжала искать ее впотемках, в окутанной туманом листве. Но от нее не осталось дажеследа.
Я проснулась в сильной тревоге, сколотящимся сердцем. Солнце уже высоко поднялось над верхушками деревьев.Никогда еще с начала нашего похода я не спала так допоздна, и не потому, что яне хотела спать, —просто Милагрос требовал, чтобы мы поднимались с рассветом.
Анхелики не было; не было ни ее гамака, никорзины. Под деревом стояли лук и стрелы Милагроса. Странно, подумала я. До сихпор он никогда без них не уходил. Должно быть, он ушел со старой женщинойсобирать плоды или орехи, которые нашел вчера, повторяла я про себя, пытаясьзагасить растущую тревогу.
Не зная, что делать, я подошла к краю воды.Никогда прежде они не уходили вдвоем, оставив меня одну.
На другом берегу реки стояло дерево,бесконечно одинокое, его ветви склонились над водой, удерживая на весу целуюсеть ползучих растений, на которой виднелись нежные красные цветы. Они походилина мотыльков, попавшихся в гигантскую паутину.
Стайка попугаев шумно расселась на лианах,тянувшихся, казалось, прямо из воды, безо всякой видимой опоры, потому чтоневозможно было разглядеть, к какому дереву они прикреплены. Я начала подражатькрикам попугаев, но они явно не замечали моего присутствия.
ишь когда я зашла в воду, они взлетели,раскинувшись по небу зеленой дугой.
Я ждала, пока солнце не скрылось задеревьями, а кроваво-красное небо не залило реку своим огнем. Я рассеянноподошла к гамаку, поворошила золу, пытаясь оживить костер. Прямо мне в лицовперилась янтарными глазами зеленая змея, и я онемела от ужаса. Покачиваяголовкой в воздухе, она, казалось, была напугана не меньше меня. Затаивдыхание, я вслушивалась, как она шуршала опавшей листвой, медленно исчезая вгустом сплетении корней.
У меня уже не осталось сомнений, чтоАнхелику я никогда больше не увижу. Я не хотела плакать, но уткнувшись лицом всухие листья, не смогла сдержать слез. — Куда же ты ушла, старая женщина— шептала я те жеслова, что и во сне. Я позвала ее по имени сквозь огромное зеленое морезарослей. Из-за старых деревьев не донеслось никакого ответа. Они были немымисвидетелями моей печали.
В густеющих сумерках я еле разгляделафигуру Милагроса.
С почерневшим от золы лицом и телом, онзамер передо мной, немного постоял, выдерживая мой взгляд, а потом глаза егозакрылись, ноги подкосились, и он устало рухнул на землю.
— Тыпохоронил ее —спросила я, перекинув его руку себе через плечо, чтобы втащить его на мойгамак. Мне это удалось с большим трудом — сначала перекинула туловище,потом ноги.
Он открыл глаза и поднял руку к небу,словно мог дотянуться к далеким облакам. — Ее душа вознеслась на небо, вдом грома, — с трудомвыдавил он. — Огоньвысвободил ее душу из костей, — добавил он и тут же крепко уснул.
Охраняя его беспокойный сон, я увидела, какперед моими усталыми глазами выросла призрачная чаща деревьев. В ночной тьмеэти химерические деревья казались реальнее и выше пальм. Печали больше не было.Анхелика исчезла в моем сне, стала частицей настоящих и призрачных деревьев.Теперь она вечно будет скитаться среди духов исчезнувших зверей и мифическихсуществ.
Перед самым рассветом Милагрос взяллежавшие на земле мачете, лук и стрелы. С отрешенным видом он забросил за спинуколчан и, ни слова не говоря, направился в заросли. Я поспешила следом, боясьпотерять его в полумраке.
Часа два мы шли молча, а потом Милагросрезко остановился на краю лесной прогалины.
— Дыммертвых вреден для женщин и детей, — сказал он, указав на сложенныйиз бревен погребальный костер.
Он уже частично обрушился, и в золевиднелись почерневшие кости.
Сев на землю, я стала смотреть, какМилагрос подсушивает над небольшим костром ступу, сделанную им из куска дерева.Со смесью ужаса и какого-то жуткого любопытства я неотступно следила за тем,как Милагрос просеивает золу, выбирая из нее кости Анхелики. Потом он принялсятолочь их в ступе тонким шестом, пока те не превратились в черно-серыйпорошок.
— С дымомкостра ее душа добралась к дому грома, — сказал Милагрос. Была уже ночь,когда он наполнил наши тыквенные сосуды истолченными костями и замазал ихвязкой смолой.
— Жаль, чтоона не смогла заставить смерть подождать еще самую малость, — сказала я с тоской.
— Это неимеет значения, —сказал Милагрос, поднимая глаза от ступы. Лицо его было бесстрастно, но вчерных глазах блестели слезы. Его нижняя губа дрогнула, потом скривилась вполуулыбку. — Все,чего она хотела, —это чтобы ее жизненная сущность снова стала частицей ее народа.
— Это неодно и то же, —возразила я, не вполне понимая, что имеет в виду Милагрос.
— Еежизненная сущность находится в ее костях, — сказал он так, словно прощал мнемое невежество. — Еепепел вернется к ее народу, в лес.
— Ее нет вживых, — настаивалая. — Что толку от еепепла, если она хотела увидеть свой народ — При одной мысли о том, что яникогда больше не увижу эту старую женщину, не услышу ее голоса и смеха, наменя снова нахлынула безудержная печаль. — Она так и не рассказала, почемубыла уверена, что я пойду вместе с ней.
Милагрос заплакал и, выбрав уголья изкостра, стал тереть ими свое мокрое от слез лицо.
— Один нашшаман сказал Анхелике, что хотя она и покинула свою деревню, умрет она средисвоего народа, а душа ее останется частью родного племени. — Милагрос жестко взглянул наменя, словно я собиралась его перебить. — Этот шаман уверил ее, что обэтом позаботится девушка с волосами и глазами такого цвета, как утебя.
— Но ядумала, что ее народ никак не контактирует с белыми, — сказала я.
Слезы текли по лицу Милагроса, пока онобъяснял, что в прежние времена его народ жил ближе к большой реке.— Теперь о тех дняхпомнят лишь немногие оставшиеся в живых старики, — сказал он тихо. — А позднее мы стали все дальше идальше уходить в лес.
Я не вижу больше причины продолжать этотпереход, подавленно думала я. Без этой старой женщины что мне делать среди еенарода Она была главной причиной моего пребывания здесь.
— Что мнетеперь делать Ты отведешь меня обратно в миссию — спросила я и, увидев недоумениена лице Милагроса, добавила: — Ведь принести ее пепел — это не одно и то же.
— Это однои то же, — произнесон вполголоса. — Длянее это было важнее всего, — прибавил он, цепляя один из калабашей с пеплом мне напояс.
Мое тело на мгновение застыло, потомрасслабилось, когда я заглянула в глаза Милагроса. Его почерневшее лицо былополно благоговения и печали. Мокрыми от слез щеками он прижался к моим щекам иподчернил их угольями. Я робко тронула калабаш, висевший у меня на поясе; онбыл легок, как смех старой женщины.
Глава 5.
Два дня мы, все убыстряя ход, без отдыхавзбирались и спускались по склонам холмов. Я настороженно следила за безмолвнойфигурой Милагроса, то появляющейся, то исчезающей в лесном сумраке.Торопливость его движений лишь усиливала мою неуверенность; временами мнехотелось заорать на него, чтобы он отвел меня обратно в миссию.
День над лесом помрачнел, а тучи из белыхстали сначала серыми, затем и вовсе почернели. Тяжко и давяще они нависли надкронами деревьев. Тишину взорвал оглушительный раскат грома; вода потокамихлынула на землю, с беспощадной яростью ломая ветки, срывая листву.
Дав мне знак укрыться под гигантскимилистьями, которые он успел нарезать, Милагрос присел на землю. Я же вместотого, чтобы подсесть к нему, сняла рюкзак, сняла висевший у меня на поясе сосудс истолченными костями Анхелики и стащила с себя майку. Теплая водаблагодатными струями забила по моему измученному телу. Намылив шампунем сначалаголову, затем все тело, я смыла с кожи весь пепел, весь запах смерти. Яповернулась к Милагросу; его почерневшее лицо изможденно осунулось, а в глазахстояла такая печаль, что я пожалела о той поспешности, с какой приняласьотмываться. Нервными движениями я стала стирать майку и, не глядя на него,спросила:
— Мы ведьуже почти дошли до деревни — По моему разумению, выйдя из миссии, мы прошагали далеко за сотнюмиль.
— Мы придемтуда завтра, — сказаМилагрос, разворачивая маленький сверток из обвязанных лианами листьев сжареным мясом. Уголки его рта приподнялись в лукавой улыбке и резче обозначилиморщины вокруг раскосых глаз. — То есть, если мы будем идти моим шагом.
Дождь стихал. Тучи разошлись. Я глубокозадышала, наполняя легкие чистым свежим воздухом. Долго еще после того, какдождь прекратился, с листвы падали капли.
Поймав отражение солнца, они ослепительносверкали, словно осколки стекла.
— Я слышу,кто-то идет, —прошептал Милагрос. —Не шевелись.
Я ничего не слышала — ни птичьего голоса, ни шелесталиствы. Только я хотела сказать об этом, как треснула ветка, и на тропе переднами появился нагой мужчина. Он был немного выше меня — примерно пять футов четыредюйма. Интересно, подумала я, что делает его более мощным на вид — его мускулистая грудь илинагота. В руках у него был большой лук и несколько стрел. Лицо и тело былипокрыты красными извилистыми линиями, которые тянулись по бокам вдоль ног изаканчивались точками вокруг колен.
Чуть позади него на меня таращились двемолодые женщины. В их широко раскрытых темных глазах замерло изумление. Пучкиволокон, казалось, вырастали у них из ушей. В уголках рта и нижней губе торчалипалочки величиной со спичку. Вокруг талии, на предплечьях, кистях рук и подколенками виднелись повязки из красных хлопковых волокон. Темные волосы быликоротко острижены и так же, как у мужчины, на их макушках были выбриты широкиетонзуры.
Никто не произнес ни слова, и страшноразволновавшись, я выкрикнула: — Шори нойе, шори нойе!
Анхелика как-то советовала мне, повстречавв лесу индейцев, приветствовать их словами Добрый друг, добрыйдруг!
—Айя, айя, шори, — ответил мужчина, подходяпоближе. Его уши были украшены перьями, торчавшими из обоих концов коротких, смой мизинец, тростинок, воткнутых в мочки. Он завел разговор с Милагросом,сильно жестикулируя, и то рукой, то кивком головы показывая на тропу, ведущую взаросли. Несколько раз подряд он поднимал руку над головой, вытянув пальцы так,будто хотел дотянуться до солнечного луча.
Я сделала женщинам знак подойти ближе, ноони с хихиканьем спрятались в кустах. Увидев бананы в висевших у них за плечамикорзинах, я широко открыла рот и показала рукой, что хочу попробовать. Старшаяиз женщин осторожно подошла, не глядя на меня, отвязала корзину и отломила отгрозди самый мягкий и желтый банан. Одним ловким движением она вынула изо ртапалочки, впилась зубами в кожуру, надкусила ее вдоль, раскрыла и прямо мне поднос подсунула очищенный плод.
Это был самый толстый банан страннойтреугольной формы, который я когда-либо видела.
— Оченьвкусно, — сказала япо-испански, поглаживая себя по животу. По вкусу он был похож на обычный банан,но оставил во рту толстый налет.
Она подала мне еще два. Когда она началаочищать четвертый, я попыталась дать ей понять, что уже наелась.
Улыбнувшись, она уронила недоочищенныйбанан на землю и положила руки мне на живот. Руки у нее были загрубевшие, нотонкие нежные пальцы были ласковы, когда она неуверенно потрогала мою грудь,плечи и лицо, словно желая убедиться, что я на самом деле существую. Оназаговорила высоким гнусавым голосом, напомнившим мне голос Анхелики. Потомоттянула резинку моих трусов и подозвала свою товарку посмотреть. Только теперья почувствовала смущение и попыталась отстраниться. Смеясь и радостноповизгивая, они обняли меня и принялись оглаживать спереди и сзади. Они былинемного ниже меня ростом, но довольно плотно сложены; рядом с этимиполногрудыми, широкобедрыми, с выпуклыми животами женщинами я выгляделасовершенным ребенком.
— Они издеревни Итикотери, —сказал по-испански Милагрос, повернувшись ко мне. — Этева и две его жены, и еще другие люди из деревниустроили на несколько дней лагерь на старом заброшенном огороде недалекоотсюда. Он взял лук и стрелы, оставленные было у дерева, и добавил:— Дальше мы пойдемвместе с ними.
Pages: | 1 | ... | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | ... | 34 | Книги по разным темам