Книги по разным темам
Pages: | 1 | ... | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | ... | 33 | УЯ стою на крытом крыльце маленькоголетнего домика и вижуугрожающее чудовище с огромной пастью, ожидающее неподалеку от парадной двери.Я в ужасе. Я беспокоюсь о том, что может случиться с моей дочерью. Чтобы умилостивить чудовище,я бросаю ему из дверей красное клетчатое чучело животного. Чудовище принимаетжертву, но остается на месте. Его глаза горят. Он пристально смотрит на меня. Я— егодобычаФ.
Ирен сразу же определила жертвенноеживотное: УЭто Джек. На нем была пижама такого же цвета в ту ночь, когда онумерФ. Сновидение было настолько сильным, что она не могла забыть его втечение нескольких недель. И она постепенно поняла, что, хотя сначала иперенесла свой страх смерти на дочь, на самом деле она сама и была добычейсмерти. УЭто меня такотчаянно ищет чудовище, а значит, есть только один вариант прочтения этого снаФ. Оназаколебалась. УСон показывает, что бессознательно я воспринимаю смерть Джекакак жертву для того, чтобы я могла жить дальшеФ. Она была потрясена своимимыслями, но еще больше тем, что смерть поджидала не кого-то другого, не дочь, аее.
Используя эту новую систему, мы постепенноповторно исследовалинекоторые из наиболее постоянных и болезненных чувств Ирен. Мы начали с чувствавины, которое мучило ее, как и большинство супругов, переживших смерть другого. Однажды ялечил женщину, которая неделями ни на минуту не покидала больничную палату мужа, неприходившего в сознание. Однажды, когда она на несколько минут выскользнула изпалаты, чтобы купить себе газету, ее муж умер. Вина за то, что она оставила егов одиночестве, несколько месяцев мучила ее. Ирен же была неистощима в своем внимании к Джеку: онаухаживала за ним с поразительной преданностью и отказывалась от любыхмоих уговоров сделать перерыв, дать себе отдых, поместив его в больницу иливоспользовавшись услугами медсестры. Вместо этого она взяла для него избольницы кровать, поставила ее рядом со своей и спала так до того момента,когда он умер. Но до сих пор она думала, что могла бы сделать для негобольше:
— Мне неследовало вообще отходить от его кровати. Я должна была относиться к немунежнее, внимательнее,быть ближе.
— Наверное,вина — это средствоотрицания смерти,— убеждал я.— Возможно, подтексттвоего УЯ должна быласделать большеФ такой: если бы все пошло по-другому, ты бы смогла предотвратить его смерть.
Возможно также, что отрицание смерти былоподтекстом многих ее заблуждений: она — единственная причина смертейтех, кто любил ее; она несет несчастье, от нее исходит черная, ядовитая,смертельная аура; она зло; ее любовь убивает; ее постоянно что-то или кто-тонаказывает за непростительные ошибки. Наверное, все эти заблуждения должны былискрыть жестокие факты жизни. Если она на самом деле проклята или несет ответ завсе эти смерти, это должно значить, что смерть ненеизбежна; что у нее есть причины, которыхможно избежать; чтожизнь не каприз; что человек не является заброшенным в этот мир одиночкой;что есть какой-то закон, хотя и непостижимый, космический паттерн; и чтоВселенная наблюдает за нами и судит нас.
Временами Ирен могла говорить открыто овозникающем страхе ипереформулировать причины своего отказа от новых знакомств, особенно с мужчинами. Раньше она утверждала, что избегаетвстреч, в том числе встреч со мной, чтобы избежать боли очередной потери.Теперь она предполагала, что боялась не столько потери других, скольконапоминания о быстротечности жизни.
Я познакомил ее с некоторыми взглядами ОттоРанка на людей со страхом смерти. Говоря, что Унекоторые индивиды отказываются от ссудыжизни, чтобы не быть в долгу перед смертьюФ, Ранк, экзистенциальноориентированныйученик Фрейда, предельно точно описал дилемму Ирен. УПосмотри, как тыотказываешься от жизни, —упрекал я ее, —бесконечно глядя в окно, избегая любви, избегая встреч, погружаясь в то, чтонапоминает о Джеке. По твоему мнению, никакое морское путешествие не будет для тебя радостным.Зачем отдаваться чему-либо, зачем заводить друзей, проявлять интерес ккому-либо, если плавание все равно закончится — таковы твои нынешниевзглядыФ.
Готовность Ирен согласиться с тем, чтосейчас ее жизнь неполноценна, предвещала перемены. Учитывая и то, что еслираньше она говорила о тайном обществе людей, которые потеряли тех, кого любили,то теперь она предложила другое сообщество, куда входили бы те посвященные,которые, как она сказала, Убыли уверены в своем предназначенииФ.
Из всех ее изменений самым приятным сталовозрастание интересак нашим встречам. Я был важен для Ирен. В этом у меня не оставалось никакихсомнений: было время, когда она говорила, что живет только ради наших встреч. Идо сих пор, оставаясь близкими друг другу, как мне кажется, мы шли навстречуокольными путями. Она пыталась, как ранее рассказывала во время терапии,держать меня вне времени, знать обо мне как можно меньше, представлять, что уменя нет никакой жизненной истории. Теперь все стало иначе.
В начале терапии, во время поездки кродителям, Ирен наткнулась на старую иллюстрированную книгу Фрэнка Баума,которую она читала еще ребенком. Вернувшись, она сказала, что внешне ястранно похож на Волшебника страны Оз. Теперь, спустя три года после началатерапии, она вновь просмотрела иллюстрации и обнаружила, что сходство уже нетакое очевидное. Я ощущал, что происходит что-то очень важное, когда онасказала:
— Можетбыть, ты не волшебник. Может быть, волшебников вообще нет. Возможно,— продолжала она, какбы размышляя вслух, —мне бы следовало принять твою идею, что мы, я и ты, всего лишь попутчики,путешествующие поэтой жизни, и мы оба прислушиваемся к звону колокола.
Я не сомневался, что начался новый период втерапии, когдаоднажды на четвертом году она вошла в кабинет, глядя прямо на меня, села,еще раз окинув меня взглядом, и сказала:
— Оченьстранно, Ирв, но ты кажешься мне каким-то маленьким.
Урок седьмой: я тебяотпускаю.
Наша последняя встреча была ничем непримечательна, кромедвух обстоятельств. Во-первых, Ирен позвонила, чтобы уточнить времявстречи. Хотя время наших занятий часто менялось из-за расписания ее операций, она не забыла его ни разу запять лет. Во-вторых, перед встречей у меня сильно разболелась голова. Уменя изредка былиголовные боли, но я подозревал, что это каким-то образом было связано сопухолью мозга Джека, которая впервые дала о себе знать серьезнойголовнойболью.
— Всюнеделю меня интересовало вот что, — начала Ирен. — Ты планируешь написать о каком-нибудь аспекте нашей совместнойработы
У меня не было мысли писать об этом, потомучто в то время я думал над идеей романа. Я сказал ей об этом,добавив:
— Так илииначе, я никогда не описывал случаи из терапии, до того, как они завершились.Работая над книгой УПалач любвиФ13, я годами, а то идесятилетиями ожидал, прежде чем находил возможным описать историю лечения того или иногопациента. И хочу тебя заверить, что если когда-нибудь решу написать о тебе, то в первую очередь спрошу твоегоразрешения на это...
— Нет-нет,Ирв, — перебила она,— меня небеспокоит, что и какты пишешь. Меня волнует, что ты не пишешь.Я хочу, чтобы мою историю узнали. Есть столько всего, чего терапевты еще незнают, работая с людьми, пережившими утрату. Я хочу, чтобы ты поведал им не то,что я узнала, а то, чемуты научился.
В последующие после завершения работынедели я не только скучал по Ирен, но снова и снова вспоминал о ее словах. Ивскоре, потеряв интерес к другим проектам я начал делать наброски, сначала отслучая к случаю, а затем со все более возрастающим интересом.
Несколько недель спустя мы встретились сИрен на заключительной, контрольной сессии. Она переживала из-за прекращениянаших отношений. Например, ей казалось, что мы все еще встречаемся; она представляла как мыразговариваем, ей казалось, что она видит в толпе мое лицо или слышит мойголос, окликающий ее. Ко времени нашей встречи ее печаль, связанная сокончанием терапии,прошла, и она наслаждалась жизнью, в которой отношения с другими и с собой унее складывалисьвесьма благополучно. Больше всего ее поразило изменение визуального восприятия:все стало живым, тогда как в течение нескольких лет окружающие ее предметыимели как бы всего два измерения. Кроме того, ее отношения с мужчиной по имениКевин, которого онавстретила в последний месяц терапии, не только выдержали испытание временем,но и процветали. Когда я упомянул, что изменил решение и заинтересовался описанием нашей терапии, онаобрадовалась и согласилась прочитать первые наброски.
Несколько недель спустя я послал Иренчерновик первых тридцати страниц, предложив встретиться и обсудить их в одном из кафе вСан-Франциско. Я был необычайно напряжен, когда вошел в кафе и огляделся в поисках ее.Увидев ее до того, как она увидела меня, я медленно направился к ней. Мнехотелось полюбоваться ею издалека — ее свитером и брюками пастельного цвета, ее непринужденной позой, когдаона потягивала капуччино, проглядывая газету. Я подошел. Увидев меня, онавстала, обняла меня и поцеловала в щеки, как это делают старые добрые друзья,— каковыми мы и были.Я заказал себе капуччино. После того как я сделал первый глоток, Ирен улыбнулась идостала бумажный платок, чтобы промокнуть белую пену, оставшуюся у меня на усах. Мнепонравилась ее забота обо мне и эти легкие прикосновения платком.
— Воттеперь, — сказалаона, закончив вытирать меня, — намного лучше. Никаких белых усов. Я не хочу, чтобы ты старелраньше времени.
Затем, достав из портфеля мою работу, онасказала:
— Мне этонравится. Как раз то, что, я надеялась, ты и напишешь.
— А янадеялся, что как раз это ты и скажешь. Но сначала, может, стоит поговорить опроекте в целом — Ясказал ей, что, пересмотрев работу, решил законспирировать Ирен, чтобы никто не смогее узнать. — Как тысмотришь на то, чтобы быть изображенной в образе мужчины, занимающегосяискусством
Она покачала головой:
— Я хочубыть сама собой. Мне нечего скрывать, нечего стесняться. Мы оба знаем, чтоя не умственно отсталая: я страдала.
У меня был еще один повод для беспокойства,связанный с идеейкниги, и я решил облегчить душу.
— Ирен,позволь я расскажу тебе одну историю. Я рассказал ей о Мэри, моей близкойподруге, очень хорошем и сострадательном психотерапевте, и о ее пациенте, Говарде, с которым онаработала в течение десяти лет. С Говардом чудовищно обращались в детстве, и онапредприняла колоссальные усилия, чтобы воскресить его. В первый годпсихотерапии его несколько раз госпитализировали после попыток самоубийства, атакже с тяжелейшейанорексией. Она была всегда рядом, изумительно работала и так или иначе провелаего через все, включая окончание школы, колледжа и школы журналистов.
— Еепреданность поражала, — рассказывал я. — Порой она встречалась с ним семь раз в неделю — и даже снизила для него оплатуза сеансы. Я часто предостерегал ее, говорил, что она слишком много отдает ему и ейнеобходимо больше жить собственной жизнью. Офис располагался у нее в доме, и еемуж был категорическипротив вторжения Говарда в их жизнь и возражал против того, чтобы Мэривстречалась со своим пациентом по выходным и вообще тратила на него столько времени и сил. Случай Говарда былочень показателен, и каждый год Мэри проводила с ним сеанс психоанализа передгруппой студентов-медиков в качестве части базового курса психиатрии. Напротяжении долгого времени, наверное, лет пяти, она трудилась над учебником попсихотерапии, в котором описание терапии с Говардом играло важную роль. Вкаждой главе обсуждался определенный аспект (конечно же, сильно замаскированный) ее работы сним. Говард был благодарен ей за все ее труды и дал свое согласие на участие взанятиях со студентами и использование его истории в книге.
Наконец книга была завершена, и осталосьлишь опубликовать ее, когда Говард (теперь известный журналист, женатый и имеющий двоихдетей) внезапно передумал и отказался от своего разрешения. В коротком письме онобъяснил, что хотел бы оставить эту часть своей жизни в прошлом. Мэри попросилааргументировать егорешение, но он отказался вдаваться в детали и в конечном итоге порвал с ней всеотношения. Мэри была вне себя: все эти годы она посвятила книге — и в результате должна была похоронить ее.Долгие годы она оставалась озлобленной и угнетенной.
— Ирв, Ирв,я поняла, куда ты клонишь, — сказала Ирен, касаясь моей руки, чтобы остановить меня.— Я понимаю, что тыне хочешь повторить путь Мэри. Я тебя уверяю: я не просто даю свое согласие наописание своейистории; я прошу тебянаписать ее. Я разочаруюсь, если ты не сделаешь этого.
— Этозвучит серьезно.
— Именноэто я и хочу сказать. Я уже говорила о многих терапевтах, которые не знают, какработать с людьми, перенесшими тяжелую утрату. Ты научился из нашей совместнойработы, научился многому, и я не хочу, чтобы на тебевсе закончилось.
Заметив мои поднятые от удивления брови,Ирен добавила:
— Да, да, янаконец-то поняла. Ты не всегда будешь рядом.
— Хорошо,— сказал я, вынимаяблокнот, — ясогласен, что узналочень много из нашей работы, и я изложил свое видение на этихстраницах. Но мне хотелось бы, чтобы был услышан и твой голос, Ирен. Могла бы тысформулировать основные моменты, которые нельзя упустить
Ирен возразила:
— Ты знаешьих так же хорошо, как и я.
— Мненеобходимо знать твое мнение. Я уже говорил тебе раньше, что моей первой идеейбыло — писать вместе,но раз ты не хочешь этим заниматься, помоги мне сейчас. Скажи мне, с твоейточки зрения, что было настоящим сосредоточием, ядром нашей работы
— Твоеприсутствие14, —вдруг сказала она. —Ты всегда был здесь. Сидел, подавшись вперед, добиваясь близости. Точно так же,как я, когда вытирала следы капуччино с твоих усов минуту назад...
— Близостис тобой
— Верно! Нов хорошем смысле. И не в каком-то воображаемом, метафизическомаспекте. Мне нужно было только одно: чтобы ты был рядом и был готов противопоставить себя той смертоносной атмосфере, которую я создалавокруг себя. Это было твоей задачей.
Pages: | 1 | ... | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | ... | 33 | Книги по разным темам