Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 |

— Анхеликабыла такой шапори, правда— Я не сразу поняла,что произнесла эту мысль вслух. Она просто явилась мне с очевидностьюоткровения. Я припомнила, как Анхелика вызволила меня из кошмарного сна вмиссии, как меня успокоила ее невразумительная песня.

Она походила не на мелодичные песни женщинИтикотери, а на монотонные заклинания шаманов. Как и они, Анхелика, казалось,имела два голоса: один — исходящий откуда-то из самых глубин ее существа, и другой— из гортани. Явспомнила и те дни, когда шла через лес вместе с Милагросом и Анхеликой, и то,как очаровали меня слова Анхелики о таящихся в сумраке лесных духах, и о том,что с ними всегда надо лишь плясать, не позволяя им пасть на себя тяжкимбременем. Передо мной встал живой образ Анхелики, как она плясала в то утро,— с поднятыми надголовой руками, семеня мелкими подпрыгивающими шажками, как пляшут мужчиныИтикотери, одурманенные эпеной. До сих пор мне не казалось странным, что Анхелика, в отличие отпрочих индейских женщин в миссии, сочла для меня вполне естественным деломприехать в джунгли на охоту.

Из раздумий меня вывели слова Хайямы:— Моя сестра говорилатебе, что она шапори — Глаза Хайямы наполнилисьглубокой печалью, в уголках блеснули слезы, но они так и не покатились пощекам, а затерялись в сеточке мелких морщин.

— Никогдане говорила, —пробормотала я и улеглась в гамак. Свесив ногу, я тоже стала раскачиватьсявперед и назад, приноравливая свой ритм к ритму Хайямы, чтобы узлы гамаковпоскрипывали в унисон.

— Моясестра была шапори, — сказала Хайяма после долгогомолчания. — Я незнаю, что с ней было после ухода из шабоно. Пока она была с нами, она былапочитаемым всеми шапори, нородив Милагроса, она утратила всякую силу. — Хайяма резко села. — Его отец был белый.

Я прикрыла глаза, боясь, что они выдадутмое любопытство, и затаила дыхание, чтобы ни малейший звук не прервалвоспоминаний старухи. Нечего было и думать о том, чтобы узнать, из каких краевбыл отец Милагроса.

Независимо от национальности, любойне-индеец именовался нам.

— ОтецМилагроса был белый, — повторила Хайяма. — Давным-давно, когда мы жили ближе к большой реке, в нашей деревнепоселился один напе.Анхелика надеялась, что сможет заполучить его силу. А вместо этогозабеременела.

— Почемуже она не избавилась от ребенка

Морщинистое лицо Хайямы расплылось вширокой улыбке. —возможно, Анхелика была слишком уверена в себе, — пробормотала старуха.— А может, надеялась,что, родив ребенка от белого, она все равно останется шапори.

Рот Хайямы широко раскрылся в хохоте,обнажив желтоватые зубы. — В Милагросе нет ничего от белого, — лукаво заметила она.— Несмотря даже нато, что Анхелика забрала его с собой. Несмотря на все то, чему он научился убелых, Милагрос навсегда останется Итикотери. — Глаза Хайямы светились твердо инепреклонно, а лицо выдавало смутное затаенное торжество.

Мысль о том, что скоро придетсявозвращаться в миссию, наполнила меня тревогой. Несколько раз со времени моейболезни я пыталась представить себе возвращение в Каракас и Лос-Анжелес. Каковомне будет встретиться с родней и друзьями В такие моменты я точно знала, чтоникогда не уйду отсюда по собственной воле.

— КогдаМилагрос отведет меня в миссию — спросила я.

— Недумаю, чтобы Арасуве стал дожидаться Милагроса. Вождь не может большеоткладывать свой уход, — сказала Хайяма. — Тебя отведет Ирамамове.

—Ирамамове! —воскликнула я, не веря своим ушам. — А почему не Этева

Хайяма принялась терпеливо объяснять мне,что Ирамамове несколько раз бывал в окрестностях миссии и знает дорогу лучшевсякого другого Итикотери. Существовала также вероятность того, что Этевувыследят охотники Мокототери, и тогда его убьют, а меня похитят. — С другой стороны, — заверила меня Хайяма,— Ирамамове можетсделаться в лесу невидимым.

— Но я-тоне могу! — возразилая.

— Тебябудут оберегать хекурыИрамамове, —убежденно заявила Хайяма. Затем старуха тяжело поднялась, немного постояла,уперевшись руками в бедра, взяла меня за руку и неторопливо повела к себе вхижину. — Ирамамовеуже охранял тебя прежде, — напомнила она, усаживаясь в свой гамак.

— Да,— согласилась я.— Но я не могуотправиться в миссию без Милагроса. Мне нужны сардины и сухари.

— От этогодобра тебя только стошнит, — пренебрежительно сказала она и пообещала, что по дороге мнеголодать не придется, поскольку стрелы Ирамамове добудут уйму дичи. К тому жеона даст мне с собой полную корзину бананов.

— У меняне хватит сил тащить такой тяжелый груз, — возразила я, зная, что Ирамамовене понесет ничего, кроме лука и стрел.

Хайяма какое-то время разглядывала меня смягкой улыбкой, потом растянулась в гамаке, зевнула во весь рот и вскорезаснула.

Я вышла на поляну. Ватага ребятишек— в основном девочек— играла со щенком.Каждая пыталась заставить щенка сосать из своих плоских сосков.

За исключением немногих стариков, лежащихв своих гамаках, да нескольких женщин у очагов, в хижинах никого не было.Переходя от жилища к жилищу, я думала, знают ли они, что мне приходит порауходить. Какой-то старик угостил меня своей табачной жвачкой. Я с улыбкойотказалась. Как можно отказываться от такого угощения — казалось, говорили его глаза,пока он запихивал жвачку на свое место между нижней губой и десной.

Ближе к вечеру я зашла в хижину Ирамамове.Его старшая жена, только что вернувшись с реки, подвешивала к стропиламнаполненные водой калабаши. Мы подружились с той поры, как ее сын Шорове былпосвящен в шапори, и многопредвечерних часов провели в разговорах о нем. Время от времени Шоровевозвращался в шабоно лечитьлюдей от простуды, лихорадки и поноса. Он пел заклинания к хекурам с не меньшим рвением и силой,чем более опытные шаманы. Однако, по мнению Пуривариве, пройдет еще немаловремени, прежде чем Шорове сможет направлять своих духов чинить вред в селенииврага. Только тогда он будет считаться вполне оперившимся колдуном.

Жена Ирамамове налила в небольшой калабашнемного воды и добавила меду. Я не сводила жадных глаз с вязкой массы,начиненной пчелами на разных стадиях развития. Тщательно размешав все пальцем,она подала мне сосуд, и причмокивая при каждом глотке, я выпила все до дна ивылизала донышко. —До чего же вкусно! воскликнула я. — Наверняка это мед пчел амоши.- Это была нежалящая разновидность, которая оченьценилась за темный душистый мед.

Согласно улыбнувшись, жена Ирамамове даламне знак сесть рядом с ней в гамак и стала искать у меня на спине укусымоскитов и блох. Обнаружив два свежих укуса, она высосала из них яд. Свет,проникавший в хижину, потускнел. Казалось, бесконечно много времени прошлопосле утреннего разговора с Хайямой. И я сонно закрыла глаза.

Мне приснилось, что я с детьми на реке.Тысячи бабочек слетали с деревьев, кружа в воздухе, словно осенние листья. Онисадились на наши волосы, лица, тела, покрывая нас зыбким золотым светомсумерек. Я горестно смотрела на прощальные взмахи их крылышек, словно чьих-тонежных ручек. — Ненадо грустить, —говорили дети. А я заглядывала в каждое лицо и целовала смех на ихгубах.

Глава 24.

Вместо привычного бамбукового ножа Ритимиподстригла мне волосы острой травинкой. Сосредоточенно хмурясь, она старательноподровняла концы волос по всей окружности головы.

— Нетрогай тонзуру, —сказала я, прикрыв макушку обеими руками. — Там больно.

— Не будьтакой трусихой, —рассмеялась Ритими. —Не хочешь же ты появиться в миссии, как дикарка.

Я не смогла втолковать ей, что буду оченькурьезно выглядеть среди белых с выбритым кружком на темени.

Ритими утверждала, что дело здесь нестолько в эстетических соображениях, сколько в чисто практических.

— Вши,— заметила она,— больше всего любятэто самое место. Ирамамове наверняка не станет искать тебе вшей повечерам.

— Можетбыть, ты тогда обреешь мне голову наголо, — предложила я. — Это лучший способ от нихизбавиться.

Ритими посмотрела на меня с ужасом.— Только оченьбольные люди бреют себе голову. Ты же изуродуешь себя.

Согласно кивнув, я поручила себя еезаботам. Покончив с бритьем, она натерла плешь пастой оното, потом очень аккуратно раскрасиламне лицо. Она провела широкую прямую линию чуть ниже челки и волнистые линии пощекам, расставив между ними ряды точек. — Какая досада, что я не сделалатебе проколов в носу и уголках рта сразу же, как ты к нам пришла, — сказала она разочарованно. Вынувтонкую отполированную палочку из ноздрей, она приложила ее к моему носу.— Как бы это былокрасиво, — вздохнулаона в комическом отчаянии и принялась раскрашивать мне спину широкими полосамионото, закруглявшимисяближе к ягодицам. Спереди, начав немного ниже грудей, она провела волнистыелинии до самых бедер. И наконец обвела мои коленки широкими красными полосами.Глядя на мои ноги, можно было подумать, что я хожу в носках.

Тутеми повязала мне на талии новенькийхлопковый пояс так, чтобы бахрома прикрывала лобок. Довольная моим внешнимвидом, она хлопнула в ладоши и запрыгала на месте. — Ах, еще уши! — воскликнула она, дав знак Ритимиподать связку пушистых белых перьев, и привязала их к моим сережкам. Напредплечьях и под коленями Тутеми повязала красные хлопковыешнурки.

Обнимая за талию, Ритими повела меня отхижины к хижине, чтобы все Итикотери могли мною полюбоваться. В последний раз явидела свое отражение в блестящих глазах женщин и веселье в насмешливых улыбкахмужчин. Старый Камосиве, зевнув, потянулся так, что его костлявые руки чуть невыскочили из суставов. Открыв свой единственный глаз, он стал пристальноизучать мое лицо, словно старался запомнить каждую черточку. Медленнымиосторожными движениями он развязал мешочек, висевший у него на шее, и достал изнего подаренную мной жемчужину. — Я буду думать о тебе, когда буду катать этот камешек владонях.

Отказываясь поверить в то, что никогдабольше нога моя не ступит сюда, в шабоно, что никогда больше меня не разбудит смех ребятишек, забравшихсяна заре ко мне в гамак, я заплакала.

Прощания не было. Я просто пошла в лесследом за Ирамамове и Этевой. Позади шли Ритими и Тутеми, будто бы выбравшись влес за дровами. Целый день мы молча шагали по тропе, делая лишь короткиеостановки, чтобы перекусить.

Солнце уже опускалось за линию деревьев,когда мы остановились в густой тени трех гигантских сейб. Они росли так близкодруг от друга, что казались одним деревом.

Ритими отвязала корзину, которую неславместо меня. В ней были бананы, жареное обезьянье мясо, калабаш с медом,несколько пустых сосудов, мой гамак и рюкзак, в котором лежали джинсы и рванаямайка.

— Тебя нестанет одолевать грусть, если всякий раз после купания в реке ты будешьраскрашивать себе тело пастой оното, — сказала Ритими, повязывая мне напояс маленький калабаш, отполированный листьями. Белый и гладкий, он висел уменя на поясе, как огромная слеза.

ес, три улыбающихся лица — все поплыло передо мной. Неговоря ни слова, Ритими первая направилась в заросли. Только Этева обернулсяперед тем, как растаять в сумраке. Лицо его осветила улыбка, и он взмахнул мнерукой, как это часто у него на глазах делал, прощаясь, Милагрос.

А я полностью отдалась воцарившейся во мнепустоте.

егче от этого не стало, наоборот, менялишь еще сильнее охватило уныние. И все же, чувствуя себя совершеннонесчастной, я как-то странно осознавала присутствие этих трех сейб. Словно восне, я узнала эти деревья. Когда-то я уже была на этом самом месте. И Милагроссидел передо мной на корточках и бесстрастно смотрел, как дождь смывает пепеАнхелики с моего лица и тела. Сегодня на том же месте сидел Ирамамове исмотрел, как слезы безудержно катятся по моим щекам.

— Вотздесь я впервые встретила Ритими, Тутеми и Этеву, — сказала я, только теперь поняв,что Ритими намеренно пошла провожать меня так далеко. Я поняла все, чтоосталось недосказанным, поняла, как глубоки были ее чувства. Она вернула мнекорзину и калабаш, —две вещи, которые я несла в тот далекий день. Только теперь в сосуде был непепел, а оното, символжизни и счастья. Тихое одиночество, смиренное и безропотное, заполонило моесердце. Осторожно, чтобы не смазать раскраску с лица, я отерласлезы.

— Можетбыть, Ритими еще когда-нибудь найдет тебя на этом же месте, — сказал Ирамамове, и его обычносуровое лицо смягчилось в мимолетной улыбке. — Пройдем-ка еще немного доночлега. — И взявтяжелую банановую гроздь из моей корзины, он забросил ее на плечо. Спина егослегка изогнулась, живот выпятился.

Должно быть, Ирамамове что-то подгоняло вдорогу не меньше, чем меня. А мои ноги, казалось, шагали сами по себе, точнозная, куда ступить в темноте. Я не упускала из виду колчан Ирамамове, прижатыйк спине банановой гроздью. Я шла сквозь тьму, и мне виделось, что это лес отменя уходит, а не я от него.

— Заночуемздесь, — сказаИрамамове, осмотрев потрепанный непогодой навес в стороне от тропы. Там онразвел небольшой огонь и повесил свой гамак рядом с моим.

ежа без сна, я смотрела сквозь дыру вкрыше на звезды и тающую луну. В темноте начал сгущаться туман, пока неосталось ни искорки света. Деревья и небо образовали сплошную массу, сквозькоторую мне представлялись луки, густым дождем сыплющиеся из туч, хекуры, вздымающиеся из невидимыхрасщелин в земле и пляшущие под песни шамана.

Солнце было уже высоко, когда меняразбудил Ирамамове. Разделавшись с печеным бананом и куском обезьяньего мяса, япредложила ему свой калабаш с медом.

— Тебе этопонадобится на многие дни пути. — Ласковый взгляд смягчил слова отказа. — По дороге мы найдем еще,— пообещал он, берясьза мачете, лук и стрелы.

Мы шли ровным шагом, причем намногобыстрее, чем я когда-либо ходила в жизни. Мы переправлялись через реки,взбирались и спускались по холмам без каких-либо узнаваемых ориентиров. Днипереходов, ночи сна сменялись, обгоняя друг друга. Мои мысли не покидалипределов каждого отдельного дня или ночи. А между ними не было ничего, кроместремительной зари и вечерних сумерек, когда мы садились поесть.

Pages:     | 1 |   ...   | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 |    Книги по разным темам