Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |   ...   | 58 |

Эйнштейн основал "Комитет отчаяния" изученых-атомщиков; угроза тотальной войны парила над человечеством, разделеннымна два лагеря. Мой отец умирал, ничего не утратив из своей веры в будущее, и ябольше не понимал его. Не стану касаться в этой работе классовых проблем. Здесьим не место, но я хорошо знаю, что эти проблемы существуют: они распяличеловека, который меня любил. Я не знал своего отца по крови. Он принадлежал кстаринной буржуазии. Но моя мать, как и мой второй отец, были рабочими, вышлииз рабочей среды. Это мои фламандские предки — игроки, художники, бездельники игордецы отдалили меня от смелой динамической мысли, заставили меня уйти в себяи лишили возможности познать силу общения. Между моим отцом и мной уже давнопролегла пропасть. Он, который из страха ранить меня не хотел иметь другогоребенка, кроме этого сына чужой ему крови, пожертвовал собой, чтобы я сталинтеллигентом. Дав мне все, он мечтал о том, что у меня будет душа, подобнаяего душе. В его глазах я должен был стать маяком, человеком, способным светитьдругим людям, нести им смелость и надежду, показывать им — как он говорил — свет, сверкающий в глубине нассамих. Но я не видел ничего, кроме черноты, ни в себе, ни в человечестве. Я былтолько клерком, подобным многим другим. Я доводил до последней крайности эточувство, эту потребность в радикальном бунте, которую высказывали влитературных журналах в 1947 году, говоря о "метафизическом беспокойстве", икоторая была тяжким наследием моего поколения. Как можно быть маяком в такихусловиях Эта идея, это слово, заимствованное у Гюго, заставляли меня ехидноулыбаться. Отец упрекал меня, что я разлагаюсь, что я перешел — как он говорил — на сторону привилегированных вкультуре, мандаринов, тех, кто гордится своим бессилием.

Атомная бомба, отмечающая для меня началоконца времен, для него была знаком нового утра. Материя одухотворялась, ичеловек открывал вокруг себя и в самом себе силы, о которых до сих пор неподозревал. Буржуазный дух, для которого Земля была просто местомкомфортабельного пребывания, должен был быть выметен новым духом, — духом тех, кто считает мир этойдействующей машины организмом в становлении, единством, которое ждетосуществления, истиной, которая должна родиться. Человечество находится тольков начале своей эволюции. Оно получило только первые сведения о той миссии,которая была назначена ему Разумом Вселенной. Мы как раз только начинаемузнавать, что такое любовь в мире.

Для моего отца человеческая судьба имеланаправление. Он судил о событиях по тому, укладывались они в это направление,или нет. История имела смысл: она двигалась к какой-то ультрачеловеческойформе, она несла в себе обещание сверхсознания. Его космическая философия неотделяла его от века. На данный момент его позиция была "прогрессивной". Яраздражится, не видя, что он вкладывал бесконечно больше одухотворенности всвою прогрессивность, чем я прогрессировал в своейодухотворенности.

Между тем я задыхался в замкнутости своеймысли. Перед этим человеком я чувствовал себя порой бесплодным и зыбким мелкиминтеллигентом; и порой случалось, что мне хотелось быть похожим на него, думатьгак же широко, как он. Вечерами, сидя на углу его портновского стола, я доводилдо предела наши противоречия, провоцировал его, втайне желая быть побежденным иизменившимся. Но вспыльчивость, которой помогала и усталость, возбуждала егопротив меня, против судьбы, которая дала ему великую.мысль, но не позволилавложить ее в этого сына с противоречиями в крови, — и мы расставались с гневом иболью. Я возвращался к своим размышлениям и своим книгам. Он склонялся надтканью и вновь брался за иглу под лампой, которая высветляла его волосы вжелтый цвет. Из своей постели-клетки я долго слышал, как он шептал и бранился.А потом вдруг принимаются тихо насвистывать первые такты Оды к РадостиБетховена, чтобы сказать мне издали. что любовь всегда возвращается к близким.Я думаю о нем почти каждый вечер, вспоминая часы наших былых споров. Я слышуэтот шепот, эту брань, которая заканчивалась пением, оцениваю по достоинствуэтот исчезнувший великий полет мужественной мысли.

Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как онумер. Мне вот-вот исполнится сорок. Пойми я его, когда он был жив, я бынаправил ум и сердце в гораздо лучшую сторону. Я бы не переставал искать.Теперь, после долгих блужданий, я иду по его пути, — после блужданий, нередкоопустошавших меня, и после опасных заблуждений. Я мог бы гораздо раньшепримирить вкус к внутренней жизни с любовью к меняющемуся миру. Я мог быгораздо раньше, —когда силы мои еще были свежи, — более действенно перебросить мост между мистикой и современнымдухом. Я мог бы чувствовать себя религиозным и. одновременно, солидарным свеликим порывом истории. Я мог бы гораздо раньше обладать верой, любовью клюдям и надеждой.

Эта книга подводит итог пяти летисследований во всех областях знания, на границе науки и преданий. Я устремилсяв это предприятие, которое явно превосходило мои силы, потому что не мог большепротивиться теперешнему и грядущему миру — моему миру. Но всякая крайностьозаряет. Я мог бы куда быстрее найти путь общения со своей эпохой. Хотя,подходя к завершению своего начинания, я надеюсь, что не совсем запоздал. Слюдьми случается не то, чего они заслуживают, а то, что им соответствует. Какзавещал Рембо, которым я увлекался в юношеские годы, я долго искал "истину вдуше и теле". Мне это не удалось, в погоне за Истиной я потерял контакт смаленькими правдами, которые могли сделать меня если не сверхчеловеком моихтогдашних желаний, но хотя бы лучшим и более цельным, чем я стал. Тем не менее,я узнают о глубинном поведении ума, о различных возможных состояниях сознания,памяти и интуиции —драгоценные вещи, о которых я не мог бы узнать иным путем и которые должны былипозднее позволить мне понять красоту — а по существу, революционность— современного духа:вопрос о природе сознания и настойчивая необходимость трансмутацииинтеллекта.

Когда я выполз из своей йоговской пещеры,чтобы окинуть взглядом этот современный мир, который я знал, не зная,— я с размахунаткнулся на чудесное. Мое реакционное обучение, часто полное гордыни иненависти, было полезно вот чем: оно помешало мне подключиться к этому миру сдругой стороны —строго рационального XIX века, демагогического прогрессизма. Оно помешало мнетакже принять этот мир как нечто естественное еще и потому, что это был моймир, помешало принять его дремлющим сознанием, как это делает большая частьлюдей. Новыми глазами, освеженными долгим пребыванием вне моего времени, яувидел этот мир настолько бедным действительной фантастикой, насколько мирпреданий был для меня фантастикой предполагаемой. Более того: то, что я узнал оНесшем веке, углубив, изменило мое сознание древнего духа. Я увидел древностьновыми глазами, но взгляд мой оказался достаточно свежим и для того, чтобыувидеть также и новое.

Я встретил Жака Бержье (сейчас расскажу,как) в ту пору, когда закончил писать свою работу о кружке интеллигентов,собравшихся вокруг Гурджиева. Эта встреча, которую я считаю отнюдь неслучайной, старта решающей. Два года я посвятил описанию эзотерической школы исвоего собственного приключения. Вот то, что я считал нужным сказать, прощаясьс моими читателями. Надеюсь, мне простят, что я цитирую самого себя, зная, чтоя совершенно не забочусь о привлечении внимания к своим писаниям: меня волнуетсовсем другое. Я придумал басню об обезьяне и тыквенной бутылке. Чтобы пойматьобезьяну живьем, туземцы привязывают к кокосовой пальме тыквенную бутылку сбананом. Обезьяна прибегает, просовывает кисть внутрь, хватает банан и зажимаетего в кулаке. Но тогда она не может вытянуть руку — то, что она схватила и изжадности не может бросить, держит ее в плену. Будучи "воспитанником" школыГурджиева, я написал: "Нужно ощупать, исследовать плоды-западни, а потом гибкоотпустить. Удовлетворив известное любопытство, нужно гибко перенести вниманиена мир, в котором мы находимся, вернуть себе свободу и ясность, вновь пуститьсяв путь по земле людей, земле, которой мы принадлежим. Важно видеть, в какоймере существо движения мысли, называемое преданием, находит движениесовременной мысли. Физика, биология, математика в их крайней точке смыкаютсясегодня с некоторыми данными эзотеризма, приближаются к некоторому видениюКосмоса, отношениям энергии и материи, уже содержащимся в видениях предков.Современные науки, если подойти к ним без ученого конформизма, ведут диалог сдревними магами, алхимиками, чудотворцами. Революция происходит у нас наглазах, и она состоит в неожиданном союзе разума, находящегося на вершине своихзавоеваний, с духовной интуицией. Для действительно внимательных наблюденийпроблемы, которые ставятся перед современным разумом, — это больше не проблемыПрогресса. Уже несколько лет, как понятие прогресса умерло. Это проблемыизменения состояния, проблемы превращения. В этом смысле люди, склонившиеся надреальностью внутреннего эксперимента, движутся к будущему и крепко пожимаютруку передовым ученым, готовящим наступление мира, не имеющего ничего общего смиром тяжелого перехода. в котором мы проживем еще несколькочасов".

Вот как раз это высказывание и будет развитов нашей книге. Я говорил себе, что, прежде чем взяться за нее, нужно проникнутьразумом очень далеко назад и очень далеко вперед — это необходимо, чтобы понятьнастоящее. Я заметил, что людей просто "современных", которых я еще недавно нелюбил, имея на то причины, — я осуждал напрасно. В действительности же они заслуживаютосуждения лишь потому, что их ум охватывает слишком маленький отрезок времени.Едва они появляются, как уже становятся анахронизмом. Чтобы жить в настоящем,нужно быть современником будущего. С тех пор, как я принялся вопрошатьнастоящее, я получа.ю ответы, полные странностей.

Джеймс Блиш, американский писатель, сказалпо поводу Эйнштейна, что он "проглотил Ньютона живьем". Восхитительнаяформулировка! Если наша мысль поднимается к более высокому видению жизни, онадолжна проглатывать живьем истины низшего плана. Такова уверенность,приобретенная мной в период исследований. Это может показаться банальным; нокогда имеешь дело с мыслями, претендуешь на место на вершине. Мудрость Генонаили система Гурджиева, которые не знали или презирали большую часть социальныхи научных реальностей, — этот новый способ суждения меняет направление и вкус ума, Платонговорил: "Высокие вещи должны вмещать и низкие, хотя и в другом состоянии".Теперь я убежден, что вся высшая философия, в которой не продолжают житьреальности того плана, который она считает превзойденным, такая философия неболее чем обман.

Вот почему я отправился в довольно долгоепутешествие в сторону физики, антропологии, математики и биологии, прежде чемвновь предпринять попытку составить представление о человеке, его природе, еговозможностях, его судьбе. Еще недавно я старался узнать и понять всегочеловека, презирая науку. Я сомневался в том, что дух способен достичь самыхвысоких вершин. Но что я знал об его вторжении в научную область Разве он непоказал мне такие свои возможности, веря в которые, я склонялся перед ним Яговорил себе: нужно преодолеть видимое противоречие между материализмом испиритуализмом. Но разве развитие науки не ведет к такому представлению Иразве в этом случае не является моим долгом узнать об этом В конце концов,разве для Запада XX века не было бы разумным начинанием взять посох пилигрима иотправиться босиком в Индию Разве вокруг меня не было известного числа людей икниг, чтобы осведомиться на этот счет Разве я не должен был прежде всегопросмотреть до глубины свою собственную территорию Если научная мысль в своейкрайней точке приходит к пересмотру первичного представления о человеке,— я должен об этомзнать. Но кроме того была и другая необходимость. Всякое представление, котороея мог себе составить о судьбе разума, о смысле человеческого бытия, могло иметьценность только в той мере, в какой оно не противоречило движению современногознания.

Отклик на эти размышления я находил в словахОппенгеймера: "В настоящее время мы живем в мире, где поэты, историки ифилософы с гордостью говорят, что они даже не хотели бы предусматриватьвозможность учиться чему бы то ни было, касающемуся наук; они видят науку вконце длинного туннеля, слишком длинного для того, чтобы опытный человекпросунул туда голову. Наша философия, поскольку она у нас есть, откровенноанахронична и, я убежден, совершенно не приспособлена к нашейэпохе".

Однако настоящему интеллигенту ничуть нетруднее войти в ту систему мышления, которая управляет термоядерной физикой,если он действительно этого хочет, чем проникнуть в глубины марксистскойэкономики или томизма. Ничуть не труднее понять теоретические основыкибернетики, чем, скажем, проанализировать причины китайской революции илипоэтический эксперимент Малларме. На самом же деле от этого усилия отказываютсяне из страха перед усилием, но из-за предчувствия, что это влечет за собойизменение образа мышления и выражения, пересмотр незыблемых до сих порценностей.

"И тем не менее, уже давно, — продолжает Оппенгеймер,— должно было бытьпредписано более тонкое понимание природы человеческого познания, отношенийЧеловека и Вселенной".

И я принялся за раскопки в сокровищницахнауки и техники сегодняшнего дня, принялся, конечно, не имея опыта, спростодушием и изумлением, которые были, быть может, и опасны, но затоспособствовали рождению сравнений, сопоставлений, озаряющих сближений. И тогдая вновь отыскал некоторые из своих старых убеждений в бесконечном величиичеловека, позаимствованных из области эзотеризма и мистики.

Но вернулись они ко мне в другом состоянии.Теперь это были убеждения, которые поглотили живьем формы и действиячеловеческого разума моего времени, примененные к изучению реальностей. Они небыли больше "реакционными", они смягчили антагонизмы, вместо того, чтобыобострить их. Очень серьезные конфликты, такие, как конфликт междуматериализмом и спиритуализмом, индивидуальной и коллективной жизнью,расплавлялись под действием высокого накала мысли. В этом смысле они былибольше не выражением выбора, и поэтому — разрыва, но выражениемстановления, преодоления, обновления, то есть. иначе говоря. Бытия.

* * *

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |   ...   | 58 |    Книги по разным темам