Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 31 | 32 | 33 | 34 |

— Я знаюэто место! —воскликнула я однажды, прервав долгое молчание, и указала на торчащие из земличерные скалы, которые встали вертикальной стеной вдоль речного берега. Но чемдольше я смотрела, тем меньше была уверена, что когда-то бывала здесь. Яперелезла через поваленное дерево, во всю длину лежащее на воде. Целый деньцарило полное безветрие, но теперь листва легонько зашевелилась, пуская потечению шепот свежего ветерка. Изогнутые ветви и ползучие растения касалисьводной глади и погружались в темную глубину, отпугивая рыб и москитов.— Нам уже недалеко домиссии — спросила я,повернувшись к Ирамамове.

Он не ответил и спустя мгновение, словнораздосадованный молчанием, которого сам не захотел нарушить, дал мне знак идтидальше.

Я устала — каждый шаг давался мне с трудом,хотя не припомню, чтобы мы так уж много прошли в тот день. Услышав крик птицы,я подняла голову. С ветки, словно гигантская бабочка спорхнул желтый лист и,боясь упасть и сгнить на земле, прилип к моей ноге. Ирамамове выпрямил руку заспиной, ведя мне замереть на месте, затем крадучись стал пробираться вдольберега. — Сегодня наужин у нас будет мясо, — шепнул он и растворился в неверном свете. Тело его стало лишьчерточкой на фоне мерцающей реки.

Улегшись на темный песок, я вначалесмотрела, как на короткое время вспыхнуло небо, когда земля поглотила солнце.Потом я допила остаткимеда, найденного утром Ирамамове, и уснула со сладостью на губах. Я проснуласьот потрескивания костра и перевернулась на живот. На небольшой решеткеИрамамове поджаривал почти двухфутового агути.

— Нехорошоспать по ночам без огня, — сказал он, повернув ко мне лицо. — Тебя могут околдовать лесныедухи.

— Я такустала, — и зевнув, яподвинулась ближе к огню. — Я могла бы проспать несколько дней кряду.

— Ночьюбудет дождь, —объявил Ирамамове и начал устанавливать вокруг костра три шеста, опору нашегоубежища. Я помогла ему накрыть хижину банановыми листьями, которые он нарезал,пока я спала. Он подвесил гамаки ближе к огню, чтобы мы, не вставая, моглиподталкивать поленья в костер.

Сочное и нежное мясо агути напоминало повкусу жареную свинину. Недоеденные остатки Ирамамове подвязал к шесту высоконад огнем. —Остальное мы съедим утром. — И с довольной улыбкой он растянулся во весь рост в гамаке.— Оно даст нам силы,чтобы подняться в горы.

— Горы— спросила я.— Когда я шла сюда сАнхеликой и Милагросом, на пути у нас были только холмы. — Я наклонилась к Ирамамове.— Единственный разя поднималась в горы, когдавозвращалась в шабоно с Ритими и Этевой после праздника у Мокототери. Эти горы былинедалеко от шабоно. — Я коснулась его лица.— Ты уверен, чтознаешь дорогу в миссию

— Что завопрос, — ответил он,закрыв глаза и скрестив руки на груди. Его щетинистые брови вразлет расходилиськ вискам. На верхней губе виднелось несколько волосков. Кожа на высоких скулахбыла туго натянута, от раскраски оното остался едва заметный след. Словно раздраженный моим пристальнымвзглядом, он открыл глаза; в них отражался свет костра, но взгляд не выражалничего.

Я улеглась в гамак и провела пальцами полбу и щекам, чтобы проверить, не сошли ли и с моего лица нарисованные узоры.Завтра выкупаюсь в реке, подумала я. И все мое беспокойство, а скорее всего,просто усталость, исчезнет, как только я заново раскрашусь оното. Однако сколько я ни пыталасьприободриться, я не в силах была унять нарастающего недоверия. Мой разум и телонапряглись в какомто смутном предчувствии, которого не выразитьсловами.

Воздух стал зябким. Наклонившись, яподтолкнула полено ближе к огню.

— В горахбудет еще холоднее, —негромко вымолвил Ирамамове. — Я приготовлю напиток из растений, который нассогреет.

Приободрившись от его слов, я началаусиленно и глубоко дышать, отгоняя от себя всякие мысли, пока не пересталавоспринимать ничего, кроме шелеста дождя, прогретого дымом воздуха и запахавлажной земли. Так я и заснула спокойным тихим сном до самого утра.

Утром мы искупались в реке и раскрасилидруг другу лица и тела пастой оното. Ирамамове дал мне четкие указания, какими узорами его раскрасить:извивающаяся линия со ба должна была спускаться до челюстей и затем вокругрта; один круг между бровями, круги в уголках глаз и по одному на щеках. Нагруди он захотел иметь волнистые линии, спускающиеся до пупка, а на спине— прямые линии. Меняже он с чуть насмешливой улыбкой разрисовал с головы до ног одинаковымикругами.

— Что ониозначают —нетерпеливо спросила я.

Ритими никогда меня так нераскрашивала.

— Ничего,— ответил он, смеясь.— Просто так ты невыглядишь такой тощей.

Поначалу подъем по узкой тропе былдовольно легким.

В подлеске не было ни острой, как пила,травы, ни колючих кустов. Теплый туман пеленой окутывал лес, творяполупрозрачный свет, сквозь который верхушки высоких пальм казались свисающимис небес. Шум водопадов призрачным эхом раздавался в туманном воздухе, и всякийраз, когда я задевала ветку или лист, на меня сыпались капельки влаги. Однакопослеполуденный дождь превратил тропу в раскисший кошмар. Я то и дело разбивалапальцы о корни и камни, спрятанные в жидкой грязи.

Мы устроили привал, когда день сталклониться к вечеру, на полпути к вершине. Совершенно измученная, я села наземлю и стала смотреть, как Ирамамове забивает колья в землю. У меня не былосил, чтобы помочь ему накрыть треугольное сооружение пальмовымилистьями.

— Тыбудешь возвращаться в шабоно этим же путем — спросила я, недоумевая, почему он так основательно укрепляетхижину. Для пристанища на одну ночь она выглядела даже слишкомкрепкой.

Ирамамове только покосился на меня, ноничего не ответил.

— Сегодняночью будет гроза —уже раздраженно спросила я.

Неудержимая улыбка заиграла на его губах,а в лице появилось что-то детское, когда он присел со мной рядом.

укавая искорка, словно он затеял какую-топроделку, светилась в его глазах. — Сегодня ты хорошо будешь спать, — наконец сказал он и принялсяразводить огонь в уютной хижине. Мой гамак он повесил у задней стенки, свой— поближе к узкомувыходу. — Сегодня мыне почувствуем холода, — сказал он, ища глазами сосуд с измельченными листьями ибледно-желтыми цветами какого-то растения, найденного им накануне на прогретыхсолнцем скалах у речного берега. Он открыл калабаш, плеснул туда воды ипоместил его над огнем. Затем он тихо запел, не сводя глаз с темной кипящейжидкости.

Пытаясь разобрать слова его песни, яуснула, но вскоре он меня разбудил. — Выпей это, — велел он, поднося сосуд к моимгубам. — Его остудилагорная роса.

Я сделала глоток. Вкус был как у травяногочая, горьковатый, но не слишком неприятный. После нескольких глотков яоттолкнула калабаш.

— Выпейвсе, — сталуговаривать меня Ирамамове. — Это тебя согреет. Ты целыми днями будешь спать.

— Целымиднями — я выпила вседо дна, посмеиваясь над его словами как над шуткой, хотя мне почудилось, что онпроизнес это с затаенным коварством. Но пока до меня окончательно дошло, что они не думает шутить, по всему телу растеклось приятное оцепенение, перетопившеемою тревогу в успокоительную тяжесть, от которой голова так налилась свинцом,что, казалось, вот-вот отвалится. Представив, как она, словно шар состеклянными глазами, покатится по земле, я судорожно расхохоталась.

Присев у костра, Ирамамове наблюдал замной со все нарастающим любопытством. А я медленно поднялась на ноги. Яутратила свою физическую сущность, подумала я.

Попытавшись двинуться с места, я поняла,что ноги меня не слушаются, и удрученно плюхнулась на землю рядом с Ирамамове.— Ты почему несмеешься — спросилая, удивляясь собственным словам. На самом-то деле я хотела узнать, не означаетли лопотание дождя по крыше, что пришла гроза. Я тут же засомневалась,действительно ли я что-то сказала, ибо отголоски слов звенели у меня в голове,как дальнее эхо. Боясь пропустить ответ, я подсела к Ирамамовепоближе.

Тишину прорезал крик ночной обезьяны, илицо его напряглось. Ноздри раздулись, полные губы сжались в прямую линию. Онвпился в меня глазами, которые становились все больше. В них светилось глубокоеодиночество и еще нежность, такая неожиданная на его суровом, похожем на маскулице.

Словно приведенная в движение некимнеповоротливым механизмом, я с огромным трудом подползла к порогу хижины. Моисухожилия будто кто-то заменил эластичными струнами. Я с удовольствиемчувствовала, что могу растянуться в любом направлении, принять самые нелепые,самые невообразимые позы.

Из висящего на шее мешочка Ирамамовеотсыпал на ладонь эпену,глубоко втянул галлюциноген в ноздри и запел. Я ощутила его песню в себе ивокруг себя, почувствовала ее мощное притяжение. Без тени сомнения я отпила ещеиз сосуда, который он поднес к моим губам. Темное варево больше негорчило.

Мое ощущение времени и пространствасовершенно перекосилось. Ирамамове и костер оказались так далеко, что меняодолел страх потерять их в ставшей необъятной хижине. И сразу же его глаза такприблизились к моим, что я увидела свое отражение в их темных зрачках. Менясокрушила тяжесть его тела, руки сами сложились у него под грудью. Он шепталмне что-то на ухо, но я не слышала.

Ветерок развел листья в стороны, иоткрылась полная теней ночь, деревья касались верхушками звезд, бесчисленныхзвезд, собравшихся в кучу, словно готовых вот-вот упасть.

Я протянула руку; рука схватила листья валмазах капель.

На мгновение они повисли у меня напальцах, а потом исчезли, как роса.

Тяжелое тело Ирамамове держало меня; егоглаза сеяли во мне зерна света; его нежный голос звал меня за собой сквозь сныдня и ночи, сны дождевой воды и горькой листвы. В его пленившем меня теле небыло ничего от насилия. Наслаждение волнами сливалось с видениями гор и рек,тех дальних краев, где обитают хекуры. Я плясала с духами зверей и деревьев, скользя с ними в туманемимо корней и стволов, мимо веток и листьев. Я подпевала голосам птиц и пауков,ягуаров и змей. Я разделяла сны тех, кто живет эпеной, горькими цветами илистьями.

Я уже не знала, сплю я или бодрствую.Временами мне смутно вспоминались слова Хайямы о шаманах, телам которыхнеобходимо женское начало. Но эти воспоминания были расплывчаты и скоротечны,оставаясь глухими неуверенными предчувствиями. А Ирамамове всегда чуткоулавливал, когда я готова погрузиться в настоящий сон, когда у меня на кончикеязыка повисали вопросы, а когда я вот-вот заплачу.

— Если тыне можешь видеть сны, я тебя заставлю, — сказал он, обнимая меня и отираямне слезы своей щекой.

И вся моя решимость отказаться пить изсосуда, который подобно лесному духу стоял у огня, исчезла без следа. Я жадновыпила темное, приносящее видения зелье и снова повисла в безвременье, котороене было ни днем, ни ночью.

И снова я влетела в ритм дыханияИрамамове, в биение его сердца, сливаясь со светом и тьмой внутринего.

Время вернулось ко мне, когда япочувствовала, что как-то перемещаюсь сквозь листву, деревья и неподвижныелианы подлеска. Я знала, что не иду сама, и тем не менее я спускалась изхолодного, погруженного в туман леса.

Ноги мои были связаны, а голова безвольноболталась, словно сосуд, выпитый до дна. Видения вытекали из моих ушей, носа ирта, оставляя тонкий след капель на крутой тропе. И напоследок передо мнойвсплыли образы шабоно, вкоторых жили мужчины и женщины-шаманы из иных времен.

Когда я проснулась, Ирамамове сидел укостра. На лице его играли огненные блики и слабый свет луны, заглядывавшей вхижину. И я подумала, сколько же дней миновало с той ночи, когда он в первыйраз дал мне горькое зелье. Сосуда у костра не было. В том, что мы уже не вгорах, я не сомневалась. Ночь была безоблачна. Тихий ветерок, шелестящий вкронах деревьев, расплел мои мысли, и я уплыла в сон без сновидений подмонотонные песни Ирамамове к хекурам.

Меня разбудило сильное урчание в животе.Неуверенно встав на ноги в пустой хижине, я почувствовала головокружение. Всемое тело было разрисовано волнистыми линиями. Как странно все это было,подумала я. Сожалений не было; не было ни ненависти, ни отвращения. И вовсе непотому, что все мои чувства как бы оцепенели.

Скорее у меня было состояние, котороеиспытываешь, пробудившись ото сна, значения которого не можешьобъяснить.

У огня лежал сверток с жареными лягушками.Сев на землю, я стала дочиста обгладывать тонкие косточки. Стоящее у одного изшестов мачете означало, что Ирамамове где-то поблизости.

Ориентируясь на журчание реки, я сталапробираться сквозь лесную чащу. Внезапно заметив, как Ирамамове совсем близкоот меня прибивает к берегу маленькое каноэ я спряталась в кустарнике. По видусуденышка я определила, что оно сделано индейцами Макиритаре. Я уже видела вмиссии такие лодки, выдолбленные из древесного ствола. При мысли о том, что мы,возможно, находимся совсем близко от какой-нибудь их деревни или далее отмиссии, сердце застучало быстрее. Ирамамове не подавал виду, что как-то заметилмое появление, и я украдкой вернулась к хижине, недоумевая, где он мограздобыть каноэ.

Не прошло и минуты, как с перекинутым налиане за спину увесистым свертком в хижину вошел Ирамамове. — Рыба, — сказал он, сбрасывая сверток наземлю.

Я покраснела и смущенно рассмеялась. А оннеторопливо разложил завернутую в листья рыбу между угольями, следя за тем,чтобы жара было достаточно, но огонь не задевал листьев платанийо. Он так и остался сидеть укостра, целиком поглощенный поджариванием рыбы. Как только испарилась последняявлага, он с помощью раздвоенной палочки убрал сверток с огня и раскрыл ей).— Хорошо,— сказал он,отправляя пригоршню крошащегося белого мяса в рот, и подвинул сверток комне.

— Чтопроизошло в горах —спросила я.

Вздрогнув от моего воинственного тона, онтак и остался сидеть с раскрытым ртом. Непрожеванный кусок рыбы выпал в золу.Он автоматически, не счистив налипшей грязи, сунул его обратно в рот ипотянулся за лежащей на земле лианой.

Меня охватил неудержимый страх. Я несомневалась, что Ирамамове сейчас свяжет меня и унесет в лесныедебри.

Куда подевалась моя недавняя уверенность,что мы находимся совсем рядом с деревней Макиритаре или даже с миссией. Я былалишь в состоянии думать о рассказе Хайямы о шаманах, прятавших похищенных имиженщин в лесной глуши. Я уже не сомневалась, что Ирамамове никогда не отведетменя в миссию. Мысль о том, что пожелай он спрятать меня где-то в лесу, он нестал бы приносить меня с гор сюда, в тот момент как-то не пришла мне вголову.

Pages:     | 1 |   ...   | 31 | 32 | 33 | 34 |    Книги по разным темам