В то же время, когда отпадает стараяструктура, а замены для нее у нас еще нет, мы обычно чувствуем некоторуювнутреннюю болезненность. Подобного рода обнаженность и нежность являются однимиз наиболее существенных качеств нашей человечности, таким качеством, котороемы обычно маскируем. Когда же отпадает внешняя оболочка, маска, или фасад, мыприходим в соприкосновение с тем, что нам можно было бы назвать глубиннойуязвимостью. Переживание глубинной уязвимости, которое сопровождает мгновеньякрушения мира, является таким переживанием, которое я узнал весьма близкоблагодаря практике медитации. Как психотерапевт, получивший подготовку вобласти экзистенциальной психотерапии и практиковавший много лет медитацию вбуддийском стиле, я хотел бы исследовать не только место этих мгновенийкрушения мира и глубинной уязвимости в обеих традициях, но также и вопрос отом, как они могут пробудить более глубокие качества человечности втерапевтических взаимоотношениях.
В экзистенциальном подходе чувство,сопровождающее эти мгновенья, называется "экзистенциальной тревогой", или, повыражению Киркегора, "ужасом". В нем видят онтологическую озабоченность; иначеговоря, оно возникает из самой нашей природы, природы человеческих существ. Ионо приходит в такие мгновенья, когда мы постигаем беспочвенность, внутреннеприсущую всем нашим личным планам. Страх смерти это один особый случай подобнойтревоги.
В экзистенциальном мышлении этот видонтологической тревоги отличается от невротической озабоченности, котораяявляется продуктом собственного изготовления и возникает из наших попытокотвлечь себя от более глубокой тревоги. Беспокойство по поводу того, что думаюто нас люди, по поводу того, что мы "ничего не достигли", служит дымовойзавесой, которая удерживает нас от прямого соприкосновения с этим более широкимэкзистенциальным ужасом. Иногда кажется, что мы почтя влюблены в свой невроз,потому что он занимает нас и дает нам что-то конкретное, за что можнодержаться, в противоположность тем мгновеньям крушения мира, где, как намкажется, ничего нет.
В экзистенциальной традиции сартровскоепонятие "тошноты", исследование самоубийства Камю, киркегоровское отчуждение отвсех рациональных, философских и религиозных структур своего мира, попыткаНицше установить систему ценностей, основанную на жизни, а не на страхе, всеони выросли из отчетливого восприятия того факта, что старые значения, которыетак хорошо служили человечеству и человеческому обществу, более нас неподдерживают. После индустриальной революции старые структуры общества, которыенаправляли жизнь людей, более не действуют. Как сказал Ницше, "Бог умер".Экзистенциализму не удалось найти какую бы то ни было абсолютную, непоколебимуюоснову для оправдания того, что мы делаем со своей жизнью; он представлял собойпопытку создать значение из собственного индивидуального существованиячеловека. Это означало, что единственным источником значения является вашесобственное индивидуальное действие; и здесь открывается новая перспектива вистории нашей культуры. Данный факт является в некотором роде замечательным,потому что он создает героический взгляд на жизнь, в которой каждый человекдолжен найти и сотворить собственный смысл в бессмысленном мире. Однимархетипом такого усилия является миф о Сизифе, как его толкует Камю: в этоммифе, несмотря на то, что камень постоянно скатывается по склону горы, Сизифснова катит его вверх и каким-то образом находит в этом занятии героическийсмысл. Таково чувство "будем продолжать возделывать землю" – невзирая на все препятствия.Однако в этом подходе экзистенциальная тревога есть данность; здесь нетникакого способа в конце концов преодолеть чувство страха. Так или иначе, ноникогда нет гарантии, что личные значения, которые вы создаете для самих себя,явятся для вас поддержкой в течение очень долгого времени, особенно перед лицомнепостоянства и смерти. То, что имеет смысл сегодня, не обязательно будет иметьсмысл завтра; то, что имело значение в течение всей вашей жизни, можетоказаться ничего не значащим в момент смерти. Может быть, в этот последниймомент вы бросите взгляд назад и скажете: "Что же я наделал!" Таким образом, сэкзистенциальной точки зрения, поскольку значение собственного изготовления несоздает абсолютной опоры, тревога будет неизбежной.
Подобно экзистенциализму, буддизм такжепредставляет собой реакцию на мгновенья крушения мира. Сам Будда, индийскийпринц, был рожден в мире, полном смысла; его жизнь была запрограммированаобществом и отцом: было определенно известно, что он унаследует престол своегоотца; однако сам он обнаружил, что его жизнь находится в постоянном изменениипод воздействием четырех мгновений крушения мира; это произошло, когда онувидел старика, больного, умирающего и бродячего святого. Толчок, данный этимивстречами, подорвал все значение, которое до того поддерживало его жизнь, ипослужил началом собственных личных исканий. Он испробовал различныеаскетические методы своего времени и наконец решил просто сидеть в медитации иувидеть, нельзя ли дойти до самой основы всех вещей. Среди других фактов,открытых им после шести лет практики, один оказался центральным; и мне хочетсяподчеркнуть его здесь: это – факт иллюзорной природы "я". Он увидел, что "я" не имеет подлиннойпрочности, подлинного постоянства. Обычно то "я", которое мы знаем, построенопри помощи отождествления с объектами осознания, которые приходят и уходят– это наши занятия,принадлежащие нам вещи, наша личная история со всеми ее драмами и достижениями,интимные взаимоотношения, которые мы считаем самыми дорогими. Все эти вещи, закоторые мы держимся, как за нечто такое, с чем можно отождествить себя, должнысоставить некоторое постоянство. Само понятие постоянства означает "то жесамое". Таким образом, обладание постоянством означает буквально, что мыпытаемся оставаться одними и теми же изо дня в день. Наше постоянствоудерживает нас в целости, и мы пользуемся им среди прочего, для того чтобыизбежать переживания крушения нашего мира, ибо оно бывает таким пугающим.
Почему же нам требуется с такой полнотойотождествлять себя с вещами, приходящими в наше сознание Именно здесь подходбуддизма как будто оказывается несколько более глубоким в сравнении с подходомэкзистенциализма. Медитативное переживание, на котором основан буддизм, учитнас, что сама природа сознания радикально непрочна, открыта, восприимчива поотношению к миру. И вот это в высшей степени созвучно с тем, что утверждалитакже и многие экзистенциалисты. Например, Сартр говорит о человеческойностальгии по прочности скалы и определенности дерева. В данном случае онговорит о внутренней природе дерева, как вещи в себе. Дерево – это просто дерево. Что такоечеловек Мой отец –это мой отец; дерево –это дерево. А кто такой я Мы хотим обладать таким же видом прочности, какойпостигаем в другом. Однако с точки зрения буддизма сам тот факт, что мы можемвбирать в себя вещи, давать им возможность касаться нас, вообще видеть"другое", как прочное, означает, что мы сами не обладаем прочностью, а скореепусты, подобно зеркалу, открыты, подобно пространству. К несчастью, мы склоннысчитать свою широту и непрочность, сравнительно с другими "недостатками",чем-то таким, что должно быть заполнено, должно быть сделано прочным. Такимобразом, мы сперва предполагаем, что все входящее в нас имеет независимое ипрочное существование в самом себе; а затем мы задаем себе вопрос: "А что ятакое в сравнении с 'другим' Кто я такой" Завидуя кажущейся прочности"другого", мы не в состоянии правильно понять то обстоятельство, что природанашего сознания состоит в том, чтобы обеспечить пространство, в котором вещимогут проявляться и раскрываться. Именно здесь чрезвычайно полезной можетоказаться практика медитации – она учит нас по-иному устанавливать связь со своей широтой.
Прежде чем показать, какую связь с терапиейимеют мгновенья крушения мира и глубинной уязвимости, мне хотелось бы сообщить,как я лично совершил переход от экзистенциализма к буддизму. В началешестидесятых годов я отправился в Париж; мне было немногим больше двадцати, и янаходился под сильным влиянием экзистенциализма. Тогдашний Париж был местом,впитавшим в себя экзистенциальное чувство того времени. Экзистенциалисты былимоими личными героями, потому что мир, в котором я вырос, не вызывал у меняособых чувств; а эти люди, по крайней мере, пытались создать какое-то ощущениесмысла и для себя, и для мира. И вот я сидел в кафе, где частенько бывал Сартр,я шагал по улицам, о которых писал Рильке. Даже камни, улицы и стены Парижаобладали некоторым экзистенциальным качеством. Я ходил по мостам через Сену ивоображал, что с них хотел броситься в воду Камю. Но я как-то не чувствовалудовлетворения в том, чтобы просто принимать абсурдность мира и, исходя изэтого, вести героическую борьбу. К счастью, как раз в это время, когда я началчувствовать, что уже в который раз вкатываю камень на гору, я наткнулся наработы Алана Уоттса и Д.Т. Судзуки.
Единственной книгой, которая сразу жеизменила мой взгляд на мир, оказалась книга Уоттса "Психотерапия Востока иЗапада". Однажды, читая ее, я ясно увидел выход из тупика экзистенциализма.Подлинная проблема заключается не в том, что человеческая жизнь абсурдна, не втом, что не существует абсолютной основы для непоколебимых значений. Вместоэтого проблему надо как-то искать в природе того "я", которое мы пытаемсясоздать. И это понимание некоторым образом сделало для меня возможной работу свещами в новом разрезе. Мне не пришлось отрицать тревогу и бессмысленностьсуществования, чувство отчаянья; они даже могли оказаться ступенью к чему-тодругому. Экзистенциализм изо всех сил старается как-то заполнить новымзначением пустоту, открывающуюся в момент крушения мира. А здесь я увидел, чтобуддизм не пробует ничем ее заполнять или как-то преодолеть. Он скореепредлагает путь для дальнейшего вхождения в эту пустоту. Фактически, когда ячитал веселые рассказы о мастерах дзэн, мне казалось, что они даже наслаждаютсяпустотой. В то время это показалось мне действительно радикальной переменойперспективы. В контексте буддизма момент крушения мира можно представить каквсего лишь одно мгновенье в более широкой картине мира, в некотором дальнемстранствии; этот момент не будет наивысшим конечным мгновеньем.
В медитации випассана вы обнаруживаете, чтопоток мыслей, чувств и восприятий каждое мгновенье продолжает вступать восознание и выходить из него. Ум старается схватить их, удержаться за них,отождествиться с ними; но по-настоящему этого никогда не получается. Вы неможете удержаться ни за что. Вы продолжаете попытки прийти к какому-то выводуотносительно вещей; но проходит несколько мгновений – и любое занятое умом положениесменяется другим, отличным от первого. Это создает весьма прямое переживаниенепостоянства, отсутствия устойчивости "я". Однако такое переживание не должновести к экзистенциальному ужасу; если вы остаетесь внутри процесса медитации,вы часто обнаруживаете, что в промежутках между последовательными моментамипопыток ухватиться за нечто вы начинаете немного освобождаться отнапряженности; вы не в состоянии непрерывно продолжать эти попытки. Вам нужнона короткое время освободиться перед новым захватом; затем вы сноваосвобождаетесь и снова хватаетесь. Когда приходит мысль, вы хватаетесь за нее истараетесь что-то с ней сделать – либо отождествиться с ней, либо освободиться от нее, бороться сней, присвоить ее или отказаться от нее; но в промежутках между захватамисуществует это мгновенье освобожденности, где происходит нечто, не являющеесязахватом. В разрывах между следующими друг за другом захватами возникаетощущение чего-то иного. По мере того как в ходе практики вы освобождаетесь отнапряжения в этих открытых пространствах, вы обнаруживаете там особого родапустоту, более обширную глубинную основу, на которой и происходят захваты;такое состояние мы могли бы назвать "открытым грунтом" нашего переживания. Этооткрытие указывает на освобождение иного типа, нежели экзистенциальная свободаразумного выбора. Это начало пути, ведущего за пределы экзистенциальногоотчаянья.
Думаю, многие из нас знают, что жизньпостоянно изменяется, что природа жизни заключается в движении вперед, что мыне сможем двигаться вперед, если не уйдем с того места, на котором уженаходимся. Иными словами, свобода требует, чтобы мы оставляли позади старыеструктуры. Мы знаем это рассудком, однако освободиться бывает так трудно; когдаже старые структуры разрушаются сами, это оказывается крайне болезненным!
Медитация предоставляет нам способ научитьсяосвобождаться. Во время сидения то "я", которое мы старались построить,превратить в изящный и чистенький пакет, продолжает распутываться. Тогда мыможем ясно видеть, как мы его строим, как стараемся сохранить, как, продолжаянадувать его, только причиняем себе новую боль, новые неудобства.
Иллюзорная природа постоянного "я" неявляется уникальной идеей буддизма. Мы находим ее также и в западной традиции,хотя здесь она проистекает по существу из философского анализа. Например, Юмговорит: "Со своей стороны, могу сказать, что когда я глубже всего погружаюсь вто, что называю самим собой, я всегда натыкаюсь на то или иное особоевосприятие". Здесь говорится почти то же самое, а именно: мы осознаем главнымобразом объекты сознания. "Я никогда не улавливаю себя", – говорит он. К такому же выводуприходит и Уильям Джеймс. Он нашел, что постоянное "я" есть убеждение,построенное на бесконечной последовательности мыслей, набегающих одна надругую; и в этом процессе создается иллюзия обладания, "подобно бревну, котороесначала несли Уильям и Генри, затем Уильям, Генри и Джон, потом Джон и Питер итак далее. Все подлинные единицы переживания набегают одна на другую... "."Каждая мысль, умирая, заменяется другой, говорящей: ты принадлежишь мне, мы стобой части того же 'я'". Именно этот фокус создает иллюзию постоянного "я":каждая мысль немедленно подхватывает предыдущую, угасающую мысль и принимаетее. Это звучит весьма по-буддийски. Также и Сартр говорит об иллюзии "я":"Существенная роль 'я' состоит в том, чтобы маскировать от сознания саму егоспонтанность. Все происходит таким образом, как если бы сознание былозагипнотизировано этим "я", которое оно само же построило, как если бы сознаниебыло поглощено этим "я", чтобы сделать его своим хранителем и законом".
Pages: | 1 | ... | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | ... | 37 | Книги по разным темам