Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |   ...   | 33 |

— Тебя необманешь, Ирен. Ну хорошо, правда в том, что твоя картина вызвала у меня дваразных чувст­ва.— Здесь я прибегнул кприему, которому всегда обу­чаю студентов: когда два разных чувства приводят тебя к дилемме,наилучший выход из ситуации — выразить свои чувства и дилемму. — Сначала, как я и сказал, явосхитился твоей работой. У меня самого нет никакого художественного таланта, ия очень уважаю работы тако­го уровня. — Я колебался, и Ирен подтолкнула меня:

—Но...

— Но...я... мне настолько приятно, что ты нашла себя в рисовании, что я боялся сказатьтебе хоть малей­шееслово критики. Но я надеялся, что ты могла бы по­святить свои занятия искусствомчему-нибудь такому, что могло — как бы это лучше сказать — усилить нашу терапию.

—Усилить

— Мненравится, что ты всегда отвечаешь мне, даже если я спрашиваю тебя о том, чтопроисходит в твоей го­лове. Иногда это мысль, но чаще ты описываешь некий мысленныйобраз. С твоей удивительной визуальной ин­туицией я надеялся, что ты сможешьсоединить свое ис­кусство и терапию в какой-нибудь необычной манере. Я не знаю,наверное, я ждал, что картина будет более выразительной, более очищающей,освещающей. Может быть, через свои полотна ты могла бы проработатьпу­гающие тебямоменты. Но натюрморт, хотя и прекрасно исполненный технически, такой... э...безмятежный, он так далек от боли и конфликта.

Видя округлившиеся глаза Ирен, ядобавил:

— Тыспрашивала о моих ощущениях, и я тебе отве­тил. Мне нечего скрывать. По сути,я могу ошибаться, критикуя то, что дает тебе успокоение.

— Ирв, мнекажется, ты не все понимаешь о картине. Ты знаешь, как французы называютнатюрморт Я покачал головой.

—Nature morte.

— Мертваяприрода.

—Правильно. Писать натюрморт — это размышлять о смерти и распаде. Когда я рисую фрукт, янаблюдаю, как умирают день за днем мои модели. Когда я рисую, я нахожусь оченьблизко к нашей терапии, зная, что Джек превратился в пыль, уверенная, чтосмерть существует во всем живущем.

— Во всем— рискнуля.

Она кивнула.

— В тебеВо мне

— Во всем,-— ответила она,— особенно вомне.

Наконец-то! Я пытался вытянуть из Иренпоследнее Утверждение, или что-то похожее на него, с самого начала нашейработы. Оно означало новый этап в терапии, как я узнал из сна, о котором онарассказала нескольки­ми неделями позже.

УЯ сижу за столом, похожим на стол вкаком-нибудь министерском кабинете. За ним также сидят и другие, а ты сидишь воглаве. Мы над чем-то работаем — навер­ное, обсуждаем выдачу стипендий. Ты просишь прине­сти тебе какие-то бумаги. Этомаленькая комната, а чтобы дойти до тебя, мне приходится пройти очень близко когромным, от пола до потолка окнам, которые открыты настежь. Я легко могувыпасть из окна и про­сыпаюсь с мыслью: как же ты мог подвергнуть меня такойопасностиФ

Эта основная тема — она находится в опасности, а яне защищаю ее —начала набирать обороты. Спустя не­сколько ночей ей приснилось два парных сна — один сразу же вслед за другим.(Парные сны могут нести одну и ту же информацию. Наш друг — навеватель снов — развлекает себя составлениемнескольких вариаций на захватывающую тему.)

Первый:

УТы — руководитель группы. Должнопроизойти что-то ужасное — я точно не знаю что. Но ты ведешь группу в лес, в какое-тозащищенное место. Дорога становится каменистой, узкой и темной. Потом она ивовсе исчеза­ет. Тытоже исчезаешь, а мы остаемся одни, потерянные и напуганныеФ.

Второй:

УМы — та же группа — все в комнате отеля, и снованадвигается какая-то опасность. Может быть, нападе­ние, может быть, торнадо. И сноваты уводишь нас от опасности. Мы идем по пожарной лестнице с чернымиступеньками. Мы карабкаемся и карабкаемся, но она ведет в никуда. Она лишьзаканчивается потолком. И мы вынуждены повернуть обратноФ.

Затем были другие сны. В одном мы с нейсдаем эк­замен вместе,и никто из нас не знает ответа. В другом она смотрит на себя в зеркало и видитна щеках красные пятна разложения. Еще в одном она танцует с подвиж­ным молодым человеком, которыйвнезапно бросает ее на танцевальной площадке. Она поворачивается кзерка­лу и в ужасеотскакивает, увидев свое лицо, покрытое воспаленной рябой кожей с ужаснымикровяными вол­дырями.

Послание этих снов стало ясно как день:опасность и разложение неизбежны. И я не спаситель — напротив, я нереален и бессилен.Скоро другое, особенно запоми­нающееся сновидение добавило еще один компонент.

УТы мой проводник в пустыне в незнакомойстра­не — то ли в Греции, то ли в Турции.Ты за рулем откры­тогоджипа, и мы спорим о том, что нам посетить. Мне хочется посмотреть старинныеживописные развалины, а ты хочешь поехать в современный, душный город. Тыведешь машину так быстро, что я пугаюсь. Вдруг наш джип начинает терять опорупод собой, нас качает впе­ред и назад над каким-то обрывом. Я смотрю вниз и не могуразглядеть днаФ.

Этот сон, содержащий прекрасные старинныеразва­лины исовременный город, —наш затяжной спор об Уизмене и причинеФ. Какую дорогу выбрать Старинныеразвалины (первый текст) ее прежней жизни Или прискорбно уродливую жизнь,которую она видит впереди Но, кроме этого, он предлагал и новый аспект нашейсо­вместной работы. Вболее ранних снах я был неумелым: я терял тропинку в лесу, вел Ирен по пожарнойлестни­це к потолку, вкотором нет выхода, не знал, что отве­чать на экзамене. Но в этом сне яне только неумелый и не способный ее защитить, но я еще и опасный — я веду Ирен на край смерти.

Несколько дней спустя ей приснилось, что мыобни­маемся и нежноцелуемся. Но то, что начиналось так сладко, обернулось ужасом — мой рот начал раскры­ваться все шире и шире, и япроглотил ее. УЯ боролась и боролась, — сказала она, — но не смогла высвобо­дитьсяФ.

УНикогда не пытайся узнать, по ком звонитколокол; он звонит по тебеФ. Так писал Джон Донн10 около четы­рехсот лет назад; в этих теперьхорошо всем известных строках похоронные колокола звонят не только поумер­шим, но и потебе, и по мне —оставшихся жить, но не­надолго. Эта догадка стара как мир. Четыре тысячи лет назад, вэпоху Вавилонского царства, Гильгамеш11 понял, что смерть егодруга, Энкиду, предвещала его собствен­ную: УЭнкиду ушел во тьму и неслышит меня. Когда я умру, не стану ли я похож на Энкиду Печаль завладела моимсердцем. Я боюсь смертиФ.

Смерть других сталкивает нас лицом к лицу снашей собственной смертью. Хорошо ли это Следует ли про­воцировать такое столкновение впсихотерапии скорби Вопрос: к чему чесать там, где не зудит К чемуразду­вать пожартревоги и страха смерти у переживших потерю людей, уже и так сломленныхвстречей с нею Ответ: к тому, что столкновение с чьей-либо смертью можетспособствовать позитивным личностным переменам.

Мое первое понимание терапевтическогопотенциала столкновения со смертью в терапии скорби пришло не­сколько десятилетий назад, когдашестидесятилетний мужчина описал мне свой кошмар в ночь после того, как онузнал, что цервикальный12 рак у его жены опаснораз­вился и неподдается лечению. В кошмаре он бежит сквозь разрушающийся дом — разбитые окна,обруши­вающиеся стены,протекающая крыша, —преследуемый монстром Франкенштейна. Он как может защищается: толкает, пинает,бьет монстра и в конце концов сбрасы­вает его с крыши. Но—и это основное послание сна— монстра не остановить: он появляетсяснова и снова и продолжает преследование. Его не удивляет, что он видитмонстра, пробравшегося в его сны еще когда ему было десять лет, вскоре послепохорон его отца. Чудови­ще несколько месяцев мучило его по ночам и в конце концов исчезло,чтобы вновь появиться спустя пятьде­сят лет, при известии о смертельном заболевании его жены. Когда яспросил, что он думает по поводу своего сна, он сказал: УЗа моей спиной будтотысячи пройден­ныхмильФ. Тогда я понял, что смерть других — сначала отца, а теперь инадвигающаяся смерть его жены — по­ставила его перед лицом его собственной. Монстр яв­лялся олицетворением смерти, аразрушающийся дом символизировал его старение и болезни.

После этого разговора я понял, что открылновую ве­ликолепнуюидею, чрезвычайно важную для терапии скорби. Вскоре я начал выискивать ее вкаждом случае работы с пациентом, пережившим утрату. Необходимо былоподтвердить мою гипотезу, и за несколько лет до встречи с Ирен мы с моимколлегой, Нортоном Либерманом, погрузились в проект изучения тяжелойутраты.

Из восьмидесяти изученных нами пациентов,пере­живших тяжелуюутрату, существенная часть — почти тридцать один человек — сообщила об усиливающемсябеспокойстве по поводу собственной кончины, и это волнение было, в своюочередь, существенно связано с процессом личностногороста. Хотя возвращение на предыдущий уровеньфункционирования рассматрива­лось как конечный этап переживания потери, наши дан­ные предполагали, что некоторыевдовы и вдовцы идут дальше: в результате возникающей конфронтации онистановятся более зрелыми и мудрыми.

Еще задолго до рождения психологии каксамостоя­тельнойдисциплины были выдающиеся психологи в лице великих писателей, и литературабогата примерами того, как осознание смерти ускоряет преобразование личности.Вспомним экзистенциальную шоковую тера­пию Эбинизера Скруджа изУРождественской песниФ Диккенса. Ошеломляющее личностное изменениеСкруд­жа является нерезультатом рождественского настро­ения, а его столкновения с собственной смертью. Вест­ник, придуманный Диккенсом (ДухБудущих Святок) применяет мощную экзистенциальную шоковую тера­пию: он переносит Скруджа вбудущее, где тот наблюда­ет свои последние часы жизни, подслушивает, как дру­гие с легкостью отделываются отмыслей о его смерти, и видит незнакомцев, обсуждающих его материальноепо­ложение.Трансформация Скруджа обнаруживается не­посредственно после сцены, вкоторой он, стоя на коле­нях перед своим надгробным камнем, ощупывает буквы нанем.

Или, к примеру, Пьер из романа Толстого,потерян­ная душа,бродящая бесцельно по первым девятистам страницам УВойны и мираФ, пока его незахватывают в плен солдаты Наполеона; он видит пятерых мужчин, на­правивших на него винтовки вожидании команды от­крыть огонь, но вдруг получает одну минуту отсрочки. Эта близостьсмерти преобразует Пьера, и он проходит заключительные триста страниц синтересом, целью и пониманием ценности жизни. Наверное, еще болееза­мечателен ИванИльич из романа Толстого, подлый бю­рократ, умирающий от брюшного рака. Он успокаивает себяошеломляющим озарением: УЯ умираю так тяжело, потому что прожил плохую жизньФ.И в несколько по­следних дней Иван Ильич подвергается потрясающим внутреннимизменениям, достигает такой степени вели­кодушия, сочувствия и целостности,каких не знал за всю прожитую жизнь.

Таким образом, противостояние неизбежностисмер­ти может сделатьчеловека более мудрым и открыть ему новую глубину бытия. Я работал со многимигруппами умирающих пациентов, которые соглашались, чтобы студенты наблюдали заними, потому что были уверены, что смогут многому их научить. УКак жаль,— слышал я от этихпациентов, — что нампришлось ждать, пока наши тела не будут изъедены раком, чтобы научиться житьФ.В главе УСтранствия с ПаулойФ я описал, как не­сколько человек, у которых былатерминальная стадия рака, набирались мудрости, сталкиваясь лицом к лицу сосмертью.

А как же обычные психически здоровыепациенты в психотерапии — мужчины и женщины, не имеющие ни­какой смертельной болезни и нестоящие перед расстре­лом Как мы, клиницисты, можем показать им правду об их настоящейситуации Я стараюсь найти все досто­инства возникающей ситуации,обычно называемой Упограничный опытФ, которая дает возможностьзагля­нуть в глубинныеуровни существования. Очевидно столкновение с собственной смертью являетсянаиболее действенным пограничным опытом, но есть и другие — серьезные болезни, разводы,неудачи в карьере, важные жизненные события (выход на пенсию или увольнениеуход детей из дома, кризис среднего возраста, юбилеи) и, конечно же,вынужденный опыт утраты близких людей.

Соответственно, моя стратегия терапии сИрен была направлена на использование рычагов возникающей конфронтации, когдаэто только было возможно. Снова и снова я предпринимал попытки отвлечь еевнимание от смерти Джека и привлечь к ее собственной жизни и смерти. Когда она,например, говорила о жизни лишь ради дочери, об ожидании смерти, о проведенииостатка жизни в созерцании фамильного склепа из своего окна, я мог рефлексивносказать что-то вроде: УНо не выбира­ешь ли ты тогда путь растраты своей жизни — единст­венной жизни, какая у тебякогда-либо будетФ

После смерти Джека Ирен часто снились сны,в ко­торых еепостигает бедствие —обычно сильные пожа­ры, — откоторого страдает вся ее семья. Она рассматри­вала эти сны как размышление надсмертью Джека и над концом их семейной жизни.

— Нет, нет,ты кое-то пропустила, — отвечал я. — Этот сон не только о Джеке и семье — это также сон о твоейсобственной смерти.

В течение первых лет Ирен быстроопровергала такие комментарии:

— Ты непонимаешь. У меня было слишком много потерь, слишком тяжелые травмы, слишкоммного смертей.

Она искала пути отделаться от боли, исмерть казалась ей спасением, а не угрозой. Это распространенная позиция:многие страдающие люди считают смерть вол­шебным миром покоя. Но смерть— это не состояниепокоя, это также не то место, где люди продолжают жизнь без боли; это угасаниесознания.

Возможно, я не был внимателен при оценке ееситуа­ции. Может быть,я ошибался, как это обычно бывает, когда опережаешь своего пациента. Или Иренбыла про­сто из тех,кто не способен извлечь для себя пользу из столкновения с существующейситуацией. В любом слу­чае, обнаружив, что двигаюсь в никуда, в конце концов я отказалсяот этой тактики и начал искать другие спо­собы помочь ей. Затем, несколькомесяцев спустя, когда я меньше всего этого ожидал, произошел эпизод сна­тюрмортом ипоследовавшими за ним образами и снами, обильно наполненными осознаниемсмерти.

Теперь ситуация была самой подходящей, иона стала воспринимать мои интерпретации. Ей приснился еще один сон, настолькозахватывающий, что она не могла выкинуть его из головы.

Pages:     | 1 |   ...   | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 |   ...   | 33 |    Книги по разным темам