Таким образом, рост объективного научногознания невозможно объяснить с помощью картины Куна. Ничего хорошего нет в том,чтобы притворяться, что следующие друг за другом объяснения лучшетолько на основесвоей собственной парадигмы. Существуют объективные различия. Мы можем летать,тогда как большую часть истории человечества люди могли только мечтатьоб этом. Древние люди не были бы слепы к действенности наших летательныхаппаратов только потому, что, имея свою парадигму, они не смогли бы понятьпринцип их работы.Причина того, почему мы можем летать, состоит в том, что мы понимаем, чтодействительно существует, достаточно хорошо, чтобы построить летательные аппараты.Причина того, почему древние не могли сделать это, в том, что их понимание былообъективно хуже нашего.
Если привить реальность объективногонаучного прогресса теории Куна, то она будет означать, что все бремя фундаментальногоноваторства несутнесколько иконоборческих гениев. Оставшаяся часть научного общества используетих, но в важных вопросах только препятствует росту знания. Этот романтический взгляд (который частовыдвигают независимо от идей Куна) также не соответствует действительности. Действительно былигении, которые в одиночку совершали революции в целых науках: о нескольких яуже упоминал в этой книге — этоГалилей. Ньютон, Фарадей, Дарвин, Эйнштейн, Гедель. Тьюринг. Но в целом, эти людиумудрялись работать, публиковать свои труды и завоевывать признание,несмотря на неизбежноепротивостояниеувязших в грязи и служителей времени. (Галилео был сломлен, но неучеными-соперниками). И несмотря на то, что большинство из них сталкивались снерациональной оппозицией, карьера ни одного из них не соответствоваластереотипу ликоноборца против научного истэблишмента. Большинство из нихизвлекали выгоду и поддержку из своих взаимодействий с учеными, поддерживавшимипредыдущую парадигму.
Иногда я обнаруживаю, что принимаю сторонуменьшинства в фундаментальных научных противоречиях. Но я никогда несталкивался счем-либо, подобным ситуации Куна. Конечно, как я уже сказал, большая частьнаучного общества не всегда настолько открыта критике, насколько она должна бытьоткрыта ей в идеале. Тем не менее, степень, в которой она придерживаетсялдолжной научной практики при проведении научных исследований, — это нечто замечательное. Стоиттолько посетить исследовательский семинар в любой фундаментальной областилточных наук, чтобы увидеть, насколько отличается поведение исследователей от обычного поведениялюдей. Итак, мы видим, как эрудированный профессор, признанный ведущимэкспертом в своейобласти, проводит семинар. Семинарская аудитория полна людей из каждого рангаиерархии академического исследования: от аспирантов, которые познакомились сэтой областью только несколько недель назад, до других профессоров,авторитет которых соперничает с авторитетом оратора. Академическаяиерархия — этозамысловатая властная структура, где карьера, влияние и репутация человекапостоянно подвергаются риску, как в рабочем кабинете, так и в зале заседаний.Однако пока идетсеминар, для наблюдателя может оказаться достаточно сложным определитьположение участников. Самый молодой аспирант спрашивает: Ваше третье уравнениедействительно следует из второго Я уверен, что нельзя пренебречь тем членом, которымпренебрегли вы. Профессор уверен, что этим членом можно пренебречь и что студент делает ошибочное суждение,которое не сделал бы более опытный человек. Итак, что же происходитдальше
В аналогичной ситуации обладающий властьюглавный исполнитель,деловому суждению которого противоречит новичок, мог бы сказать: Послушайте, ясделал больше подобных суждений, чем вы съели горячих обедов. Если я говорю,что это работает, значит, это работает. Важный политик в ответ на критикунеизвестного, но амбициозного партийного рабочего мог бы сказать: Вы на чьейстороне Даже наш профессор, вне исследовательскогоконтекста (скажем, читая лекцию студентам), вполнемог бы свободно ответить: Сначала научитесь ходить, а уж потом бегайте. Прочтитеучебник, а пока не тратьте ни свое время, ни наше. Но на исследовательскомсеминаре такой ответ на критику вызвал бы волну смущения в аудитории. Люди отвели бы глаза ипритворились бы, что усердно изучают свои записи. Появились бы ухмылки и косыевзгляды. Все были бы шокированы откровенной неуместностью такого отношения. Вподобной ситуации взывать к авторитету (по крайней мере, открыто) просто неприемлемо, даже когдасамый старший ученыйво всей области обращается к самому младшему.
Поэтому профессор всерьез принимает точкузрения студента и приводит краткий, но адекватный аргумент в защиту спорногоуравнения. Профессоризо всех сил пытается скрыть свое раздражение этой критикой из такого низкогоисточника. Большинствовопросов из низовбудет в форме критики, которая, будучи обоснованной, уменьшила бы или вообщеуничтожила бы ценность работы всей жизни профессора. Но появление сильной иразнообразной критики принятых истин — одна из причин семинара. Каждыйсчитает само собой разумеющимся, что истина не очевидна, и что очевидное необязательно должно быть истиной; эти идеи следует принять или отвергнуть всоответствии с их содержанием, а не с их происхождением; что величайшие умымогут ошибаться; и что самые, на первый взгляд, тривиальные возражения могутоказаться ключом к великому научному открытию.
Таким образом, участники семинара, покаони заняты наукой, ведут себя с научной рациональностью. Но вот семинар заканчивается.Последуем за группой в столовую. Немедленно заявляет о себе нормальное человеческое поведение вобществе. К профессору относятся с уважением, он сидит за столом вместе слюдьми, равными ему по положению. Несколько избранных из более низких слоевтакже получилипривилегию сидеть вместе с ним. Беседа переходит на погоду, сплетни или(особенно) академическую политику. Пока обсуждают эти предметы, снова появитсявесь догматизм и предрассудки, гордость и лояльность, угрозы и лесть обычныхвзаимоотношений, свойственных людям в подобных обстоятельствах. Но если случится так, чтобеседа вернется к теме семинара, ученые мгновенно снова превратятся в ученых.Начинаются поиски объяснений, правят свидетельство и аргумент, и положение людейстановится несущественным по ходу спора. Во всяком случае, таков мой опыт в техобластях, где я работал.
Даже несмотря на то, что история квантовойтеории дает множествопримеров нерациональной склонности ученых к тому, что можно было бы назвать парадигмами, былобы сложно найти более наглядный пример, противоречащий теории Куна опоследовательностипарадигм. Открытие квантовой теории несомненно было концептуальнойреволюцией, возможно,величайшей революцией со времен Галилео, и, в самом деле, было нескольколзакоснелых ученых, которые так и не приняли ее. Однако главные фигуры физики,включая почти всех, кого можно считать частью физического истэблишмента, былиготовы немедленноотказаться от классической парадигмы. Все быстро признали, что новая теориятребует радикального отхода от классической концепции структуры реальности.Единственный спор заключался в том, какой должна быть новая концепция. Черезнекоторое время физик Нильс Бор и его Копенгагенская школа установили новуютрадиционность. Эта новая традиционность никогда не принималась достаточношироко как описание реальности, чтобы назватьее парадигмой, хотя большинство физиков открыто одобряли ее (Эйнштейн был выдающимсяисключением). Удивительно, но она не соглашалась с утверждением истинности новой квантовой теории.Напротив, она критически зависела от ложности квантовой теории, по крайнеймере, в той форме, в какой она была в то время! В соответствии сКопенгагенской интерпретацией уравнения квантовой теории применимы только к ненаблюдаемымаспектам физической реальности. В моменты наблюдения начинается отличныйпроцесс, который включает прямое взаимодействие между человеческим сознанием идробноатомной физикой. Одно конкретное состояние сознания становится реальным,остальные — тольковозможными.Копенгагенская интерпретация изложила этот мнимый процесс только в общихчертах; более полное описание считалось задачей будущего или, возможно, находилосьза пределами человеческого понимания. Что касается ненаблюдаемых событий, интерполирующихмежду сознательныминаблюдениями, было непозволительно спрашивать о них! Как физики, даже врасцвет позитивизма и инструментализма, могли принять такую несущественнуюконструкцию, как традиционная версия фундаментальной теории, остается вопросом дляисториков.
Нет необходимости заниматься замысловатымидеталями Копенгагенской интерпретации, потому что ее мотивация была, главным образом,направлена на то, чтобы избежать вывода о многосмысленности реальности, и уже по одной этойпричине эта теория несовместима со сколь-нибудь истинным объяснением квантовыхявлений.
ет двадцать спустя Хью Эверетт, в товремя аспирант в Принстоне, работавший под руководством выдающегося физикаДжона АрчибальдаУилера, впервые изложил выводы о наличии множества вселенных, исходя из квантовой теории.Уилер не принял их. Он был убежден (и до сих пор убежден), что видение Бора,хотя и не полностью, было основой правильного объяснения. Но повел ли он себя так же, какнам следовало бы ожидать по стереотипу Куна Попытался ли он подавить еретические идеи своегоученика Напротив, Уилер боялся, что идеи Эверетта могут недооценить. Поэтомуон сам написал небольшую статью в сопровождение статьи, публикуемой Эвереттом,и обе статьи появились рядом в журнале Reviews ofModern, Physics. Статья Уилера так действеннообъясняла и защищала статью Эверетта, что многие читатели предположили, что обаавтора ответственны за содержание статьи. Поэтому, теорию мультиверса в течениемногих следующих лет ошибочно считали теорией Эверетта-Уилера, что весьмаогорчалопоследнего.
Достойная для подражания верность Уилеранаучной рациональности, может быть, чрезмерна, но ни в коем случае не уникальна. Вэтом отношении я должен упомянуть Брайса ДеВитта, еще одного выдающегося физика, которыйсначала выступал против Эверетта. В исторической переписке ДеВитт выдвинулцелый ряд подробных технических возражений теории Эверетта, каждое из которых Эвереттопроверг. ДеВитт завершил свое доказательство на неофициальной ноте, указав, что он просто не можетпочувствовать, что расщепляется на многочисленные различные копии всякий раз,когда принимает решение. Ответ Эверетта прозвучал как отголосок спора между Галилеои Инквизицией. А вы чувствуете, что Земля вертится — спросил он — поскольку квантовая теорияобъясняет, почему мы нечувствуем этогорасщепления так же, как теория инерции Галилео объясняет, почему мы нечувствуем, что Земля вертится. ДеВитт признал свое поражение.
Тем не менее, открытие Эверетта неполучило широкого признания. К сожалению, большинство физиков поколения междуКопенгагенскойинтерпретацией и Эвереттом отказалось от идеи объяснения в квантовой теории.Как я сказал, это был расцвет позитивизма в философии науки. Отвержение (илинепонимание) Копенгагенской интерпретации вместе с тем, что можно было бы назвать практическим инструментализмом, стало (и остается)типичным отношением физиков к самой глубокой из известных теории реальности.Если инструментализм— это доктрина обессмысленности объяснений, поскольку теория — это всего лишь линструмент дляпредсказаний, практический инструментализм — это практика использованиянаучных теорий без знания их смысла. В этом отношении подтвердился пессимизмКуна в отношении научной рациональности. Однако отнюдь не подтвердилась история Куна о том, как новыепарадигмы замещают старые. В некотором смысле сам практический инструментализм сталлпарадигмой, которуюфизики приняли, чтобы заместить классическую идею объективной реальности. Ноэто не та парадигма, на основе которой человек понимает мир! В любом случае,что бы еще ни делали физики, они уже не смотрели на мир через парадигмуклассической физики, которая, кроме всего прочего, являла собой объективныйреализм и детерминизм в миниатюре. Большинство физиков отказались от этойпарадигмы, как только была предложена квантовая теория, даже несмотря на то, что она властвоваланад всей наукой и была неоспорима с тех пор, как Галилео триста лет назадпобедил в интеллектуальном споре с Инквизицией.
Практический инструментализм сгодилсятолько потому, что в большинстве разделов физики квантовая теория не применимав своейобъяснительной способности. Она используется только косвенно, при проверкедругих теорий, и необходимы только ее предсказания. Таким образом, физики изпоколения в поколение считали достаточным рассматривать интерференционныепроцессы, подобные тем, что происходят за тысячетриллионную долю секунды, когда сталкиваются двеэлементарные частицы,как черный ящик: они готовят вход и наблюдают выход. Они используют уравненияквантовой теории для предсказания одного из другого, но никогда не знают, да ихэто и не волнует, как получается выход в результате входа. Однако существует два раздела физики, где подобное отношениеневозможно, потому что внутренняя деятельность квантово-механическогообъекта составляет весь предмет этих разделов. Этими разделами являютсяквантовая теория вычисления и квантовая космология (квантовая теория физической реальностикак единого целого). Как-никак, плоха была бы та теория вычисления, котораяникогда не обращалась бы к проблемам того, как выход получается из входа! А что касаетсяквантовой космологии, мы не можем ни подготовить вход в начале мультиверса, ниизмерить выход в конце. Его внутренняя деятельность — это все, что существует. По этойпричине абсолютное большинство исследователей в этих двух областях используютквантовую теорию в ее полной форме, форме мультиверса.
Таким образом, история Эверетта— это действительноистория молодого новатора, который оспаривал общепринятое мнение, икоторого многиеигнорировали, пока десятилетия спустя его точка зрения постепенно не сталановым общепринятым мнением. Однако основа новшества Эверетта заключалась не втом, чтобы заявить о ложности общепринятой теории, а в том, чтобы заявить о ее истинности! Теученые, которые были далеки от того, чтобы думать на языке своей собственнойтеории, отказывались думать на ее языке и использовали ее только какинструмент. Однако они ничуть не жалея отказались от предыдущей объяснительнойпарадигмы, классической физики, как только появилась теория лучше.
Pages: | 1 | ... | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | ... | 58 | Книги по разным темам