Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |   ...   | 46 |

— Ну, этоуже глупость, —произнес Мариано Аурелиано и в первый ра з улыбнулся. — Если что-то ка­жется тебе странным и зловещим, то лишь потому, что оно для тебяново. Ты сильная женщина. Рано или поздно ты во всем разберешься.

Меня возмутило слово женщина. Я быпредпочла, чтобы он сказал девушка. Я привыкла к тому, что у меня постоянноспрашивали документы, подтверждающие, что мне больше шестнадцати лет, и теперьвнезапно почувство­вала себя старухой.

— Молодостьдолжна быть лишь в глазах того, кто смотрит, — сказал он, снова читая моимысли. — Кто нипосмотрит на тебя —увидит твою молодость, живость; но тебе самой негоже чувствовать себя ребенком.Ты должна быть невинна, но не недоразвита.

По какой-то необъяснимой причине его словаока­зались для меняпоследней каплей. Мне хотелось плакать, но не от обиды, а от безысходности. Вполной растерянности я предложила что-нибудь перекусить.

— Я умираюот голода, — сказалая наигранно бодрым тоном.

— Нет, неумираешь, — сказал онвеско. — Ты простопытаешься сменить тему.

Захваченная врасплох его тоном и самимисловами, я смятенно уставилась на него. Мое и зумление быстро переросло в гнев. Я была на самом деле нетолько голодна, но еще и устала и вся окостенела от долгого пути за рулеммашины. Мне хотелось заорать на него и выплеснуть всю свою ярость иразочарование, но его глаза пригвоздили ме­ня к месту. Было в этих немигающихгорящих глазах что-то от рептилии: на секунду мне показалось, что он можетпроглотить меня, как змея заглатывает загипнотизирован­ную беззащитнуюптичку.

Смесь страха и ярости взвилась во мне дотаких высот, что я почувствовала, как вся кровь бросилась мне в лицо. И потому, как он с удивлением чуть приподнял брови, я поняла, что лицо у меняпобагровело. С самого раннего де­тства я страдала страшными приступами ярости. Меня пытались как-тоуспокаивать, но никто не мог удержать меня от этих приступов, и я предаваласьим с упоением, пока наконец не довела их до уровня припадков на всю катушку.Эти припадки никогда не были вызваны же­ланием получить что-то иотка зом в желаемом, но всегда — оскорблениями, действительнымиили воображаемыми, на­несенными моей особе.

Однако обстоятельства этого моментазаставили меня как-то устыдиться этой моей привычки. Я сделала огромное усилие,чтобы взять себя в руки. Это отняло у меня почти все силы, но яуспокоилась.

— Ты весьдень провела с нами, день, который ты сей­час не можешь вспомнить,— продолжал Мариано Аурелиано, с виду нимало не встревоженный сменамимое­го настроения.— Все это время тыбыла очень общительна и чутка. Для нас это было чрезвычайно полезно. Когда тысновидишь, ты становишьсянамного лучше, чем ты есть, более обаятельной, более находчивой. Ты позволиланам познать себя до самых глубин.

Его слова повергли меня в смятение.Взрослея в посто­янномсамоутверждении, я вполне постигла науку распоз­навать скрытое значение слов.Познать себя до самых глубин — эти слова вконец меня растревожили, особенно до самых глубин. Это могло означать только одно,— подумала я и тут жеотбросила эту мысль как совершенно нелепую.

Я была настолько поглощена этими мыслями,что пере­сталаприслушиваться к его словам. Он продолжал что-то объяснять о потерянном мноюдне, но до меня доходили одни обрывки. Должно быть, я смотрела на него пустымиглазами, потому что внезапно он оборвал речь.

— Ты неслушаешь, — строго заметил он.

— Что вы сомной делали, пока я находилась в трансе — выпалила я в ответ.

Это прозвучало не как вопрос, но какобвинение.

Я тут же испугалась своих слов, потому чтоони не были обдуманным заявлением: слова вырвались у меня просто сами по себе.Мариано Аурелиано был удивлен еще больше. Вначале широко раскрыв глаза отизумления, он затем чуть не задохнулся в приступе смеха.

— Не внаших правилах пользоваться беззащитностью маленьких девочек, — заверил он меня.

Его слова не только дышали искренностью,но, похоже, его даже оскорбило мое обвинение.

— Эсперанса рассказала тебе, кто мы такие. Мы люди оченьсерьезные, —подчеркнул он и тут же насмешливо добавил:

— И мызаняты делом.

— Какимтаким делом —воинственно спросила я. — Эсперанса не говорила мне, чего вы от меня хотите.

— Нет,говорила, — отрезалон с такой убежденностью, что на минуту я задумалась, не прятался ли онгде-нибудь в патио, подслушивая наш разговор. С него станется.

— Эсперансасказала, что тебе было указано на нас, — продолжал он.— И теперь нас это гонит так же,как тебя гонит страх.

— Никто иничто меня не гонит, — выкрикнула я, совершенно забыв о том, что он так и не сказал, чего они от меняхотят.

Нимало не потревоженный вспышкой моейярости, он сказал, что Эсперанса очень ясно дала мне понять, что с этогомомента в их обязанность входит мое воспитание.

— Моевоспитание ! — завопила я. — Да вы спятили ! Я уже получила все воспитание, которое мне нужно !

Не обращая внимания на мою вспышку, онпродолжал объяснять, что это их общая обязанность, и понимаю я это или нет, неимеет для них никакого значения.

Я уставилась на него, не в силах скрытьужаса. Никог­да преждея не слышала, чтобы кто-нибудь высказывался с таким невозмутимым безра зличием и в то же время с та­кой серье зностью. Стараясь не подавать виду, как я встре­вожена, я попыталась придатьсвоему голосу оттенок муже­ства, которого у меня отнюдь не было, и спросила:

— Что выимеете в виду, говоря, что собираетесь меня воспитывать

— Толькото, что ты слышишь, —ответил он. — Мыобязаны направлять тебя.

— Нопочему — спросила яодновременно со страхом и любопытством. — Неужели вы не видите, что я ненуж­даюсь ни в какомруководстве, что я не хочу никакого...

Мои слова потонули в веселом смехе Мариано Аурелиано.

—Руководство тебе, разумеется, необходимо. Эсперан­ са уже показала тебе, как бессмысленна твояжизнь.

Опережая мой следующий вопрос, он знакомзаставил меня помолчать.

— Что дотого, почему именно ты, а не кто-то другой, она ведь объяснила тебе, что мыпредоставили духу решать,кого мы должны направлять. Дух указал нам, что это ты.

—Минуточку, мистер Аурелиано, — запротестовала я. — Я очень не хочу быть грубой или неблагодарной, но вы должныпонять, что мне не нужна ничья помощь. Я не хочу, чтобы кто-либо менянаправлял, даже если я и нуж­даюсь в руководстве. Одна мысль об этом мнеотвратитель­на. Выпоняли, что я имею в виду Достаточно ли ясно я выразилась

— Вполне, ия понимаю, что ты имеешь в виду, — эхом отозвался он, отступая на шаг от моего указующего перста.— Но именно потому,что ты ни в чем таком не нуждаешь­ся, ты и есть самый подходящий кандидат.

— Кандидат— завопила я, погорло сытая его на­вя зчивостью. Я огляделась по сторонам, опасаясь, неуслы­шал ли менякто-нибудь из входящих или выходящих из кофейни. — Что это такое — продолжала орать я. — Вы и ваши приятели — это компания чокнутых. Оставьтеменя в покое, слышите Не нужны мне ни вы, ни кто бы то ни было.

К моему удивлению и мрачному удовольствию,Мариано Аурелиано, вышел, наконец, из себя и принялся меня бранить, как этоделали мой отец и братья. Он ругал меня, стараясь сдерживаться, ни разу неповысив голос. Он на звал меня избалованной дурой. А потом, словно брань в мойадрес его раззадорила, он сказал нечто совершенно не­простительное. Он выкрикнул, чтоединственной моей за­слугой было то, что я родилась блондинкой с голубымигла­зами в краю, гдесветлые волосы и голубые глаза были предметом всеобщей зависти ипоклонения.

— Тебеникогда ни за что не надо было бороться, — заявил он. — Колониальный образ мышления cholos в ва­шей стране заставил их относитьсяк тебе так, словно ты и в самом деле заслуживала особого отношения. Привилегия,основанная исключительно на том, что у тебя светлые во­лосы и голубые глаза, — это самая дурацкая привилегия насвете.

Я побелела. Я была не из тех, ктобезропотно прогла­тывает оскорбления. Все мои годы практики крикливых скандалов ичрезвычайно живописных ругательств, кото­рые я слышала — и запомнила — в детстве на улицахКа­ракаса, пришли мнена помощь. Я наговорила Мариано Аурелиано таких вещей, которые по сей деньприводят ме­ня всмущение.

Я настолько была поглощена этим занятием,что не заметила, как к нам подошел тот самый толстяк-индеец, который сидел зарулем красного пикапа. Я заметила его присутствие только когда услышала его громкийхохот. Он и Мариано Аурелиано буквально катались по земле, хвата­ясь за животы и истерическихохоча.

— Что тутсмешного — закричалая, оборачиваясь к толстяку-индейцу. Его я тоже обругала.

— Какая черноротая женщина, — сказал он на чистом английском.— Будь я твоимпапашей, я бы вымыл тебе рот с мылом.

— А тебякто просил совать свой нос, ты, толстый гов­ нюк — В слепой ярости я врезала ему ногой по коленке.

Он взвыл от боли и обругал меня.

Я чуть было не вцепилась зубами в его руку,когда Мариано Аурелиано подхватил меня сзади и подбросил в во здух.

Время остановилось. Мое падение было такиммедлен­ным, такимнеощутимым, что мне показалось, я навеки повисла в во здухе. Я не рухнула на землю, переломав кости, как ожидала,а оказалась прямо в руках толстяка-индейца. Он даже не пошатнулся, а держалменя так, слов­но ябыла не тяжелее подушки, — подушки весом в девя­носто пять фунтов. Уловив лукавый огонек в его глазах, я решила,что он снова меня подбросит. Должно быть, он почувствовал мой страх, потому чтоулыбнулся и осторожно поставил меня на землю.

Мой гнев иссяк вместе с последними силами,и, прислонившись к машине, я разревелась.

Мариано Аурелиано обнял меня и погладил по плечам и волосам, как этоделал мой отец, когда я была ребенком. Тихим, успокаивающим голосом он принялсяуверять ме­ня, чтогрубая брань, которой я его осыпала, нисколько его не обидела.

Чувство вины и жалости к себе заставили меня запла­кать еще сильнее.

В знак полного бессилия он покачал головой,хотя гла­за егосветились весельем. Потом, явно пытаясь развеселить и меня, он признался, чтоникак не может поверить, что мне знакома, не говоря уже о ее применении, такаягрубая брань.

— Впрочем,я думаю, язык существует на то, чтобы им пользоваться, — задумчиво промолвил он,— а браньсле­дует применятьтогда, когда этого требуют обстоятельства.

Меня это не развеселило. И как толькоприступ жа­лости ксебе миновал, я принялась в обычной своей манере размышлять над егоутверждением, что будто бы все мои преимущества заключаются в светлых волосах иголубых глазах.

Должно быть, по моему виду МарианоАурелиано понял, что я чувствую, потому что он начал уверять меня, что сказалэто только чтобы вывести меня из равновесия, и на самом деле в этом нет ниграмма правды. Я знала, что он жет. На мгновение я почувствовала себяоскорбленной дважды, а потом с ужасом осознала, что все мои обо­ронительные заслоны сломлены. Я согласилась с ним. Все, что он говорил,точно попало в цель. Одним ударом он сор­вал с меня маску и, так сказать,разрушил мой щит. Ни один человек, даже мой злейший враг, не мог бы нанести мнетакого прицельного разрушительного удара. И все же, что бы я ни думала оМариано Аурелиано, —я знала, что моим врагом он не был.

От осознания всего этого у меня слегказакружилась голова. Словно некая невидимая сила крушила что-то внутри меня: этобыло мое представление о себе. То, что придавало мне силу, теперь опустошаломеня.

Мариано Аурелиано взял меня за руку и повел к ко­фейне.

— Давайзаключим перемирие, —сказал он добродуш­но.— Ты нужна мне, чтобыоказать одну услугу.

— Тебедостаточно попросить, — ответила я, стараясь попасть ему в тон.

— Передтем, как ты сюда приехала, я зашел в эту кофейню купить сэндвич, но меняпрактически отка зались обслужить. А когда я пожаловался, повар выставил меняза дверь.

Мариано Аурелиано удрученно взглянул наменя и до­бавил:

— Если тыиндеец, такое иногда случается.

— Пожалуйсяна повара управляющему, — воскликнула я в праведном гневе, загадочным образом начисто забыво своем собственном смятении.

— Мне быэто никак не помогло, — доверительно со­общил Мариано Аурелиано.

Он заверил меня, что единственный способ,каким я могла ему помочь, состоял в том, чтобы я сама зашла в кофейню, села застойку, заказала изысканное блюдо и подбросила в свою тарелку муху.

— Иобвинила бы в этом повара, — закончила я за него.

Весь план выглядел настолько нелепым, чтозаставил меня расхохотаться. Но как только я поняла его истинную цель, япообещала сделать то, о чем он меня просил.

— Подождиздесь, — сказаМариано Аурелиано и вме­сте с толстяком-индейцем, с которым я еще не былазнако­ма, отправился кпикапу, припаркованному на улице. Па­ру минут спустя онивернулись.

— Кстати,— сказал МарианоАурелиано, — вотэтого человека зовут Джон. Он индеец племени юма из Аризоны.

Я уже хотела спросить, не колдун ли онтоже, но Мариано Аурелиано опередил меня.

— Он самыймладший член нашей группы,— до­верительно сказал он.

Нервно хихикнув, я протянула руку и сказалалрада познакомиться.

— Я тоже,— ответил Джонглубоким звучным голосом и тепло сжал мою ладонь в своей. — Надеюсь, больше мы с тобойдраться не будем, —улыбнулся он.

Не будучи слишком высоким, он излучалживость и силу великана. Даже его крупные белые зубы казались не­разрушимыми. Джон шутя пощупал мойбицепс.

— Бьюсь об заклад, ты можешь свалить с ног мужика одним ударом,— сказалон.

Но не успела я извиниться перед ним за своиудары и ругань, как Мариано Аурелиано вложил в мою ладонь ма­ленькую коробочку.

Pages:     | 1 |   ...   | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |   ...   | 46 |    Книги по разным темам