Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 |   ...   | 34 |

Тешома усадила обезьянку на голову Тутеми ирысью пустилась за мной. Визжа от удовольствия, она устроилась в воде на моейспине, ухватившись руками за плечи. При каждом гребке я полностью неспешнорасправляла руки и ноги, пока мы не доплыли до заводи на другомберегу.

— Хочешьнырнуть на дно —спросила я.

— Хочу,хочу! — закричалаона, возя мокрым носиком по моей щеке. — Я буду держать глаза открытыми,я не буду дышать, я буду крепко держаться, но не так, чтобы тызадохнулась.

Вода была не слишком глубока. Смутноразличимые сероватые, красные и белые камешки ярко светились в янтарном песке,несмотря на затенявшие заводь деревья.

Почувствовав, как сжались у меня на шееручки Тешомы, я быстро всплыла.

— Выходи!— прокричала Тутеми,едва завидев наши головы. — Мы тебя ждем. — Она указала на стоящих рядом с ней женщин.

— Я сейчасухожу обратно в шабоно, — сказала Ритими. — Если увидишь Камосиве, отдай емувот это. — Онапротянула мне последний оставшийся сверток с личинками.

Я пошла следом за женщинами и несколькимимужчинами по хорошо протоптанной тропе. Вскоре мы встретили стоявшего на дорогеКамосиве. Опершись на лук, он, казалось, крепко спал. Я положила сверток уего ног.

Старик открыл свой единственный глаз; яркоесолнце заставило его сощуриться, превращая в гримасу покрытое морщинами лицо.Он поднял личинки и медленно начал есть, переступая с ноги на ногу.

Взбираясь вслед за Камосиве на невысокий,густо заросший холм, я удивлялась непринужденной ловкости его движений. Никогдане глядя под ноги, он, однако, ни разу не наткнулся на колючки икорни.

Тщедушный, весь какой-то иссохший, онказался мне самым глубоким стариком, которого я когда-либо видела.

Волосы у него не были ни черными, ни спроседью, ни совсем седыми; это была неопределенного цвета свалявшаяся копна,которую явно не расчесывали годами. Волосы, однако, были короткими, словно ихвремя от времени стригли.

Может быть, они просто перестали расти,решила я, как и щетина у него на подбородке, всегда бывшая одной и той жедлины. Шрамы на сморщенном лице были от удара палицы, лишившего его глаза.Говорил он тихим бормочущим голосом, так что о содержании его речей приходилосьлишь догадываться.

По ночам он часто стоял в центредеревенской поляны и целыми часами беспрерывно что-то говорил. У его ног сиделина корточках дети, которые поддерживали разведенный для него огонь. В егосиплом голосе таились сила и нежность, казалось, несовместимые с еговнешностью. В его словах, разлетавшихся в ночь, всегда было ощущение чеготонасущно важного, предупреждения о чем-то, чувство волшебства. — В памяти этого старика хранятсяслова знания, слова традиции, — пояснил как-то Милагрос.

Только после праздника он вскользьупомянул, что Камосиве был отцом Анхелики.

— То естьэто твой дед —недоверчиво переспросила я тогда.

Милагрос, кивнув, добавил: Когда я родился,Камосиве был вождем Итикотери.

Камосиве жил один в хижине, стоящейнедалеко от входа в шабоно.Он уже не охотился и не работал на огородах; но он никогда не оставался без едыи топлива. Он сопровождал женщин на огороды или в лес, когда те ходили собиратьорехи, ягоды и дрова. Пока женщины работали, Камосиве стоял на часах, опершисьна лук и прикрыв от солнца лицо надетым на кончик стрелы банановымлистом.

Иногда он взмахивал рукой — может, птице, а может, облаку, вкотором, как он полагал, жила душа Итикотери.

Иногда он посмеивался про себя. Но обычноон стоял неподвижно и молча, то задремывая, то прислушиваясь к шелесту ветра влистве.

Хотя он никогда не признавал моегоприсутствия среди его народа, я часто ловила на себе взгляд его единственногоглаза. Временами я явственно ощущала, что он стремится оказаться поближе комне, потому что он всегда сопровождал ту группу женщин, в которой была и я. И всумерках, когда я уходила посидеть одна у реки, он был тут как тут, сидя накорточках где-нибудь поблизости.

Мы остановились в том месте, где реказаметно расширялась. Темные камни, кое-где видневшиеся на желтом песке, былисловно нарочно разложены кем-то в симметричном порядке. Спокойная, укрытаятенью вода темным зеркалом отражала воздушные корни гигантского matapalos. Свесившись с девяностофутовойвысоты, они задушили дерево в смертельных объятиях. А зародились эти гибельныекорни из маленького семени, случайно занесенного птицей на ветку. Я не могласказать, какое это было дерево; скорее всего, сейба (ceiba), поскольку исполненныетрагического величия ветви были усеяны шипами.

Вооружившись ветками дерева арапури, росшего неподалеку, несколькоженщин забрели на мелководье. С громкими пронзительными криками, взорвавшимитишину, они стали бить ветками по воде. Испуганная рыба бросилась удирать подгниющую листву у другого берега, где остальные женщины хватали ее голымируками.

Откусив рыбам головы, они швырялитрепещущие тушки в плоские корзины на песке.

— Идем сомной, — сказала однаиз жен вождя. Взяв за руку, она повела меня вверх по течению. — Попытаем удачи с мужскойснастью.

Сопровождавших нас мужчин и подростковокружили несколько женщин и крикливо потребовали, чтобы те одолжили им на времясвои луки и стрелы. Рыболовство считалось женским занятием. Мужчины приходилилишь ради того, чтобы посмеяться и пошутить над ними. И все же это былаединственная ситуация, в которой они разрешали женщинам пользоваться своимилуками и стрелами.

Некоторые мужчины отдали женщинам оружие, асами резво убежали подальше на берег, боясь, что их могут случайно поранить. Ких удовольствию, ни одной женщине не удалось подстрелить рыбу.

— Попробуй,— сказал Арасуве,протягивая мне лук.

Еще в школе я занималась стрельбой из лукаи не сомневалась в своем навыке. Однако взяв в руки его лук, я поняла, чтоничего не получится. Я с трудом могла натянуть тетиву, а выпуская короткуюстрелу, чувствовала в руке неуправляемую дрожь. Я сделала несколько попыток, нов рыбу так и не попала.

— Смелостреляешь, — заметиКамосиве, подавая мне лук поменьше, принадлежащий одному из сыновейИрамамове.

Парнишка отдал его безропотно, но с оченьмрачным видом. В его возрасте ни один мужчина не отдаст женщине свое оружиедобровольно.

— Попробуйеще раз, — настаиваКамосиве. В его единственном глазу горел странный огонек.

Без тени сомнения я снова натянула лук,целясь в блестящее серебристое тело, на мгновение замершее в воде. Япочувствовала, как лук резко ослабел; стрела легко ушла в цель. Я отчетливоуслышала ее жесткий удар о воду и увидела кровавый след. С восторженнымикриками женщины достали из воды подстреленную рыбу. Она была не больше среднейфорели. Я вернула оружие мальчику, глазевшему на меня с восхищеннымудивлением.

Я оглянулась на старого Камосиве, но того ислед простыл.

— Я сделаютебе маленький лук, —сказал Арасуве, — итонкие стрелы специально для рыбной ловли.

Вокруг меня столпились мужчины и женщины.— Ты в самом делеподстрелила рыбу —спросил кто-то из мужчин. Попробуй еще раз. Я не видел.

—Подстрелила, подстрелила, — заверила его жена Арасуве, показывая добычу.

—Ахахахаха, — воскликнул мужчина.

— Где тынаучилась стрелять из лука — спросил Арасуве.

Я, как могла, постаралась объяснить, чтотакое школа.

Видя недоумевающие глаза Арасуве,я пожалела, что не сказала,что этому меня научил отец. Попытка что-либо объяснить более чем в несколькихфразах, бывало, оказывалась безрезультатной не только для меня, но и для моихслушателей. И далеко не всегда причина крылась в незнании нужных слов.Трудность была скорее в том, что некоторых слов в их языке просто несуществовало. Чем больше я говорила, тем растеряннее становилось лицоАрасуве.

Хмурясь в недоумении, он потребовал, чтобыя еще раз объяснила, откуда знаю, как управляться с луком и стрелами. Япожалела, что Милагрос ушел в гости в другую деревню.

— Я знаю,что среди белых есть меткие стрелки из ружья, — сказал Арасуве. — Но я никогда не видел, чтобыбелый хорошо стрелял из лука.

Я сочла за благо принизить значение моегометкого выстрела, предположив, что это была чистая случайность, тем более, чтотак оно и было. Арасуве, однако, упорно настаивал, что я умею пользоватьсяиндейским оружием. Даже Камосиве заметил, как я держу лук, громко заявилон.

Думаю, мне все же как-то удалосьрастолковать им, что такое школа, потому что они стали расспрашивать, чему ещеменя там учили. Мои слова о том, что выводить узоры, которыми я разукрашиваюсвой блокнот, меня тоже научили в школе, мужчины встретили оглушительнымхохотом. — Плохо тебяучили, — убежденносказал Арасуве. —

Твои узоры никуда не годятся.

— А тызнаешь, как делать мачете — спросил какойто мужчина.

— Для этогонужны сотни людей, —ответила я. —

Мачете делают на заводе. — Чем усерднее я старалась имобъяснить, тем более косноязычной становилась. — Мачете делают только мужчины,— наконец заявила я,довольная тем, что нашла понятное им объяснение.

— А чему тыеще научилась —спросил Арасуве.

Я пожалела, что у меня с собой неткакого-нибудь прибора, скажем, магнитофона или карманного фонаря, или чего-то вэтом роде, чтобы произвести на них впечатление. И тут я вспомнила о том, чтонесколько лет занималась гимнастикой. — Я умею высоко прыгать,— выпалила я.Расчистив на песчаном берегу квадратную площадку, я расставила по ее угламкорзины с рыбой. —Пусть сюда никто не заходит. — Встав в центре моей арены, я обвела глазами окружавшие менялюбопытные лица. После нескольких упражнений на гибкость они взорвалисьодобрительными криками. Хотя песок не пружинил так, как ковер для вольныхупражнений, я утешила себя тем, что хотя бы не покалечусь, если ошибусь приприземлении.

Я сделала пару стоек на руках, переворотыбоком вперед и назад и наконец сальто вперед и назад. Моему приземлению былодалеко до изящества опытного гимнаста, но меня вознаградили восторженные лицазрителей.

— Какимстранным тебя учили вещам, — сказал Арасуве.

— Сделай-каеще раз.

— Такоеможно делать только один раз. — Я села на песок перевести дух. Такого представления я не смоглабы повторить, даже если бы очень захотела.

Мужчины и женщины подошли поближе, не сводяс меня внимательных глаз. — А что ты еще умеешь — спросил кто-то.

Я на секунду растерялась; я-то думала, чтосделала вполне достаточно. Чуть поразмыслив, я заявила: — Я умею сидеть наголове.

Их тела затряслись от смеха, пока по щекамне покатились слезы. — Сидеть на голове, — все твердили они между новыми приступами хохота.

Поставив предплечья на землю, я уперласьлбом в сплетенные пальцами ладони и медленно подняла тело вверх.

Убедившись, что держу равновесие, яскрестила поднятые ноги. Смех умолк. Арасуве лег ничком на землю, приблизив комне лицо. Улыбка собрала морщинки вокруг его глаз. — Белая Девушка, я не знаю, что отебе думать, зато я знаю, что если пойду с тобой по лесу, обезьяны замрут наместе, чтобы посмотреть на тебя. И пока они будут так сидеть, я настреляю ихцелую кучу. — Онтронул мое лицо большой мозолистой ладонью. — А теперь садись-ка обратно назадок. Лицо у тебя красное, словно разрисованное пастой оното. Как бы у тебя глаза не вылезли налоб.

Когда мы вернулись в шабоно, Тутеми положила передо мной наземлю рыбу, запеченную в листьях пишаанси. Рыба была моей любимой едой.Ко всеобщему удивлению, я предпочитала ее мясу броненосца, пекари илиобезьяны.

истья пишаанси и соленый раствор из золыдерева курори придавалирыбе приятный пряный привкус.

— Твой отецхотел, чтобы ты научилась стрелять из лука — спросил Арасуве, подсев ко мне.И не дав мне ответить, продолжил: — Может, он хотел мальчика, когда родилась ты

— Вряд ли.Он был очень рад, когда я родилась. К тому времени у него уже было двоесыновей.

Арасуве раскрыл свой сверток и неторопливоподвинул рыбу к середине листа, словно глубоко размышлял над загадкой, которойне находил объяснения. Он жестом предложил мне угоститься из его порции. Тремяпальцами я отщипнула порядочный кусок рыбы и отправила в рот. Как тоготребовали правила хорошего тона, я слизала сок

потекший у меня по руке, а наткнувшись накосточку, выплюнула ее на землю, оставив все мясо во рту.

— Зачем тынаучилась стрелять из лука — требовательно спросил Арасуве.

И я, не задумываясь, ответила: — Может быть, во мне что-то знало,что однажды я приду сюда.

— Тогдатебе надо бы знать, что девушки не стреляют из лука. — И коротко усмехнувшись, онпринялся за еду.

Глава 10.

Тихое лопотание дождя и голоса поющих ухижины мужчин пробудили меня от послеполуденной дремоты.

Тени стали длиннее, а ветер играл вверхушках склонившихся над хижинами пальм. Как-то разом хижины наполнилисьзвуками и образами. Повсюду растапливались очаги. Вскоре все пропахло дымом,сыростью, стряпней и мокрыми собаками. Мужчины пели под дождем, не чувствуякапель, стучащих по их спинам, по похожим на маски лицам. Их остекленевшие отэпены глаза, широкораскрытые навстречу лесным духам, неотрывно глядели на далекиеоблака.

Я вышла под дождь и направилась к реке.Барабанная дробь тяжелых капель по листьям сейбы разбудила крошечных лягушек ввысокой траве вдоль берега. Я села у края воды. Не думая о времени, я смотрела,как расходятся по речной глади круги от дождевых капель, как проплывают миморозовые цветы, словно сны, где-то канувшие в забвение. Небо потемнело;очертания облаков сливались, становясь все более размытыми. Деревьяпревратились в безликую массу. Листья утратили свои характерные формы и сталинеотличимыми от вечернего неба.

За спиной у меня послышался тихий скулящийзвук; я обернулась, но увидела лишь чуть заметный отблеск дождя на листве.Охваченная необъяснимой тревогой, я стала подниматься по тропе в шабоно. По ночам вся моя уверенностьулетучивалась; я лишь ощущала присутствие реки и леса, но никогда их непонимала. Поскользнувшись на раскисшей тропе, я больно ударилась пальцем оторчащий корень и снова услышала тихий скулеж. Он напомнил мне исполненный болиплач охотничьего пса Ирамамове, которого разъяренный хозяин подстрелилотравленной стрелой за то, что тот не вовремя залаял. Раненый пес вернулся вдеревню, спрятался за деревянным частоколом и скулил там несколько часов, покаАрасуве не прекратил его мучений второй стрелой.

Pages:     | 1 |   ...   | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 |   ...   | 34 |    Книги по разным темам