Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 |   ...   | 59 |

Под еврейством в самом широком смыслеследует понимать то направление, которое в науке прежде всего видит средство копределенной цели —изгнать все трансцендентальное. Ариец ощущает глубокую потребность все понять ивывести из чего-то другого, как некоторое обесценение мира, ибо он чувствует,что своею ценностью наша жизнь обязана чему-то такому, что не поддаетсяисследованию. Еврей не испытывает страха перед тайнами, так как он их нигде нечувствует. Представить мир возможно более плоским и обыкновенным — вот центральный пункт всехнаучных стремлений еврея. Но в своих научных исканиях, он не преследует тойцели, чтобы ясным познанием закрепить и обеспечить за вечно таинственным вечноеправо его. Нет, он хочет доказать убогую простоту и несложность всебытия, онсметает со своего пути все, что стесняет свободное движение его локтей даже вдуховной сфере. Антифилософская (но не афилософская) наука есть в основе своейеврейская наука.

Евреи всегда были особенно предрасположенык механически-материалистическому миропониманию, именно потому, что ихбогопочитание ничего общего с истинной религией не имеет. Они были самыми ярымипоследователями дарвинизма, этой смешной и забавной теории о происхождениичеловека от обезьяны. Они явились чуть ли не творцами и основателями тойэкономической точки зрения на историю человечества, которая совершенно отрицаетдух, как творческую силу развития человеческого рода. Усердные апологетыБюхнера, они теперь выступают наиболее вдохновленными защитникамиОствальда.

Тот факт, что химия в настоящее времянаходится преимущественно в руках евреев, как раньше в руках родственных имарабов, не случайность. Растворение в материи, потребность все растворить в нейпредполагает отсутствие умопостигаемого "я"— она есть черта чистоеврейская.

"О curas Chymicorum! о quantum in pulvereinane!" Этот гекзаметр принадлежит, правда, самому немецкому из всехисследователей всех времен. Его имя Иоганн Кеплер.

Современное направление медицины, в которуюустремляются евреи целыми массами, несомненно вызвано широким влиянием на неедуха еврейства. Во все времена, начиная с дикарей и кончая современнымдвижением в сторону естественных методов лечения движением, от которого евреи,что весьма знаменательно, всегда держались в стороне, искусство лечениясодержало в себе нечто религиозное. Врач был священнослужителем. Исключительнохимическое направление в медицине — это именно и есть еврейство. Но можно быть вполне уверенным, чтоорганическое никогда не удастся вывести из неорганического. В лучшем случае,последнее удается вывести из первого. Правда были Фехнер и Прейер, и в этом неможет быть никакого сомнения, говоря, что мертвое возникает из живого, а ненаоборот. Мы ежедневно наблюдаем в индивидуальной жизни превращениеорганического в неорганическое (уже окостенение и кальцинация в старости,старческий артериосклероз и артероматоз подготовляют смерть), но никому еще неудавалось видеть превращение мертвого в живое. Это и следовало бы, в смысле"биогенетического параллелизма" между онтогенией и филогенией, распространитьна всю совокупность неорганической материи. Если теория самозарождения должнабыла на всем пути своем, от Сваммердама до Пастера, уступать одну за другойзанятые уже ею позиции, то следует ожидать, что ей придется покинуть ипоследнее убежище, которое она нашла в монистической потребности столь многихлюдей, если, конечно, потребность эту удастся удовлетворить другим путем иболее правильным образом. Быть может, уравнения для мертвою течения вещейокажутся когда-нибудь путем подстановки определенных величин временипредельными случаями уравнений для живого течения вещей, но мы не представляемсебе, чтобы создание живого с помощью мертвого было возможно. Стремлениесоздать гомункула было чуждо Фаусту. Гете не без основания предоставил этосделать Вагнеру —фамулусу. Химия и на самом деле имеет дело только с экскрементами живого. Всемертвое есть не что иное, как экскрет жизни. Химическое мировоззрение ставиторганизм на одну доску с его отбросами и выделениями. Да как еще иначе можнобыло бы объяснить себе веру человека в то, что более или менее усиленнымупотреблением сахара можно воздействовать на пол рождающегося ребенка Этаманера касаться нецеломудренной рукой тех вещей, которые ариец в глубине душиощущает, как промысел, пришло в естествознание вместе с евреем. Время техглубоко религиозных исследователей, для которых их объект казался всегдапричастным к какому-то сверхчувственному достоинству, для которых существовалитайны, которых едва ли когда-нибудь покидало изумление перед тем, что ониоткрыли и открытие чего они всегда ощущали, как милость свыше, время Коперникаи Галилея, Кеплера и Эйлера, Ньютона и Линнея, Ламарка и Фарадея, КонрадаШпренгеля и Кювье, это время безвозвратно миновало. Современные"свободомыслящие", как люди, совершенно свободные от всякой мысли, лишены верыв возможность имманентного открытия чего-то высшего в природе, как целом.Именно поэтому они даже в своей специальной научной сфере не в состоянии вполнезаменить и подняться на ту высоту, которую занимали те люди.

Этот недостаток глубины объяснит нам,почему евреи не могут выделить из своей среды истинно великих людей, почему им,как и женщинам, отказано в высшей гениальности. Самый выдающийся еврейпоследних девятнадцати веков, семитское происхождение которого не подлежитникакому сомнению и который обладает несравненно большим значением, чемлишенный почти всякого величия поэт Гейне или оригинальный, но далеко неглубокий живописец Израэльс, — это философ Спиноза. Всеобще распространенная, неимовернаяпереоценка последнего вызвана не столько углублением в его произведения итщательным изучением их, сколько тем случайным фактом, что он единственныймыслитель, которого Гейне особенно усердно и внимательно читал.

Строго говоря, для самого Спинозы несуществовало никаких проблем. В этом смысле он проявил себя истинным евреем. Впротивном случае он не выбрал бы "математического метода", который расчитан нато, чтобы представить все простым и очевидным. Система Спинозы былавеликолепной цитаделью, за которой он сам защищался" ибо никто в такой степенине избегал думать о себе самом, как Спиноза. Вот почему эта система могласлужить средством успокоения и умиротворения для человека, который дольше имучительнее всех других людей думал о своей собственной сущности. Этот человекбыл Гете. О чем бы только не думал истинно великий человек, он в конце концовдумает только о себе самом. Как верно то, что Гегель сильно заблуждался,рассматривая логическое противоположение, как некоторое реальное боевоесопротивление, так несомненно для нас и то, что даже самая сухая логическаяпроблема психологически вызывает у более глубокого мыслителя внутренний,властный конфликт. Система Спинозы в ее догматическом монизме и оптимизме, в еесовершенной гармонии, которую Гете так гигиенически ощущал, ни в коем случае неявляется философией мощного духа. Она скорее затворничество несчастливца,ищущего идиллию, к которой на деле он совершенно неспособен, как человекабсолютно лишенный юмора.

Спиноза неоднократно обнаруживает своеистинное еврейское происхождение. Он ясно намечает предельные пункты той сферы,в которой вращается еврейский дух и за пределы которой он не в состоянии выйти.Здесь я не имею в виду его полнейшего непонимания идеи государства, сюда такжене относится и его приверженность к теории Гоббеса о "войне всех против всех",теории, которая будто бы характеризует первобытное состояние человечества. Чтоособенно отчетливо указывает на относительно низкий уровень его философскихвоззрений — это егоабсолютное непонимание свободы воли (еврей, по природе своей, раб, а потому идетерминист), но рельефнее всего это вытекает из того факта, что он, как истыйеврей, видит в индивидуумах не субстанции, а лишь акциденции, лишьнедействительные модусы единственно действительной, чуждой всякой индивидуации,бесконечной субстанции. Еврей не монадолог. Поэтому нет более глубокойпротивоположности. как между Спинозой и его несравненно более выдающимся иболее универсальным современником Лейбницем, защитником учения о монадаха такжееще более великим творцом этого учения — Бруно, сходство котором соСпинозой поверхностное понимание преувеличило до уродливыхразмеров.

Подобно "радикально-доброму" и"радикально-злому", у еврея (и у женщины) вместе с гениальностью остутствует"радикально-глупое", заложенное в человеческой, мужской природе. Специфическийвид интеллектуальности, который превозносится в еврее, как и в женщине, есть, содной стороны, большая бдительность их большого эгоизма. С другой стороны, онпокоится на бесконечной способности их приспособиться ко всевозможным внешнимцелям без всякого исключения, ибо они оба лишены природного мерила ценности,лишены царства целей в самом сердце своем. Взамен этого они обладаютнеомраченными естественными инстинктами, которые у мужчины-арийца не всегдавозвращаются в подходящее время, чтобы оказать ему посильную поддержку, когдаего покидает сверхчувственное в его интеллектуальном выражении.

Здесь пора вспомнить о сходстве междуевреем и англичанином, о котором еще со времени Рихарда Вагнера неоднократноговорили. Вне всякого сомнения, англичане единственные из всех индогерманцевимеют некоторое сходство с семитами. Их ортодоксальность, их строгое буквальноесоблюдение субботнего отдыха, все это подтверждает нашу мысль. В ихрелигиозности нередко можно заметить черты ханжества. Они, подобно женщинам, несоздали еще ничем выдающегося ни в области музыки, ни в области религии.Иррелигиозный поэт —вещь вполне возможная. Очень выдающийся художник не может быть иррелигиозным,но существование иррелигиозного композитора совершенно немыслимо. В связи сэтим находится тот факт, что англичане не выдвинули ни одного выдающегосяархитектора, ни одного значительного философа. Беркли также, как Свифт и Стерн— ирландцы. Эригена,Карлейль, Гамильтон и Берне — шотландцы. Шекспир и Шелли — два величайших англичанина, ноони далеко еще не являются крайними вершинами человечества. Им очень далеко дотаких людей, как Микельанжело и Бетховен. Обратимся к "философам. Тут мы видим,что еще с самых средних веков они всегда являлись застрельщиками реакции противвсякой глубины: начиная с Вильгельма Оккама и Дунса Скота — через Роджера Бэкона и егооднофамильца-канцлера, через столь родственного Спинозе Гоббеса и плоскогоЛокка, и кончая Гартли, Пристли, Бента-мом, обоими Миллями, Льюисом, Гексли иСпенсером. Вот вам и все крупнейшие имена из истории английской философии. АдамСмит и Давид Юм в счет не идут: они были шотландцами.

Не следует забывать, что из Англии пришла кнам психология без души! Англичанин импонировал немцу, как дельный эмпирик, какреальный политик в теоретической и практической сфере, но этим исчерпываетсявсе его значение в области философии. Не было еще ни одного более глубокогомыслителя, который остановился бы на эмпирическом. Не было также ни одногоангличанина, которому удалось бы самостоятельно перешагнуть за пределыэмпирического.

Однако не следует отождествлять англичанинас евреем. В англичанине заложено больше трансцендентного, чем в еврее, толькодух его скорее, направлен от трансцендентного к эмпирическому, чем отэмпирического к трансцендентному. Будь это не так, англичанин не был бы такполон юмора, как мы наблюдаем в действительности, еврей же совершенно лишенюмора и он сам представляет лучший, после половой жизни, объект дляостроумия.

Я отлично знаю, какая это трудная проблемасмех и юмор. Она трудна, как и все свойственное только человеку и чуждоеживотному. Насколько она трудна, можно видеть из того, что Шопенгауэр не мог наэтот счет сказать что-либо основательное и даже Жан Поль не в состоянии былкого-либо удовлетворить своим толкованием. Прежде всего, в юморе заключаютсясамые разнообразные черты: для многих он, по-видимому, служит более тонкойформой выражения сострадания к другим и к самому себе. Но этим еще не сказано,что собственно является для юмора особенно характерным. Человек, абсолютнолишенный пафоса, может с помощью юмора выразить сознательный "пафосрасстояния", но и этим мы еще не пододвинулись к разрешению вопроса о сущностиюмора.

Самой существенной стороной юмора, на мойвзгляд, является преувеличенное подчеркивание эмпирического, которое такимобразом яснее выставляет всю незначительность последнего. Строго говоря, все,что реализовано, смешно. На этом и базируется юмор, является таким образомпротивоэмоцией эротики.

Эротика охватывает и человека, и весь мир водно целое, и направляет все это к одной цели. Юмор же дает всему этомупротивоположное направление, он распускает все синтезы, чтобы показать, каковсобою мир без тонов. Можно сказать, что юмор так относится к эротике, какнеполяризованный свет к поляризованному.

В то время, как эротика устремляется изограниченного в безграничное, юмор сосредоточивает свое внимание наограниченном, выдвигает его на первый план, выставляет его напоказ,рассматривая его со всех сторон. Юморист меньше всего расположен кпутешествиям. Только он понимает смысл всего мелкого и чувствует влечение кнему. Море и горы не его царство, его сфера это равнина.

Вот почему он с такой любовью отдаетсяидиллии и углубляется в каждую единичную вещь, но только с той целью, чтобыпоказать все несоответствие ее с вещью в себе. Он роняет престиж имманентности,отрывая ее совершенно от трансцендентности, ни разу не упоминая даже именипоследней. Остроумие раскрывает противоречие внутри самого явления, юмор женаносит явлению более решительный удар, представляя его как нечто целое,замкнутое в самом себе. Оба обнаруживают все, что только возможно, и этим оникомпрометируют мир опыта основательнейшим образом. Трагедия, наоборот,показывает то, что навеки остается невозможным. Таким образом, комедия итрагедия, каждая по-своему, отрицают эмпирию, хотя они обе противоположны другдругу.

Pages:     | 1 |   ...   | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 |   ...   | 59 |    Книги по разным темам