Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |   ...   | 19 |

Итак, для того, чтобы высшая духовная власть не могла сде­латься органом противоправительственных тенденций, Петр счел необходимым превратить ее в государственное учреждение, луста­новленное монаршим указом и сенатским приговором. Его практи­ческому уму не могли представиться при этом никакие каноничес­кие сомнения. По остроумному выражению Ю.Ф. Самарина, в фак­те церкви Петр видел несколько различных явлений, никак не разрывных между собой: доктрину, к которой он был довольно рав­нодушен, и духовенство, которое он понимал как особый класс госу­дарственных чиновников, которым государство поручило нравст­венное воспитание народаТак он смотрел и на свой Синод. Учреж­денный указом и пополняемый лицами, назначаемыми каждый раз по специальному повелению государя — и большею частью на время. Синод только и мог быть высшим административным органом по ду­ховным делам в империи. Как бы подчеркивая это значение его, как одного из центральных правительственных ведомств, Петр приста­вил к Синоду своего человека, кто бы имел смелостьсо званием обер-прокурора и с обязанностью быть представителем государст­венных интересов.

ШЕСТОВ ЛЕВ

Апофеоз вечности

.: Изд-во Ленинградского университета, 1991. — С. 60—61.

Поскребите русского, и вы найдете татарина. Культурность — на­следственный дар, и сразу привить ее себе почти никогда не удается. К нам, в Россию, цивилизация явилась вдруг, когда мы были еще ди­карями, и сразу стала в позиции укротительницы, действуя сперва

487

приманками, а потом, когда почувствовала свою власть, и угрозами. Мы поддались быстро и в короткое время огромными дозами прогло­тили то, что европейцы принимали в течение столетий, с постепенно­стью, приучающей ко всякого рода ядам, даже самым сильным. Бла­годаря этому пересадка культуры в России оказалась совсем не не­винным делом. Стоило русскому человеку хоть немного подышать воздухом Европы, и у него начинала кружиться голова. Он истолко­вывал по своему, как и полагалось дикарю, все, что ему приходилось видеть и слышать об успехах западной культуры. Ему говорили о же­лезных дорогах, земледельческих машинах, школах, самоуправле­нии, а в его фантазии рисовались чудеса: всеобщее счастье, безгра­ничная свобода, рай, крылья и т. д. И чем несбыточней были его грезы, тем охотнее он принимал за действительность. Как разочаровался за­падник Герцен в Европе, когда ему пришлось много лет подряд про­жить за границей! И ведь он, несмотря на всю остроту своего ума, ни­сколько не подозревал, что Европа менее всего повинна в его разоча­ровании. Европа давным-давно забыла о чудесах: она дальше идеалов не шла; это у нас в России до сих пор продолжают смешивать чудеса с идеалами, как будто бы эти два, ничего общего меж собой не имеющие понятия, были совершенно однозначными. Ведь наоборот: именно от того, что в Европе перестали верить в чудеса и поняли, что вся человеческая задача сводится к устроению на земле, там начали изобретать идеалы и идеи. А русский человек вылез из своего медве­жьего угла и отправился в Европу за живой и мертвой водой, ковром-самолетом, семимильными сапогами и т. п. вещами, полагая в своей наивности, что железные дороги и электричество — это только нача­ло, ясно доказывающее, что старая няня никогда не говорила неправ­ды в своих сказках... И как раз это случилось в то время, когда Европа навсегда покончила с астрологией и алхимией и вышла на путь поло­жительных изысканий, приведших к химии и астрономии.

ФЕДОТОВ ГЕОРГИЙ ПЕТРОВИЧ

Письма о русской культуре

Источник: Федотов Г. П. Судьба и грехи России

В 2-х тт. Т. 2. — С. 163, 166—167, 169—170, 183—185,

198—202, 204—205.

...Русская культура, о которой мы будем говорить на этих страницах, это не великое ее прошлое, уже отошедшее в историю. Революция провела между этим прошлым и будущим резкую грань. В сущности, в осмысле­нии этой грани и состоит наша задача...

...Все характеристики русской души, удобные в прошлом, от­казываются служить для нового человека. Он совершенно другой, не похожий на предков. В нем скорее можно найти тот культурный тип, в оттолкновении от которого мы всегда искали признак русскости:

488

тип немца, европейца, мальчика в штанах Homo Europaeo-Americanus. Это вечное пугало русских славянофилов, от которого они старались уберечь русскую землю, по-видимому, сейчас в ней торжествует. Такое первое впечатление, которое, конечно, нуждается в проверке.

Самый факт необычного резкого перелома не подлежит сомне­нию. Недалеко искать и причины его резкости и глубины. Сама по се­бе революция — и какая! — не могла не перевернуть национального сознания. Ни один народ не выходит из революционной катастрофы таким, каким он вошел в нее. Зачеркивается целая историческая эпоха, с ее опытом, традицией, культурой. Переворачивается новая страница жизни. В России жестокость революционного обвала свя­зана была к тому же с сознательным истреблением старого культур­ного класса и заменой его новой, из низов поднявшейся интеллиген­цией. Второй источник катастрофы — хотя и совершенно мирный — заключается в чрезвычайно быстром процессе приобщения масс к цивилизации, в ее интернациональных и очень поверхностных сло­ях: марксизм, дарвинизм, техника. Это, в сущности, процесс рацио­нализации русского сознания, в который народ, то есть низшие слои его, вступил еще с 60-х годов, но который, протекая сперва очень медленно, ускорялся в геометрической прогрессии, пока наконец в годы революции не обрушился настоящей лавиной и не похоронил всего, что сохранилось в народной душе от московского православно­го наследия. Двадцать лет совершили работу столетий. Психологи­ческие последствия таких темпов должны быть чрезвычайно тяже­лыми. Прибавьте к этому и третье, неслыханное и небывалое в исто­рии осложнение: тоталитарное государство, которое решает создать новый тип человека, опираясь на чудовищную монополию воспита­ния и пропаганды и на подавление всех инородных влияний. Эта за­дача удалась о крайней мере в отрицательной части: новая интелли­генция, прошедшая через советскую школу и давно уже оттеснив­шая остатки старой во всех областях культуры и жизни, совершенно не похожа на старую и на тот старыйнарод, из недр которого она вышла. Новый человек: Europaeo-Americanus.

...Современная культура все более сливает многообразие евро­пейских типов в один — европейский. Странно говорить об этом в эпоху обостренного национализма, когда народы Европы все повер­нулись спиной друг к другу. Но ненависть разделяет часто кровных братьев, ненавидят чаще свое, домашнее, современная национальная ненависть является отражением внутренних политических страстей. Ненависть направлена на народы фашистские, демокра­тические, коммунистические, то есть, в конце концов, на внутренних врагов, на тот политический тип, который хотят истребить в своей собственной стране. Прибавьте противоречия интересов, действи­тельные или мнимые, между государствами (а это не то же, что нации),

489

психологию страха, злопамятства, реванша или самозащиты. Среди сил, разделяющих Европу, я не вижу противоречий нацио­нального духа. Вот уже целое столетие, как этот национальный дух разлагается капиталистической научной культурой, общей всему Западу. Более всего денационализации подверглись те классы, кото­рые были носителями новой цивилизации: торгово-промышленная буржуазия, ученая и культуртрегерская интеллигенция, артисти­ческая богема — и, наконец, промышленный пролетариат. Нацио­нальное сознание хранилось древней и той большой литературой, которая жила традицией. Борьба между уходящей нацией и торже­ствующей Америко-Европой не кончена, но победа последней чрез­вычайно ускорена революциями последних лет. При этой цели и ло­зунги революции безразличны: коммунизм в России и фашизм в Италии (я спрашиваю себя: и расизм в Германии) имели одинако­во денационализирующее действие на подвергшиеся им народы. Все новейшие революции создают один и тот же психологический тип: военно-спортивный, волевой и антиинтеллектуальный, технически ориентированный, строящий иерархию ценностей на примате влас­ти. Этот тип человека есть последний продукт западной цивилиза­ции, продукт перерождения буржуазного индивидуализма. В ней нет ничего русского, немецкого, итальянского...

...Какие исторические пласты в русском человеке разрушены революцией, какие переживут ее Ответ, в сущности, ясен из преды­дущего. Истребление старого, культурного слоя и уничтожение ис­точников, его питавших, должно было снять в духовном строении русского общества два самых верхних его слоя. Имперский человек и интеллигент погибли вместе с буржуазией, то есть с верхним этажом старого общества. Что касается имперского типа, человека универсальной культуры, то остатки его еще сохраняются в рядах спецов. С некоторого времени власть спохватилась, что истребле­ние высшего культурного слоя наносит непоправимый урон технике. За оставшимися стариками стали ухаживать. Но в них ценили имен­но узких специалистов: как выразился один неглупый человек, зако­лачивали гвозди золотыми часами. Их широкая культура, никому не нужная, даже оскорбительная для нового правящего слоя, доживает в пределах чрезвычайно малых кружков и даже семейств. Новый об­разованный класс дает исключительно спецов, лишенных часто са­мых элементарных основ общей культуры (даже грамотности), С другой стороны, никогда, во времен Московского царства, Россия не была отгорожена от Европы такой высокой стеной. Эта стена со­здана не только цензурой и запретом свободного выезда, но и необы­чайным национальным самомнением, прямым презрением к буржу­азной, догнивающейЕвропе. В этом существенная разница между полуграмотной, технической интеллигенцией Петра и такой же ин-

490

теллигенцией Сталина... Сталинская повернулась спиной к Европе и, следовательно, добровольно пресекла линию русского луниверсального человека.

Сложнее была судьба интеллигенции в узком смысле слова. Прежде всего этот класс, во всей ярости своего необычного типа, не дожил даже до революции. После 1905 года он быстро разлагался, сливаясь с культурным слоем. Он не мог пережить крушения по­литической мистики, профанированной жалким русским конститу­ционализмом; новая блестящая религиозно-философская культура русского ренессанса XX века, лишенная всякого этического пафоса, деморализовала его своими соблазнами. Война вовлекла его в поток нового для него национального сознания. В 1917 году революционный энтузиазм интеллигенции был подогретым блюдом. Его корни были неглубоки, и объем этой социальной группы — единственный, на ко­торую могло вполне опереться Временное правительство, — очень сжался. Октябрьский переворот ударил по ней всей своей тяжестью. Принципиальные, непримиримые — они никак не могли принять торжествующего насилия. Неудивительно, что в борьбе с ним они ис­текали кровью. Уцелевшие были выброшены в эмиграцию, заполни­ли советские тюрьмы и концлагеря. Немногие сумели приспособить­ся к условиям советской службы и, превратившись в спецов, утрати­ли постепенно всякое орденское обличие. Мельница звериного быта молола неумолимо. С волками жить — по-волчьи выть. Кто не мог приспособиться, выбрасывался из жизни. Новая интеллигенция, приходящая на смену, органически предана советскому строю, чув­ствует свою кровную связь с народом и с правящим классом, а пото­му даже в оппозиционности своей — скажем даже, предвосхищая будущее, даже в революционной борьбе с властью — не может пере­родиться в тот беспочвенно-идейный, максималистический и эсха­тологический тип — не говоря уж об ордене, — который мы называ­ем русской интеллигенцией.

Однако этот погибший тип не остался вовсе без преемника. Сектантство и духовное странничество не умерли в народе, как об этом свидетельствует настойчиво безбожная пресса. Революция вызвала к жизни даже новые сектантские — почти всегда эсхатоло­гические — образования. С другой стороны, часть старой интелли­генции нашла свою духовную почву в Церкви. Здесь последние ос­татки разбитого ордена могли утолить свою духовную жажду из то­го источника, который тайно и породил ее. В Церкви они сохранили, конечно, свои психологические черты: беспокойство и максимализм, жажду целостной, святой жизни. Здесь они оказались на одной поч­ве с народным странничеством. Нужно помнить, что духовные гра­ницы между Церковью и сектантством после революции пролегают иначе, чем прежде. Гонения сблизили, психологически, разные исповедания.

491

То, что осталось от старого ордена, — есть фермент для бро­жения всей религиозной массы. Но пока эта сила совершенно выбро­шена из культурного строительства или добровольно ушла из него. Для сегодняшнего дня русской культуры можно считать интелли­гентский тип совершенно вымершим.

...Сегодняшний застенок Сталина не должен парализовать у нас зрения и слуха, обращенных к созидательным процессам рево­люционной России. Ее почти поголовная (или приближающаяся к та­ковой) грамотность. Рабочие и крестьяне, обучающиеся в универси­тетах. Новая интеллигенция, не оторванная от народа: плоть от пло­ти и кость от кости его. В результате — огромное расширение культурного базиса. Книги издаются — и читаются — в неслыхан­ных раньше количествах экземпляров. Не только для беллетристи­ки, но и для научной популяризации открыт широкий рынок. Удов­летворять проснувшиеся культурные запросы масс не успевает со­ветская интеллигенция, несмотря на огромный рост ее кадров. Кажется, надолго России, в отличие от стран старой Европы, не угро­жает безработица и перепроизводство интеллигенции.

Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |   ...   | 19 |    Книги по разным темам