Вот еще пример – из жизни жестоких детей. Такоечасто можно увидеть в любом школьном коридоре или дворе. Ватага ребятишекотнимает у кого-то портфель, шапку или что-нибудь в этом роде и начинаетперекидывать друг Другу. И психологическая трудность того, чья это шапка,далеко не только в том, что эта шапка нужна ему сама по себе. Дело в том, чтокогда с отнятой у него вещью как-то "обходятся", он ощущает это так, как будто"обходятся" таким образом с ним самим.
Теперь попробуйте спросить себя, легко ли"отпустить" такое отождествление Например, отождествление с этой несчастнойшапкой, которую у меня выхватили и швыряют. Есть счастливые люди, которым этолегко. Отняли, – ну иладно. А большинству из нас отпустить очень нелегко, потому что возникаетощущение нарушения "целостности себя". И таких нарушений целостности, таких вот"дыр" в нашей психической оболочке очень много [2].
Чему это противопоставляется, что здесьрассматривается как норма В норме человек воспринимает внешнее как внешнее,помещает фигуру на контактную границу и задается вопросом, что для него значит предмет, которыйпредставлен в виде этой фигуры, – то есть наделяет фигуру определенным катексисом. Таким образом, норма винтересующем нас аспекте – это реальная оценка объективного положения дел с точки зрениянужд и интересов индивида.
При этом реальное разделение "внешнего" и"внутреннего" может быть очень нетривиальным. Собственно, в готовности в каждыймомент проблематизировать это разделение и состоит гибкость организма, ненаходящегося в слиянии с элементами среды. Как в примере из Перлза: лиса,попавшая в капкан, готова отгрызть себе ногу. Когда встает вопрос, всей лисепропадать или только ноге, лиса своим поведением утверждает, что лучше пустьпропадет нога. Как в упражнении Ассаджоли: "У меня есть нога, но я – не моя нога".
Дальше, правда, возникает, не легкийвопрос: кто или что такое "я" Ассаджоли, не вдаваясь в слишком сложныеразмышления, предлагает идею "высшего я" [3] – благородно, возвышенно и вполнедоступно интроецированию. Если же говорить серьезно, дальше (как утверждаютпоследователи Адваита Веданты [4], и не только они) может развернуться медитативный процесс, врезультате которого человек может прийти к пониманию того, что Атман естьБрахман.
В этой связи полезно вспомнить, что и вгурджиевском круге представлений с понятием "отождествления" связывается идеясамопамятования. Винтересующем нас сейчас аспекте "техника" состоит в том, чтобы, отметивсознанием фигуру, представленную на контактной границе, одновременно "вспомнитьсебя", замечая, что "я", то есть тот, кто воспринимает фигуру, что бы такое этони было (или кто бы это ни был), – это не то, что воспринимается, не фигура.
С этим представлением о слиянии как"присвоении себе" элементов внешней среды граничит описанная Дж. Энрайтомработа с проекциями.Энрайт предлагает клиенту выбрать какой-либо предмет в комнате (иликакую-нибудь игрушку из корзины, предоставляющей большой выбор) и начатьрассказывать о ней от первого лица: "Я – плюшевый тигренок, с немногопотертой лапой, с оборванным кончиком хвоста..." Проекция, как описываетЭнрайт, переходит в отождествление, когда при интенсивной энергетике процессавозникает возможность манипулирования с объектом: "Одна женщина, работая скастрюлей и крышкой, подчеркивала, как плотно и хорошо закрыта кастрюля. Яподошел и дотронулся до крышки, собираясь поднять ее. В панике женщинабросилась ко мне и оттолкнула мою руку от крышки. На мгновение онадействительно была кастрюлей и не могла допустить, чтобы с нее сняли крышку!"[5].
Впрочем, Энрайт подчеркивает, что в такомпроцессе речь идет о контролируемой проекции, и, соответственно, контролируемомотождествлении. Если это окажется уместным, вышеописанную ситуацию можнотерапевтически использовать, выясняя, например, что прячет женщина под крышкой.
Работа с невротическим механизмом– психокоррекция– обязательно связанас жертвой. В частности,чтобы откорректировать отождествление с предметами, нужно чем-то пожертвовать.Только нужно хорошо понимать, что пожертвовать нужно не предметом, аэтим отождествлением. Какточно описано у Гурджиева, пожертвовать нужно тем, чего нет "на самом деле".Идея жертвы состоит в том, чтобы отказаться от "мнения", – от того, чтобы мнить, что есть нечто, чего нет. тоесть всякая правильная жертва ведет от не-истины к истине. Но психологическиэто реальная и серьезная жертва, то есть реально отделить себя от своегостатуса, от своего нового автомобиля, от всего подобного, – трудно.
Жертва совершенно не подразумевает лишениясебя радости, нанесения себе какого-то ущерба или причинения каких-либонеприятностей. Я вполне могу радоваться новой книжке, новому костюму, яблоку,которое мне дали, и мне совершенно не надо жертвовать этой радостью, но если янахожусь в слиянии со своим автомобилем и каждую царапину, которой подвергсяэтот автомобиль, я ощущаю как царапину на своей шкуре, – мне придется пожертвовать этимотождествлением. Или если я так же отождествлен со своим статусом, то, жертвуяэтим отождествлением, я приношу реальную жертву. Это действие трудно, и оноимеет силу.
Однако жертва возможна только в ситуации,где у человека есть выбор.то есть чтобы иметь возможность пожертвовать таким отождествлением, я долженстолкнуться с ситуацией, где я имею возможность жертвовать. Этоэкзистенциальная ситуация, потому что обычно у обычного человека обычнымобразом такие вещи происходят просто автоматически. Нанесли ущерб егоавтомобилю, статусу или чему-то вроде этого, и он корежится, ему больно, аникакого выбора у него нет, он просто не знает, что ему делать. Нужно, чтобы оностановился, чтобы создалась ситуация, когда он удивится: "Почему, собственно,когда лектор ударил по листку бумаги, кому-то стало обидно" Чтобы появиласьвозможность жертвы, нужна такого рода работа.
Здесь тоже есть свои ловушки. Скажем,свойственный некоторой части советской интеллигенции антивещизм, – казалось бы, противоядие противотождествления с вещами. Но до тех пор, пока он не вытекает из реальнойэкзистенциальной ситуации, он так же механичен и неосмыслен, и совершенно несоздает возможности жертвы. Он может быть таким же отождествлением, как ивещизм.
Вот пример из моего детства. Одним изсимволов, на которых осуществлялось идеологическое противоборство папы с мамой,был вопрос о серебряных и алюминиевых ложках. Папа говорил, вполне резонно, чтосеребряными ложками есть полезнее и удобнее, эстетически это более красиво, даи приятнее. А мама, –царствие ей небесное, – которая идеологически была настоящей комсомолкой 30-х годов (а с50-х – истовойдиссиденткой), настаивала, что достаточно алюминиевых ложек, потому что ненужно привязываться к вещам. И поскольку я, по малости лет, в этой вознеучаствовал, я на себе мог заметить, что привязанность к алюминиевым ложкам(которая должна отвратить от привязанности к серебряным) по своему психическомумеханизму ничем не отличается от привязанности к серебряным ложкам.
Однако отождествление с объектами среды– далеко нецентральная тема в разговорах о "слиянии" как невротическом механизме. Когдаслияние понимается как отсутствие контакта, речь преимущественно идет омежличностном контакте, авовсе не о контактной границе между организмом и предметной средой. Слияние вэтом смысле –специфический тип установок при взаимоотношениях людей друг с другом.
2
Словом "слияние" я перевел перлзовскийтермин "confluence" –"течение вместе" [6]. Нотому же русскому слову "слияние" соответствует и другой английский термин,"mergence" – слияниекак "растворение друг в друге". Один приятель подарил мне замечательноеопределение любви: "Любовь – это когда она ест варенье, а мне сладко". Когда такое на самомделе происходит – эточудо, действительное "слияние душ". Здесь, конечно же, нет никакихневротических механизмов.
Но такие ситуации встречаются не так ужчасто. И, главное, это – как мед у Винни-Пуха: он либо есть, либо его нет. Как вгештальт-молитве: "Если мы встретились – это прекрасно, если нет– этому ничем нельзяпомочь".
Невротический механизм слияния можетвозникнуть тогда, когда человек считает себя обязанным имитировать совместное протеканиеспонтанности. Тем самым он лишает себя (или пытается лишить Другого) как своейспонтанности, так и своей произвольности, потому что он свою произвольностьотдал на откуп чужой спонтанности и выдает ее за спонтанность, или пытаетсячужую спонтанность произвольно "подмять" своей.
Если люди "играют в любовь", у них приэтом, конечно же, все должно быть вместе. И теперь она ест варенье, а он должен чувствовать,что ему сладко. Ему на самом деле может быть горько-кисло-солено или ещекак-нибудь, но он перестает чувствовать что бы то ни было, он запрещает себечувствовать не то, что он должен чувствовать, чтобы соблюдать договоренность об"игре в любовь". И он делает вид, что ему сладко. Или, если ему кисло, то она,хоть бы и ела варенье, должна переживать то же, что и он, во всяком случае налице у нее должна быть кислая мина.
Это можно выразить метафорой "сиамскихблизнецов": люди реально живут по-разному, но нечто (как раз именнослияние) заставляет ихделать вид, что у них постоянно одна жизнь. При этом у человека, находящегося вслиянии, жизни никакой не получается, потому что в собственной жизни он себеотказывает, а чужой жить не может.
Другого при этом человек считает неДругим, а буквально –"своей половиной". Как вы понимаете, здесь возможны два случая: эта "половина"может быть как управляющей, так и управляемой, то есть "центр жизни" можетпредполагаться в себе, а может – в этой самой "половине". Первый случай может выглядеть, например,следующим образом. Сидит человек на работе, и у него возникает мысль: "Хорошобы вечером пойти в кино". И тут же на перекуре он говорит кому-то: "Мы с женойхотим сегодня вечером пойти в кино". Ему в голову не приходит, что жена можетэтого не хотеть. Не то чтобы он жену не уважал, но ему просто в голову такое неприходит. Ведь он с ней – одно целое, и как бы само собой разумеется, что "мы с ней" хотимпойти в кино. Это для него автоматически очевидно.
А если центр – в Другом, то оказывается, что учеловека как бы нет своего мнения, и он постоянно оглядывается на ту же жену,стремясь выяснить, что "мы" думаем, чувствуем, хотим по тому или иному поводу.И этим определяется вся его жизнь. Важно понимать, что "на самом деле" человекпри этом многого хочет и на многое смотрит не так, как его жена, но не может,не позволяет себе довести это до своего сознавания (не говоря уже обосознании).
Такие вещи особенно видны на отношениидетей и родителей. Типичная установка – "как мама скажет". У нас нагруппе была целая серия работ по поводу разрушения слияния дочки с мамой.Несколько участниц описывали свою ситуацию почти одними и теми же словами:"Мама требует, чтобы я приходила домой не позже пол-одиннадцатого". Девочку,естественно, это очень не устраивает. Но чего она хочет Она отвечает, что онахотела бы, чтобы мама разрешала ей приходить не в пол-одиннадцатого, а, скажем,в полдвенадцатого. А "девочке", между тем, далеко за двадцать. И при этом ей вголову не приходит, что мама не должна бы вообще определять, когда и куда ейприходить... Как бы само собой разумеется, что мама определяет, когда ей прийтидомой; только вот было бы хорошо, чтобы мама определяла это так, чтобы ей былоудобно.
Примеры демонстрируют проявления слияния вотношениях между людьми,но нужно помнить, что речь идет о невротическоммеханизме, действующем в пределах индивидуальной психики. то есть слияниекак невротический механизм – это не интер-, а интра-психический феномен: это не то, чтопроисходит между людьми, а то, что имеет место в психике данного человека. Этоего установка, его состояние.
Другое дело, что у его партнера может бытьсоответствующий дополнительный невротический механизм. Если, скажем, у одногоиз партнеров тенденция к слиянию с центром в нем самом, а у другого тенденция кслиянию с центром в другом, то им обоим может быть очень удобно, у них можетполучиться "здоровая семья". Эта так же, как в берновских играх: в игру играютвсе, кто в нее играет, все участники подбираются под определенный сценарий, икаждый находит свое место в этом сценарии.
Хотя может быть и такая ситуация, когдачеловек, который практикует слияние по отношению к партнеру, к тому же ещепроецирует свое слияние на него, и полагает, что он-то сам "с трудом это всетерпит".
Вот одна из моих любимых иллюстраций.Жил-был великовозрастный сын со своей мамой. Жили они в однокомнатной квартире.("Люди они были неплохие, только квартирный вопрос их испортил".) Жить им былонесколько неудобно, поскольку мама была женщиной еще не старой, и ей хотелосьбы пожить своей жизнью. И сын уже большой. Но "зато мы вместе".
Но вот вдруг обрыбилась сыну собственнаяоднокомнатная квартира, то ли по наследству, то ли еще как. И тут начинаетсясамое интересное. Он страшно боится уехать. Другой бы на следующий деньпереехал, а этот не едет: он боится, что мама обидится. И вот начинает он изэтой общей квартиры переползать. Сначала затевает в новой квартире ремонт.Время от времени уезжает, – но не потому что он "от мамы уехал", бросил маму, – а потому что ремонт надо вквартире делать. Ремонт затягивается, и ему иногда приходится оставаться наночь. Ездить туда-сюда долго и неудобно. И вот он маме объясняет, что он не точтобы ушел, а он там ремонт делает. Вот так он полгода выползал.
В конце концов, через полгода, он робконачинает жить в своей квартире. И потом узнает от общих знакомых: он-то боялся,что мама обидится, что он якобы ее бросил, а мама полгода уже злилась имечтала, когда же он наконец уедет, – ведь своя квартира у человека.Но она тоже не могла ему сказать: "Вали отсюда", – вдруг он подумает, что она еговыгоняет. И обидится. Вот такая история про слияние.
3
Теперь можно поговорить о том, как изслияния (в этом смысле слова) выходить.
Как правило, мы начинаем с ситуации, когдачеловек находится в слиянии с кем-то определенным – с матерью, женой, мужем, отцом,детьми. И начинается работа с возможности выйти из этого конкретного слияния.
Техника здесь проста, она описана уПерлза: слияние всеми возможными путями переводится в контакт [7]. То есть там, где раньше было"очевидное мы-с-тобой", делается сообщение: "У меня это так", – и дополняется (искренним!)вопросом: "А как это у тебя"
Pages: | 1 | ... | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | ... | 53 | Книги по разным темам