Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 |   ...   | 51 |

И тут четырехглавую мышцу свело жестокойсудоро­гой! Онасхватилась за бедро. Брейер знал, что за этим последует. Даркин тут жеподхватил ее на руки и поло­жил на соседнюю лавочку. Теперь он будет делать ей массаж. Иточно, Даркин уже снимал перчатки, аккурат­но просовывал руки под ее пальто иначинал массиро­ватьбедро. Будет ли Берта стонать от боли Да, тихонь­ко. До Брейера доносились еестоны! А теперь закроет ли она глаза, словно входя в состояние транса, закинетли руки за голову, выгнет ли спину дугой, выставляя свою грудь вперед и вверхДа, да, вот! Теперь ее пальто рас­пахнется — да, он видел, как ее рука незаметно расстеги­вает пуговицы. Он знал, что платьеее задралось, как всегда. Точно! Она постоянно сгибает и разгибает колени— вот этого Брейерраньше не видел, — иподол пла­тьязабирается вверх почти до самой талии. Остолбенев­ший Даркин стоит рядом, не отрываяглаз от ее розовых шелковых трусиков и очертаний темноготреугольника.

Из своего укрытия Брейер заглядывает черезплечо Даркина, ошеломленный не менее его. Прикрой ее, глу­пец! Даркин пытается привести ееплатье в должный вид и застегнуть пальто. Руки Берты мешают ему. Ее глазазакрыты. Она в трансе Даркин выглядит взволнован­ным — ля был бы не лучше,— думает Брейер,— и нер­вно оглядывается по сторонам.Слава богу, вокруг нико­го! Судорога начинает отпускать. Он помогает Берте встать, и онапытается идти.

У Брейера начинается головокружение, емукажется, что он покинул свое тело. В происходящем вокруг есть что-тонереальное, словно бы он смотрел спектакль в каком-то огромном театре сбалкона, из первого ряда. Что он чувствует Может, он ревнует Берту к докторуДаркину Он молод, красив и одинок, Берта прижима­лась к нему сильнее, чем когда-топрижималась к нему. Но нет! Нет ни следа ни ревности, ни враждебности.На­оборот, ончувствует симпатию и некую близость к Дар­кину. Берта не разделяет их,наоборот — онаоказывает­ся связующимзвеном, объединяющим их в братство вол­нения.

Молодые люди продолжили прогулку. Брейерулыб­нулся, увидев,что теперь не пациентка, а доктор шел не­уклюжей, шаркающей походкой. Онискренне сочувст­вовалсвоему преемнику: как часто ему самому приходи­лось бороться с неудобствамипульсирующей эрекции во время прогулок с Бертой! Вам повезло, доктор Даркин,что сейчас зима! —сказал себе Брейер. —Летом намного хуже —никакое пальто вас не спрячет. Придется запихи­вать под ремень!

Пара, дойдя до конца тропинки, повернуланазад и направилась в его сторону. Берта схватилась за щеку. Брейер видел, чтотеперь судорога охватила ее глазнич­ные мышцы, она билась в агонии. Ни дня не обходилось без приступалицевой боли, tic douluoreux17, и боль была столь сильной,что справиться с ней мог только морфий. Берта остановилась. Он точно знал, чтобудет дальше. Это было ужасно. Снова ему показалось, что он в театре и, какрежиссер или суфлер, показывает актерам, что де­лать и говорить дальше. Возьми еелицо в руки, ладо­ни— на щеки, большиепальцы — напереносицу. Вот так, правильно. Теперь, слегка нажимая, поглаживай ее брови.Хорошо! Он видел, как расслабляется лицо Бер­ты. Она потянулась к запястьямДаркина и приложила его руки к своим губам. Брейера пронзила боль, словно отудара ножом. Его руки она целовала так лишь однаж­ды: это был момент их самой остройблизости. Она по­дошлаближе. Он слышал ее голос: Папочка, мой доро­гой папочка. Брейеру было оченьбольно слышать эти слова. Так она обычно называла его.

Это все, что он смог услышать. Но этогобыло до­вольно. Онвстал и, не сказав удивленным медсестрам ни слова, вышел за ворота Бельвью исел в ждущий его эки­паж. Как в тумане, он вернулся в Констанц, где как-то умудрилсясесть на поезд. Свисток локомотива помог ему прийти в себя. Сердце его бешеноколотилось. Он откинулся на спинку сиденья и погрузился в обдумыва­ние увиденного. Эта меднаятабличка, мой венский ка­бинет, дом, в котором я вырос, теперь вот Берта — все они остаются на своихместах, я не являюсь необходи­мым условием их существования. Я случаен, заменяем. СпектакльБерты может проходить и без меня. Никто из нас для этого не нужен, даже самгосподь бог. Ни я, ни Даркин, ни все наши преемники.

Голова Брейера шла кругом. Может, емутребовалось больше времени, чтобы все произошедшее уложилось в его сознании. Онустал. Он откинулся назад, закрыл гла­за в поисках убежища в мечтах оБерте. Но безуспешно! Его мысль шла по проторенным привычным дорожкам: онустроился перед мысленной сценой, подготовил исходные декорации и ждал, чтобудет дальше, —всегда решала Берта, не он, — и вернулся на свое место в зале в ожидании начала спектакля. Нодействие не начиналось. Ничто не двигалось. Сцена оставалась недвижима вожи­дании егоуказаний.

Экспериментируя с фантазией, Брейеробнаружил, что теперь он может по своему желанию вызвать и про­гнать образ Берты. Когда он звалее, она с готовностью появлялась в любом виде и в любой позе, в какой онпо­желает. Но онабольше не вела независимое существова­ние: ее образ оставался застывшимдо тех пор, пока он не приказывал ей двигаться. Настройки ухудшались: он не былпривязан к ней, она не имела над ним власти.

Это была удивительная трансформация.Никогда рань­ше Брейерне думал о Берте с таким безразличием. Нет, не с безразличием, но так спокойно, с такимсамообла­данием. Небыло ни жгучей страсти, ни желания, но и злобы не было. Впервые он понял, чтоони с Бертой бы­литоварищами по несчастью. Она была такой же жер­твой, как и он. Она тоже не смоглаобрести себя. Она не выбирала свою жизнь, она была свидетельницей одних и техже нескончаемых сцен.

На самом деле, думая о Берте, Брейер вдругосознал весь трагизм ее жизни. Может, сама она этого не пони­мала. Может, она отказалась нетолько от выбора, но и от самого осознания этого. Она так частолотсутствовала, пребывала в состоянии транса, даже не проживая свою жизнь.Брейер знал, что в этом плане Ницше ошибался! Он небыл жертвой Берты. Они оба были жертвами.

Как много он узнал! Если бы он только могначать все сначала и стать ее врачом именно теперь. День, прове­денный им в Бельвью, показал,насколько недолговеч­ным был эффект его терапии. Как глупо было многие месяцы тратитьна работу с симптомами — банальные, поверхностные стычки, — отказываясь от настоящей битвы,внутреннего сражения не на жизнь, а на смерть.

Поезд с ревом вырвался из длинноготуннеля. Взрыв яркого солнечного света вернул Брейера в настоящее. Онвозвращался в Вену повидаться с Евой Бергер, его бывшей медсестрой. Онизумленно оглядел купе поезда. Я снова сделал это, — подумал он. — Я сижу в поезде и мчусь к Еве,не имея при этом ни малейшего понятия, когда и как я принял решение повидатьсяс ней.

Добравшись до Вены, Брейер взял фиакр додома Евы и подошел к ее двери.

Было четыре часа дня, и он чуть неразвернулся и не ушел, будучи уверенным — и надеясь, — что она на ра­боте. Но она была дома. Она явнобыла шокирована его появлением и стояла, молча уставившись на него. Когда онспросил, можно ли ему войти, она пригласила его в дом, окинув смущеннымвзглядом соседские двери. В ее присутствии ему сразу же стало легче. Шестьмесяцев прошло с тех пор, как он видел ее в последний раз, но ему, как ираньше, было легко выговариваться ей. Он рассказал ей обо всем, что случилось стех пор, как он уволил ее: встреча с Ницше, постепенная трансформа­ция, происшедшая с ним, решениепретендовать на сво­боду и уйти от Матильды, от детей, его последняя немая встреча сБертой.

И теперь, Ева, я свободен. В первый разза всю мою жизнь я могу делать все, что я хочу, идти, куда я хочу. Скоро,возможно, сразу после нашего разговора, я поеду на вокзал и выберу, куда ехатьдальше. Даже сейчас я не знаю, куда я поеду: может, на юг, к солнцу, может, вИталию.

Ева, женщина довольно разговорчивая,обычно отве­чала целойречью на каждое его предложение, но сейчас, что удивительно, сохраняламолчание.

Разумеется, — продолжал Брейер, — я буду одинок. Ты знаешь, какойя. Но я смогу знакомиться со всеми, с кем захочу.

В ответ от Евы — ни слова.

Или приглашу старого друга составить мнекомпа­нию впутешествии по Италии.

Брейер не мог поверить своим словам. Вдругперед его глазами возникли его голуби, они заполняли собой все небо и все оникишели у окна его лаборатории, воз­вращаясь обратно в свои клетки.

Ева не отвечала на его инсинуации. Этонапугало его, но и принесло облегчение. Она начала задавать ему во­просы.

О какой свободе ты говоришь Что тыимеешь в виду под словосочетанием непрожитая жизнь — Она недоверчиво покачалаголовой. — Йозеф, ямало что по­нимаю. Явсегда мечтала иметь твою свободу. Какую свободу могла иметь я Когда тебеприходится думать о том, как расплатиться с мясником, у тебя не хватаетвре­мени думать освободе. Ты хочешь освободиться от своей профессии Посмотри, чем занимаюсь я!Когда ты меня уволил, я была вынуждена принять любое предложение, и теперьединственная свобода, о которой я мечтаю, — это свобода не работать в ночнуюсмену в Главной боль­нице Вены.

Ночная смена! Вот почему она дома в такоевре­мя, — подумал Брейер.

Я предлагал тебе помочь устроиться надругую рабо­ту. Ты неотвечала на мои послания.

Я была шокирована, — ответила Ева. — Я получила хороший урок:рассчитывать можно только на себя и ни на кого другого. Только сейчас, впервыеза все это вре­мя, онаподняла голову и заглянула Брейеру прямо в глаза.

Брейер вспыхнул от стыда, что не защитилее, и начал просить у нее прощения, но Ева заторопилась сменить тему, заговориво своей новой работе, свадьбе ее сестры, здоровье ее матери, отношениях сГерхардом, молодым юристом, с которым она впервые встретилась, когда он лечилсяв госпитале.

Брейер знал, что своим визитомкомпрометирует ее, и собрался уходить. У дверей он неловко протянул ей руку иначал задавать вопрос, но заколебался, — а имеет ли он теперь правообщаться с ней в том же фамильяр­ном тоне Он решил рискнуть. Хотя было ясно, что близости междуними уже не существовало, пятнадцать лет дружбы так просто вычеркнуть былонельзя.

Ева, я сейчас уйду. Но, пожалуйста,позволь мне за­датьтебе один последний вопрос.

Спрашивай, Йозеф.

Я не могу забыть то время, когда мы былиблизки. Помнишь, однажды, поздно вечером, мы сидели в каби­нете и проговорили целый час. Ярассказал тебе, как от­чаянно и неудержимо меня тянет к Берте. Ты сказала, что боишься заменя, что ты мой друг, что ты не хочешь, чтобы я разрушил свою жизнь. Потом тывзяла мою руку, как сейчас я беру твою, и сказала, что ты готова сделать все,что угодно, все, что бы я ни попросил, толь­ко бы спасти меня. Ева, не знаюсколько раз, наверное, сотни, я вспоминал этот наш разговор. Ты непредстав­ляешь, чтоэто для меня значит, как часто я жалел, что отделался отговорками. А спросить ятебя хочу вот о чем —это, наверное, несложный вопрос: были ли твои слова искренними Должен ли я былответить тебе

Ева высвободила свою руку, положила ееБрейеру на плечо и, запинаясь, произнесла: Я не знаю, что сказать, Йозеф. Я небуду гать. Прости, что я так отвечаю на твой вопрос, но во имя нашей былойдружбы я должна быть честной. Йозеф, я не помню этого разговора!

Два часа спустя Брейер обнаружил себя ввагоне вто­рогокласса, несущего его в Италию.

Он понял, как важно для него было весьэтот послед­ний годиметь за своей спиной Еву в качестве подстра­ховки. Он рассчитывал на нее. Онвсегда был уверен, что она придет к нему на помощь по первому же его зову. Какона могла забыть

Йозеф, а чего ты ожидал — спросил он себя. — Что она, замороженная, лежит наполке в шкафу в ожидании того момента, когда ты откроешь дверь и вернешь ее кжизни Тебе уже сорок лет, и пора бы понять, что твои женщины существуютнезависимо от тебя: у них своя жизнь, они взрослеют, они строят свою жизнь, ониста­реют, они заводятновые знакомства. Не меняются толь­ко мертвецы. Только твоя мать, Берта, парит во времени, ждеттебя.

Внезапно ужасная мысль яркой вспышкойпронзила его мозг: не только Ева и Берта будут жить дальше без него, но иМатильда, что она тоже будет существовать без него, что придет день, и онаполюбит другого. Ма­тильда, его Матильда, с другим мужчиной — нет, мысль об этом быланевыносимо болезненна. Слезы текли из его глаз. Он поднял глаза на багажнуюполку в поисках своего чемодана. Вот и он, на расстоянии вытянутой руки,тянется к нему своей латунной ручкой. Да, он точ­но знал, что должен делать:схватить эту ручку, поднять чемодан, снять его с металлической полки, сойти споез­да на следующейже станции, все равно где, и сдаться на милость Матильды.

Но перед его внутренним взором возникобраз Ниц­ше, силавлияния которого парализовала его.

Фридрих, как я мог все бросить Я былидиотом, по­слушавшисьтебя!

Ты уже отказался от всего, что было важнодля тебя, еще до того, как мы встретились. Вот почему ты впал в отчаяние,Иозеф. Помнишь, как ты оплакивал потерю исключительно одаренногопаренька

Но теперь у меня ничего неосталось!

Ничто есть все! Чтобы стать сильным, тебедля нача­лапотребуется пустить корни в ничто и научиться жить в самом одинокомодиночестве.

Моя жена, моя семья! Я люблю их! Как ямог поки­нуть их Явыйду на следующей станции.

Ты бежишь от себя самого. Запомни, чтокаждый момент возвращается вечно. Подумай об этом: каково вечно бежать отсвободы!

Я должен...

Ты должен только стать тем, кто ты есть.Стать силь­ным, иначеты вечно будешь использовать других для своего развития.

Но Матильда! Мои клятвы! Ядолжен...

Должен, должен! Ты не выживешь с такимивот ми­зернымидостоинствами. Учись быть грешным. Создай новое Я из праха своей старойжизни.

Слова Ницше преследовали его до самойИталии.

Вечное возвращение.

Бесконечные песочные часы существованияперево­рачиваются— снова иснова.

Позвольте этой мысли овладеть вами, и, яклянусь, вам никогда не стать прежним.

Нравится ли вам эта идея Илинет

Живите так, как вам нравится.

Пари Ницше.

Доведите вашу жизнь до конца.

Умрите вовремя.

Имейте смелость менять своиубеждения!

Эта жизнь — это ваша жизньнавеки.

Pages:     | 1 |   ...   | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 |   ...   | 51 |    Книги по разным темам