Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 46 | 47 | 48 | 49 |

Благодаря своему рефлектирующему сознаниючеловек возвышается над животным миром, и это подтверждает, что природа ввысшей степени поощряет именно развитие сознания. Сознание позволило человекусделаться властелином природы, и, познавая бытие мира, он утверждает Творца.Мир — это некийфеномен, который не существует без сознательной рефлексии. Если бы Творецсознавал самого себя, зачем ему тогда сознательное творение; к тому жесомнительно, чтобы крайне сложные и обходные пути созидания, требующиемиллионов лет на развитие бесконечного числа видов и тварей, явились продуктомцеленаправленных действий. Естественная история говорит нам о развитиислучайном и неслучайном, направленном на уничтожение себя и других в течениенеобозримого времени. Буквально о том же самом свидетельствует биологическая иполитическая история человечества. Но история духа — это нечто совершенно иное. Здесьнас потрясает чудо мыслящего сознания — вторая космогония. Значение егостоль велико, что невозможно не предположить, что где-то среди чудовищного иочевидно бессмысленного биологического механизма присутствует какой-то элементосмысленности. Ведь в конечном счете путь к его проявлению был обнаружен науровне теплокровных, — обнаружен как будто случайно, — непреднамеренный инепредвиденный, но все же в каком-то смутном порыве, в предчувствии ипредощущении, —осмысленный.

Я вовсе не утверждаю, что мои размышленияо сущности человека и его мифа — последнее и окончательное слово, но, на мой взгляд, это именното, что может быть сказано в конце нашей эры — эры Рыб, а возможно, и впреддверии близящейся эры Водолея, который имеет человеческий облик. Водолей,следующий за двумя расположенными друг против друга Рыбами, — некое coniunctio oppositorum и,возможно, личность —самость. Он в своем роде souverain (государь. — фр.), содержимое своего кувшина онотправляет в рот Piscis austrinus (созвездию Рыб. — лат.), выполняющих роль дочернюю,бессознательную. По окончании этой более чем двухсотлетней эры наступитследующая, обозначенная символом Capricornus (чудища, соединяющего в себе чертыкозы и рыбы, горы и моря, антиномии, созданной из элементов двух животных). Этостранное порождение легко принять за прообраз бога Творца, которыйпротивоположен человеку — антропосу. Но здесь я умолкаю: соответствующего эмпирическогоматериала, то есть известных мне образов из бессознательного других людей илиисторических документов, у меня просто нет. А поскольку нет, то любыеумозрительные спекуляции бессмысленны. Они уместны лишь тогда, когда мырасполагаем объективными данными, подобными тем, что имеем в случае сВодолеем.

Нам не известно, как далеко может заходитьпроцесс самоосознания и куда он приведет человека. Это новый элемент в историитворения, не имеющий аналогов, и нам не дано узнать его свойства: возможно ли,чтобы species homo sapiens (человеческий вид. — лат.)постигла судьба других видов, некогдараспространенных на земле, а теперь исчезнувших У биологии нет средств, чтобыопровергнуть такое предположение.

Потребность вмифологии удовлетворяется постольку, поскольку мысами формируем собственное мировидение, достаточное для объяснения смыслачеловеческого существования во вселенной, — мировидение, истоки котороголежат во взаимодействии сознания и бессознательного. Бессмысленность невозможносовместить с полнотой жизни, это означает болезнь. Смысл многое, если не все,делает терпимым. Никакая наука не сможет заменить миф, и никакая наука мифа несотворит, поэтому и бог — не миф, но миф изъясняет бога в человеке. Не мы измыслили миф, он обращает к намлслово божье; слово божье мы чувствуем, но нам не дано понять, что в нем— от самого бога. Внем нет ничего неизвестного нам, ничего сверхъестественного, кроме тогообстоятельства внезапности, с которой оно приходит к нам и налагает на насопределенные обязательства. Оно не подчинено нашей воле, назвав этовдохновением, мы тоже мало что объясним. Мы знаем, что эта странная мысль— вовсе не результатнашего умствования, но явилась извне, с другой стороны, и, если нам случалосьувидеть вещий сон, разве можно приписать его своему разумению Мы ведь частодаже не знаем, что такое этот сон — предвидение или некое отдаленное знание

Это слово входит в нас неожиданно; мыпретерпеваем его, поскольку пребываем в глубокой неопределенности: ведь еслибог — некое complexiooppositorum, возможно все, что угодно, — в полном смысле слова,— равно возможныистина и ложь, добро и зло. Миф — это нечто двусмысленное или может быть двусмысленным, как сон илидельфийский оракул. Не стоит отвергать доводы рассудка, следует не терятьнадежду на то, что инстинкт придет к нам на помощь, и тогда бог будет на нашейстороне, то есть против бога, как в свое время считал Иов. Все, в чем выраженалиная воля, исходит от человека — его мысли, его слова, его представления и даже егоограниченность. И человек, как правило склонен приписывать все именно себе,особенно когда, опираясь на грубые психологические категории, он приходит кмысли, что все исходит от его намерений и от него самого. С детскойнаивностью он воображает, что знает все, что можно постичь, и вообще знаетсебя. Тем не менее ему даже в голову не приходит, что слабость его сознания, аотсюда и страх перед бессознательным лишают его способности отделить то, что онвыдумал сам, от того, что явилось ему спонтанно, из других источников. Человекне может оценить себя объективно, еще не может рассматривать себя как некоеявление, которое предстает перед ним и с которым, for better or worse (хорошоли, плохо ли. —англ.), ему приходится себя идентифицировать.Первоначально все, что с ним происходит, — происходит помимо его воли, илишь ценой огромных усилий ему удается завоевать и сохранить за собой областьотносительной свободы.

Тогда и только тогда, уже утвердившись вэтом своем завоевании, он способен понять, всю глубину своей зависимостиоттого, что заложено в нем изначально и над чем он не властен. Причем эти егоизначальные основания вовсе не остаются в прошлом, а продолжают жить с ним,являясь частью его бытия; его сознание сформировано ими в той же степени, что иокружающим физическим миром.

Все, что окружает человека вне его самогои что он сам обнаруживает в себе, он сводит воедино в идее божественного,описывая воплощение ее с помощью мифа и объясняя себе затем этот миф как словобожье, то есть как внушение и откровение с той стороны.

II.

Нет лучшего средства защитить свое хрупкоеи столь зыбкое ощущение индивидуальности, чем обладание некой тайной, которуюжелательно или необходимо сохранить. Уже на самых ранних стадиях социальнойистории мы обнаруживаем страсть к тайным организациям. Там, где нет поводовскрывать действительно важные секреты, изыскиваются таинства, к которымдопускаются лишь избранные и посвященные. Такова история розенкрейцеров, такбыло и во множестве других случаев. Среди подобных псевдотайн встречаются— по иронии судьбы— настоящие тайны, окоторых посвященные вовсе не догадываются. Это случается, к примеру, вобществах, которые изначально заимствовали свои тайны из алхимическойтрадиции.

Потребность в таинственности — неотъемлемое примитивногосознания, поскольку причастность к тайне служит своего рода цементом дляобщественных отношений. На социальном уровне тайны с успехом компенсируютнедостаточность отдельной личности, которая, всегда отделяя себя от других, вто же время вынуждена жить в постоянном поиске своей исходной бессознательнойидентичности с другими. Таким образом, исполнение человеком своегопредназначения, осознание своей уникальности — результат долгой, почтибезнадежной воспитательной работы. Поскольку даже те немногие, кого опытинициации —причастность к тайне — в каком-то смысле выделяет, в итоге стремятся подчиниться законамгрупповой идентичности, хотя в этом случае начинает действовать механизмсоциальной дифференциации.

Тайное общество — некое промежуточное звено напути к индивидуации. Мне думается, что дифференциация — механизм коллективный, когда мыеще не осознали, что выделить себя из массы окружающих и самостоятельно встатьна ноги — задачаиндивидуальная, единственная в своем роде. Всякого рода коллективнаятождественность, например: членство в организациях, приверженность к лизмам ипр., уводит нас в сторону. Это — костыль для хромого, щит для трусливого, постель для ленивого,детские ясли для безответственного в равной степени убежище для несчастного ислабого. Это — тихаябухта для потерпевшего крушение; лоно семьи для сирот, земля обетованная дляразочарованных странников и усталых пилигримов, пастух и надежная ограда длязаблудших овец, мать, дающая жизнь и пищу. Поэтому считать это промежуточноезвено западней, было бы ошибкой. Напротив, она долгое время являласьединственно возможной формой существования личности, хотя сейчас, как никогдапрежде, нам угрожает именно обезличение. Могущество коллективнойтождественности никто не ставит под сомнение, в наши дни, и многие вправесчитать ее своей конечной целью. Поэтому любые попытки напомнить человеку о егосамоопределении, самосовершенствовании и самостоятельности выглядят дерзкими,ничем не оправданными, вызывающими и просто бессмысленными.

И все же может произойти такое, что учеловека по ряду причин возникнет необходимость решиться самостоятельно пойтипо пути, уводящем от привычных форм и образов, рамок и покровов, самый дух иобраз этой жизни перестанет удовлетворять его. И тогда он пойдет один и самстанет своим обществом. Он сам будет являть для себя некое множество— множество мнений итенденций, причем не всегда они будут расположены в одной плоскости. Ондействительно окажется не в ладах с самим собой, пытаясь примирить своюмножественность с некой общей необходимостью, столкнется с огромнымитрудностями. Даже если внешне он защищен промежуточными социальными формами,против внутренней множественности он бессилен, и этот внутренний разлад можетзаставить его смириться, свернуть с пути, сделаться таким, какокружающие.

Как и члены тайных обществ, уклонившиесяот недифференцированной коллективности, личность на своем одиноком путинуждается в тайне, которую по разным причинам ей нельзя или она не можетраскрыть. Такая тайна поддерживает личность в обособленности ее замыслов. Длямногих эта обособленность становится непосильной ношей; к таким принадлежат,как правило, невротики, которые поневоле играют в прятки с другими и сами ссобой и не способны принять всерьез что бы то ни было. В конце концов ониприносят в жертву эту обособленность в пользу некой общей уравнительности, чтобезусловно приветствуется окружающими. В этом случае здравый смысл не всостоянии сопротивляться, и лишь тайна, разгласить которую невозможно— страшно или нельзявыразить словами (могут принять за безумную идею), — лишь она способнавоспрепятствовать неизбежному и остановить деградацию.

Нередко потребность в такой тайнестановится почти непреодолимой, и мы неожиданно для себя оказываемсявовлеченными в идеи и действия, в которых уже не отдаем себе отчета. Дело здесьне в капризе или гордыне, а скорее мы имеем дело с неизъяснимой dira necessitas(суровой необходимостью. — лат.), котораянастигает человека с роковой неизбежностью и, вероятно, впервые в жизни ставитего перед фактом существования чего-то инородного и более могущественного, чемон сам и его домашний мир, где он представлял себя хозяином.

Характерный пример тому — история Иакова, которыйотважился на борьбу с ангелом и, потерпев поражение, сумел все же предотвратитьубийство. Ветхозаветному Иакову повезло: его истории верят безусловно.Современного Иакова, вздумай он рассказать подобную историю, его слушателивстретят многозначительными улыбками. Он просто никогда не решится заговорить оподобных вещах, особенно если имеет собственный взгляд на природу этогопосланца Яхве. К тому же nolens-volens он станет обладателем тайны, обсуждатькоторую не принято, и тем самым окажется каким-то образом лотмеченным,reservatio mentalis (духовная изоляция. — лат.) будет преследовать его до тех пор,пока он не начнет лицемерить и притворяться. Однако всякому, кто хочет усидетьна двух стульях, стремится идти своим путем и одновременно следовать некимколлективным установлениям, грозит нервное расстройство. Современному Иаковуне по силам осознать ту очевидную вещь, что из них двоих ангел был так илииначе сильнее, ведь нет никаких доказательств, что ангел удалился неприхрамывая.

Итак, человек, ведомый своим демоном— своим двуединством,выходит за пределы промежуточной стадии и попадает в глухую неизвестность, гденет проторенных путей и надежного прикрытия, где нет спасительных заповедей,которые приходят на помощь человеку в трудную минуту, когда у него возникнетбеспощадный и разрушительный конфликт с долгом. Обычно такие вылазки в NoMan's Land (необитаемую землю. — англ.) длятсянедолго, и лишь до тех пор, пока не случаются подобные конфликты, но как толькоатмосфера начнет сгущаться, они мягко сходят на нет. Я не смею осуждать того,кто отступает, но тому, кто ставит себе в заслугу собственную слабость ималодушие, трудно найти оправдание. Кстати, я не думаю, что мое презрениепринесет ему хоть какой-то вред, и поэтому считаю себя вправе высказатьего.

Тот же, кто, оказавшись в подобнойситуации, на свой страх и риск в одиночку ищет решение и берет на себя всюответственность за него, кто перед лицом Судьи отмаливает его денно и нощно,тот обрекает себя на полную изоляцию. Иногда он сам себе и упрямый защитник, ибеспощадный обвинитель, никакой суд — ни мирской, ни духовный— не способен вернутьему спокойный сон; в его жизнь входит настоящая тайна, тайна, которую он неразделит ни с кем. Когда б он не был сыт по горло всем этим, он, возможно, неоказался бы в подобной ситуации. Очевидно, для того, чтобы впутаться в нее,необходимо повышенное чувство ответственности. Именно оно не позволяет сброситьсвой груз на чужие плечи и согласиться с чужим — коллективным — решением. И суд тогда свершаетсяне на миру, но в мире внутреннем, и приговор выносится за закрытымидверями.

Pages:     | 1 |   ...   | 46 | 47 | 48 | 49 |    Книги по разным темам