Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |   ...   | 54 |

Закон не только не интересуется жизнью личности, но и недает ей сил для осуществления того добра, которого он от нее требует. В этомосновное противоречие этики закона, которое неизбежно ведет к этике искупленияили благодати. Высушенная законническая добродетельность, лишенная благодатнойи благостной энергии, дающей жизнь в изобилии, часто встречается в христианскойаскетике, которая может оказаться формой этики закона внутри христианства.Монашески-аскетическая вражда к жизни, ressentiment но отношению к жизни, естьреакция этики закона внутри религии искупления и благодати, в ней нет силы,помогающей просветлению жизни. И только аскетика, соединенная с мистикой, носитиной характер. Закон морали, закон цивилизации, закон государства и права,закон хозяйства и техники, закон семьи и закон церкви и аскезы организуетжизнь, охраняет и судит, иногда калечит жизнь, но никогда не поддерживает ееблагодатной силой, не просветляет и не преображает ее. Закон необходим длягрешного мира и человечества, и его нельзя механически отменить. Но закондолжен быть преодолен высшей силой, от безликой власти закона мир и человекдолжны быть освобождены. Ужас законнического морализма в том, что он стремитсясделать человека автоматом добродетели. И нестерпимая скука добродетели,порождающая имморализм, часто столь легкомысленный, есть специфическое явлениеэтики закона, не знающей никакой высшей силы. В сущности, этика закона строитсятак, как будто бы нет Бога, без расчета на Божью помощь. И неизбежнопериодическое восстание против законнической добродетели, так же как ивозвращение к постылой законнической добродетели. Это восстание естьнравственное явление, требующее внимательного к себе отношения. Господствозаконнической этики во всех сферах мировой жизни есть выражение объективногозакона большего числа, т.ае. необходимой организации порядка в жизни большихмасс, большой массы человечества, как и большой массы материи в жизни природы.В этом космический смысл закона. Свобода же, сопротивляющаяся беспредельнойвласти закона во всех сферах жизни, есть, наоборот, выражение закона малогочисла, она прежде всего интересна для духовной аристократии, составляющейменьшинство. Свобода аристократична, а не демократична. Свобода малого числаобыкновенно даже связана с принудительным сдерживанием законом большого числа.В этом парадокс свободы в истории. Творческая свобода мысли аристократична. Нопротив власти закона над жизнью и мыслью восстают не только духовная"аристократия", восстают и "демократические" дионисические силы жизни. Поэтомутолько и совершаются в мире революции, которые приобретают и этическоезначение. Аристократия сама по себе никогда не сделала бы революции. Властьобычная, общественного мнения, традиции - "демократична", она всегда естьбольшое число. Но "демократично" и восстание большого числа, массы противобычая, общественного мнения, традиции, с тем чтобы немедленно образовать новыйобычай, общественное мнение, традицию.<<76>> Этика 1000 законаоснована на противоречиях, которые раскрываются в ее собственном царстве.Только этика благодати возвышается над противоположением "аристократической"свободы и "демократического" закона.

4. Нормативная этика.Фарисейство. Этика закона существует не только какэтика религиозная и социальная. Она становится также этикой философской и дажеобосновывает себя на свободе и автономии. Но и в этом случае обнаруживается ееветхозаветная природа. Философская этика закона есть этика нормативная иидеалистическая. Нормативная философская этика совсем не авторитарна и негетерономна, наоборот, она автономна. Такова прежде всего этика Канта, которомупринадлежит самый замечательный опыт построения философской этики закона.Автономный характер этики Канта обнаруживает ее законнический характер, ибоавтономия есть своезаконность, т.ае. все-таки номизм. Этика Канта естьзаконническая этика потому, что она интересуется общеобязательным нравственнымзаконом, нравственно-разумной природой человека, одинаковой у всех, исовершенно не интересуется самим живым человеком, его нравственным опытом, егодуховной борьбой, его судьбой. Нравственный закон, который человек долженсвободно открыть в себе, автоматически дает свои предписания, одинаковые длявсех людей и для всех случаев жизни. Нравственная максима Канта, что каждогочеловека нужно рассматривать не как средство, а как самоцель, подрываетсязаконническим основанием этики, ибо каждый человек оказывается средством иорудием осуществления отвлеченного, безличного, общеобязательного закона.Нравственность свободна в смысле своезаконности, но человек совсем несвободен инеавтономен, он целиком подчинен норме и закону. Поэтому Кант совершенноотрицал эмоциональную сторону нравственной жизни и вызвал известную эпиграммуШиллера. Человеческая личность для Канта совсем не есть ценность, она есть лишьформальный, общеобязательный, законнический принцип. Индивидуальности длякантовской этики не существует, не существует неповторимо-индивидуальнойнравственной проблемы, требующей неповторимо-индивидуального, т.ае.творческого, нравственного разрешения. Формализм кантовской этики подвергсильной и уничтожающей критике М. Шелер, который выдвигает ценность личности ииндивидуальности.<<77>> К сожалению, у самого М. Шелера почтисовсем отсутствует идея свободы. Столь же законнической, как у Канта, являетсяи нравственная философия Л. Толстого, хотя она и совсем неавторитарна. Л.Толстой и Евангелие рассматривает в смысле нравственного закона и нормы, иосуществление Царства Божьего уподобляется воздержанию от курения и вина.Учение Христа оказывается рядом нравственных предписаний, которые человекулегко осуществить, если он признает их разумность. Толстой был сильным критикомхристианской неправды и лицемерия. Но он хотел подчинить жизнь тираническойвласти законнической морали. Толстовский морализм приобретает почтидемонический характер, истребляющий богатство бытия. И Кант и Толстой вырослина почве христианства, но при всем их свободолюбии они означают законническоеперерождение христианства. Они утверждают самоправедность через осуществлениезакона, т.ае. возвращаются к фарисейству, хотя и философски очищенному, кпелагианству, которое тоже было законническим морализмом и потому не нуждалосьв благодати. Против пелагианского морализма и рационализма, т.ае. противзаконничества в католичестве, восстал Лютер. Но и лютеранство в дальнейшемподверглось законническому перерождению. Законничество в христианстве былосильно во все времена. Даже благодать понимали законнически. Совсем не былопреодолено фарисейское законничество. Всякий морализм был фарисейскимзаконничеством. Аскеза превратилась в форму законничества. Тип моралиста естьтип законника, не желающего знать индивидуального человека, личности, живогосущества. И против него права реакция аморалиста.

Нормативизм законнической этики применим лишь к оченьгрубым элементарным случаям - не нужно развратничать, убивать, красть, гать,но совсем неприменим 1000 к более глубоким и тонким случаям, требующиминдивидуально-творческого разрешения. Закон вызван страстной природой ветхогоАдама, мстительного, властолюбивого, корыстолюбивого, завистливого,сластолюбивого. Но настоящая проблема этики лежит глубже, она связана с тойиндивидуальной сложностью жизни, которая порождена столкновением ценностейвысшего порядка и обнаруживает трагическое в жизни. Между тем как этикапреимущественно понималась как учение о том, что не следует красть платков изкарманов.

Религиозный образ законнической этики дан в фарисействе.Ошибочно думать, как нередко думают христиане, что фарисейство есть религиознои нравственно явление низкое, почти ругательное слово. Наоборот, фарисействобыло религиозно и нравственно высокое явление, вершина религиозной инравственной жизни еврейства. На осевшей и затвердевшей почве ветхозаветнойрелигии закона и нельзя было выше подняться. Фарисеи были религиозные учителяеврейства, верные закону и истолковывавшие закон. И вот против этого высокого ичистого явления фарисейства восстает Христос. Самое основное и преобладающеевпечатление, которое остается от чтения Евангелия, это восстание противфарисейства, обличение его неправды перед правдой новозаветной. Но обличениефарисейства есть обличение законнической этики, этики оправдания законом, этикичистоты и довольства своей праведностью. Мытарей и грешников Евангелиепоставило выше фарисеев, нечистых выше чистых, не исполнивших закон вышеисполнивших закон, последних выше первых, погибающих выше спасенных, "злых"выше "добрых". Это есть парадокс евангельской морали, который с трудомвмещается и осмысливается христианами в истории. Христиане все думают, чтоевангельские обличения относятся к фарисеям, жившим в далеком прошлом, и самириторически громят их как злодеев. Но в действительности эти обличенияотносятся к нам самим, к нам, живущим сегодня, к самоправедным, к нравственнопервым, спасающимся всех времен. Об евангельской этике, по существу, будетвпереди. Но что значит парадокс евангельской этики Почему в нравственномотношении первые делаются последними и наоборот Почему лучше быть грешным,сознающим свой грех, чем фарисеем, сознающим свою праведность Обыкновеннообъясняют это так, что грешник смиренен, фарисей же горд, как горд стоик. Ахристианство есть прежде всего религия смирения. Думаю, что в этом объяснениине доходят до самой глубины тревожного вопроса. Фарисеи стояли на грани двухмиров, на перевале от этики искупления к этике благодати. И в них должно былообнаружиться бессилие законнической этики в деле реального спасения от греха изла. Вся трудность проблемы тут в том, что именно законническая этикаисполнима. Закон можно исполнить до малейших деталей и стать по закону чистым.Фарисеи это и делали. И вот обнаруживается, что совершенное исполнение закона исовершенная чистота не спасают, не открывают путей в Царство Божье. Законявился в результате греха, но он бессилен вывести человека из того мира, вкоторый он попал после того, как он сорвал с древа познания добра и зла, онбессилен преодолеть грех даже при совершенном его исполнении, не может спасти.Фарисейство, т.ае. этика закона, беспощадно осуждается в Евангелии, потому чтооно не нуждается в Спасителе и спасении, как нуждаются мытари и грешники,потому что если бы последняя религиозная и нравственная правда была на сторонефарисеев, то искупление было бы не нужно. Фарисейство есть отрицание искупленияи Искупителя. Фарисейство думает, что искупление - в исполнении закона добра, вто время как спасение в том, чтобы преодолеть то различение между добром излом, которое явилось результатом грехопадения, т.ае. преодолеть закон,порожденный этим различием, войти в Царство Божье, которое совсем не естьцарство закона посюстороннего добра. Фарисейство есть настолько глубокий иустойчивый элемент человеческой природы, обращенной к закону, что оно по-своемупонимает христианство и деформирует его. Христианин, который думает, что оноправдан, чист и спасен, что он выше грешников, когда он часто посещает службы,1000 бьет поклоны, ставит свечи, служит молебны, произносит по уставу словамолитвы, исполняет все канонические правила, совершает дела милосердия, добрыедела, есть, конечно, фарисей внутри христианства, и к нему тоже относятсяевангельские обличения. Этика закона исполнима, но она бессильна бороться спомыслами и изменить внутреннее духовное состояние человека. Согласно этикезакона, человек делается хорош, потому что он исполняет добрые дела закона. Вдействительности же человек делает добрые дела, потому что он хорош. Этопрекрасно понимал Лютер, хотя и делал отсюда односторонние выводы.

Вся сложность и парадоксальность христианского отношения кзакону определяется тем, что Христос не только обличает фарисейскоезаконничество, но и говорит, что он пришел не нарушить, а исполнить закон.Евангелие преодолевает и отменяет этику закона и заменяет ее иной, высшей иблагодатной, этикой любви и свободы. И вместе с тем оно не допускает внешнего имеханического отрицания и низвержения закона. Христианство открывает пути вЦарство Божье, где нет уже закона. Но закон по-прежнему обличает грех и долженбыть исполнен миром, пребывающим в грехе. Грешник нуждается в спасении, испасение приходит не от закона, а от Спасителя, спасение совершается черезискупление, а не через закон. Но все время остается низшая сфера закона, изакон остается в силе для своей сферы. Социальная жизнь христианскогочеловечества в значительной степени остается во власти закона, почти в той жемере, как жизнь первобытного клана, поклонявшегося тотему. Но законсовершенствуется, улучшается, оставаясь все тем же принципом. В законе естьвечный элемент. Оценки, которые требуются от христианина, необычайно трудны идаются с мукой. Оценки по закону просты и сравнительно легки. Но эта простота илегкость закрыты для христианина. От него требуются оценки самого закона,которые уже не по закону должны совершаться. Оценки христианина всегда должныпреодолевать фарисейство, но не должны впадать во внешний аномизм. И самаябольшая трудность тут в соотношении момента индивидуального и социального.Этика закона была по преимуществу этикой социальной. Этика же христианскаяболее индивидуальна, чем социальна, для нее человеческая душа стоит больше, чемвсе царства мира. Это положение создает страшные трудности для этики закона.Этика закона дорожит прежде всего царством мира. И для людей законахристианство должно представляться анархизмом. Это и утверждает, напр., Ш.Моррас.<<78>> Для него Евангелие анархическая и разрушительнаякнига. Великую же заслугу католической церкви он видит в том, что онапревратила анархическую, разрушительную силу христианства в силу организующую.Совсем как у великого инквизитора Достоевского. Ш. Моррас - человекдохристианского, античного сознания, он один из тех римлян, которые испугалисьразрушительной силы христианства. Но в католичество вошло римское начало испасло положение. Все это обнаруживает глубокую парадоксальность христианствапо отношению к закону и ко всякому социальному порядку. Закон, без которогоневозможна социальная жизнь, дохристианского происхождения. Право раскрытоязыческим римским миром, и мир христианский реципировал римское право. Поэтомухристианский мир живет двойственной, дуалистической жизнью, он живет и позакону, и по благодати. И нужно сказать, что не всегда свобода человека,свобода человеческого лица защищена в порядке благодати, она часто защищается впорядке закона. В этом положительная миссия закона. Средневековая теократия,восточная и западная, императорская и папская, хотела быть обществом,основанным не на законе, а на благодати. И это покупалось тем, что самаблагодать подвергалась законническому перерождению. Теократическое благодатноеобщество символизирует Царство Божье в природно-историческом порядке, которыйподлежит закону. Свободу человека оно ставит в зависимость от благодатногоперерождения другого человека, власти, всего общества. Pages:     | 1 |   ...   | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |   ...   | 54 |    Книги по разным темам