Я начал яснее понимать, что бывают разныевиды сумасшествия. Кого-то сводят с ума, то есть его злокачественное одиночество являетсяследствием того, что его вытолкнули из семьи. Другие сходят с ума, как в случае влюбленности,этих радостных, но и пугающих переживаний; то же самое происходит и впсихотерапии. (Иногда такое называют Упсихозом переносаФ по аналогии сУневрозом переносаФ.) Третьи ведут себя безумно: таковы сумасшедшие действия человека, который когда-тооднажды был болен и возвращается к этому состоянию всякий раз при стрессе, хотяв то же время его поведение отнюдь не является неконтролируемым. Он какребенок, недавно научившийся ходить: тот, когда спешит, встает на четвереньки иползет, хотя это и медленнее.
Есть и другие виды сумасшествия, напримерпсевдосумасшествие,случающееся в социальных группах или на приеме у психотерапевта, илиигра в сумасшествие, вкоторую иногда играет терапевт с пациентом или пациент с терапевтом. Один изхарактерных примеров псевдосумасшествия – молитва некоторых сект УнаязыкахФ.
За всеми этими концепциями стоит моеубеждение, что самая важная задача для терапевта – беречь пространство своей жизни,свою личность, а также отделить свою профессиональную роль отлюбительского аэнтузиазма, с акоторогоа начиналась аегоа карьера. Она долженработать не из любви к этой роли, а в силу того, что такова егоработа.
Я как собственный родитель
Последние годы меня все больше занимаетрассказ о том, как Платона попросили кратко выразить самую суть УДиалоговФ, ион, пребывая на смертном одре, загадочно ответил: УУчиться умиратьФ. Этопредставляется мне логичной психотерапией. Постепенно я собрал свои попыткиумертвить или, если хотите, торжественно похоронить жившие в фантазиивозвышенные мечтания и глубокие разочарования. Например, мои прежние мечты окарьере администратора были отчасти убиты десятью годами ответственногоположения, отчасти задушены тем годом, когда я был президентом Американскойпсихиатрической ассоциации (Френсис Харпер, который являлся тогда фактическимпрезидентом, может это понять). Переехав в Мэдисон, я заявил, что не хочузаниматься администрированием. Это означало: УЯ наконец-то убил фантазию, чтомогу мыслить административноФ. С каждым из этих частичных самоубийств я получалновую свободу полнее отдавать себя терапии и полнее быть самимсобой.
В новой жизни в Мэдисоне я узнал парусники.Собрав нужное снаряжение, начал мечтать о путешествии через Атлантическийокеан. Постепенно я осознал, что необходимая тренировка навигационных навыков,время, деньги, – всеэто не увязывается с моей работой и моими радостями жизни, и сначала мне сталогрустно. Позднее, когда я убедился, что могу принять эту смерть, с новойсвободой стал наслаждаться путешествиями на паруснике вместе с женой по нашемуозеру. Преодолев тоску, другими словами, превзойдя самоубийство мечты, я сталбольше радоваться жизни.
Еще более важные, но не поддающиесяописанию вещи постоянно происходят между мною и семьями в моем частном офисеили в клинике. Родители, их родители, братья и сестры, супруги, дети приходят иУзаводятФ мое восприятие, порождают удовольствие, извлекают воспоминания особственной семье, по четырем поколениям которой я совершаю своеплавание.
Я открыл, что самоубийство планируется втрех поколениях семьи. Раз отец не кормил Джо, какого черта он будет кормитьсвоего сына. Если мать не могла наслаждаться близостью, ее дочь Мэри также небудет чувствовать себя вправе наслаждаться близостью. Я открыл, чтонеобусловленное принятие можно получить только от ребенка, да и то не старшедевяти месяцев от роду. Каждое такое открытие – как бы часть меня. Все свободнеекидая в общий котел семейной терапии кусочки и частицы своих фантазий, я борюсьза то, чтобы стать родителем самому себе, чтобы готовиться к смерти и учитьсяумирать, что парадоксальным образом означает – жить полнее в сегодняшнем дне вего сегодняшней радости.
Избавление от власти мифов
Нарциссизм – это способность смотреть на свойобраз, созданный тобою, родителями, родственниками или друзьями, и вырваться изэтого мифа. УМама думала, что я стану президентом. P.S. Только не сказала,президентом чего!Ф То, что она проецировала на меня, стало моим бредом, и выйтииз него было важной частью борьбы за индивидуацию. Параллельно я носил всебе миф: моя мать –сверхъестественная женщина. Она может передвигать громадные кресла, готовитьчудесную еду; если она целует мои раны, они перестают болеть. В моей головемать превратилась в миф, а когда миф не сбывался или не воплощался, виноватыбыли обстоятельства. Миф оставался неприкосновенным.
В психотерапии встает вопрос, какдемифологизировать мать и как демифологизировать своих близких для того, чтобысделать первый шаг к собственной демифологизации.
В своем профессиональном мире я сам создаюсреду для зарождения мифа обо мне, мифа, живущего в людях и группах. А затем ястрадаю от изоляции и одиночества, от ужаса, что личность исчезнет и останетсятолько миф. Загадочно, кто эти УониФ, мои мифотворцы УОниФ – это те, кого я сам настраиваювоспринимать меня опреде-ленным образом. Вопрос не в том, почему они этосделали – ведь я самписал сценарий, –вопрос в том, как их остановить Как освободиться от этого одиночества Страх,что меня осудят, унизят, отвергнут, заставляет создавать миф, воображаемоеприсутствие, защищающее меня и делающее невидимым. Япроигрывал миф Угерой семьиФ для родителей, быУответственным работникомФ для детей; меньше, быть может, играл такие роли дляжены, но зато больше – для публики. Конечно, с мифом порватьгораздо тяжелее тому, кто сам в него верит.
Как можно разрушить свой миф о себеОтчасти – с помощьюсмеха, отчасти – давему столкнуться с реальностью или напав на него с антимифом (например: УКакзамечательно, что Фрейд мочил штанишки!Ф). Развивать чувство абсурда,способность хохотать над мифом, наслаждаться им как забавой, не становясь приэтом его рабом и не принимая всерьез. Может быть, самый надежный способподорвать миф –ввести антимиф; а может быть, сделать оба мифа саморазрушающимися; илиразрушить интенсивным подкреплением, раздувая миф, пока тот не станетневыносимым!
Моя жена – мой ко-терапевт
Моя жена Мюриэл – я могу об этом сказать сегодня,прожив вместе пятьдесят лет, – с самого начала путешествия в мир психотерапии была моим тайнымконсультантом и супервизором. Она не получила профессиональной подготовки, новоспитала шестерых детей и, разумеется, поддерживала и ободряла меня внепрерывных сражениях на профессиональном поле. В этом смысле она всегда былако-терапевтом, хотя я никогда не обсуждал с ней подробностей работы. Мояпрофессиональная паника к концу рабочего дня, разговоры о сложных пациентахсделали ее системой поддержки. Что еще важнее, для меня работа – это функция, роль, и мое участиев семейной терапии, в подготовке стажеров, в обучении студентов были не стользначимы, как ее забота и расспросы. Пока положение мужа и жены продвигало насвсе больше и больше к равенству, тайные игры в жену-маму и мужа-ребенка давалиМюриэл огромную власть. Кроме того, мы были родителями, и бесконечные нашивзаимодействия с одним, двумя, тремя, четырьмя, пятью, шестью детьми настолькопоглощали нас, что профессиональная жизнь отходила на второй план.
Я за все эти годы совершенствовался в ролипсихотерапевта, которую сейчас понимаю как роль приемного родителя. То, чтоделала Мюриэл, было не столько ролью, сколько глубокой самоотдачей и выражениемличности. Поэтому занятия Мюриэл для нее самой были гораздо значимей моейработы в офисе. Когда в 1955 году с отъездом первого ребенка в колледж мыстолкнулись с феноменом пустого гнезда, я пригласил Мюриэл побытько-терапевтом, –моими пациентами были психотерапевт со своей женой, пришедшие разрешить своисупружеские проблемы. Казалось нечестным предложить им просто профессиональнуютерапевтическую команду. Естественно, что открытость Мюриэл, еенепосредственность и отсутствие профессиональной холодности оказались оченьценными и, к моему удивлению, она часто была адекватнее ситуации, чем я сам.Ощущение связи между нами стало терапевтичным, терапевтом было наше УМыФ.Главное, что пациенты видели настоящих приемных родителей, а не двоихпрофессионалов, которые притворяются командой, и не одиночку, который поочереди изображает то кормящего, то делового родителя, что сделать нелегко, ато и совсем невозможно.
За последние двадцать лет мы с Мюриэл всебольше работали вместе. Наш брак стал метафорой для их брака, а их союз и супружескаявойна, разумеется, отражают события нашего брака.
Команда, состоящая из мужа и жены, своимединством четче определяет административную сторону взаимоотношений. Например,пациенту (семье) совершенно ясно, что разные организационные решения (о звонкахв кризисных ситуациях или об изменениях назначен-ного времени) принимаютсявсегда с обоими ко-терапевтами. Это не только усиливает команду, но ипредохраняет от типичного ожидания материнской любви от каждого терапевта.Кроме того, команда супругов вносит новое измерение честности – основанной не столько наобъективности, сколько на взаимной открытости такой терапевтической пары другдля друга. Их теплота – будь то теплота любви и сотрудничества или жар гнева и споровмежду ними –передается семье. Иными словами, появляется атмосфера любви.
Команда мужа и жены символически оживляетдетские переживания, воспоминания о маме и папе. И, наконец, важно понять, чтотакая команда предоставляет паре или семье возможность лучше познакомиться ссиндромом пустого гнезда и помогает пережить вечно новый опыт расставания вовсем богатстве его звучания – с отголосками смерти, запустения, окончания важного дела, бегстваиз дома.
Неведомое никому, кроме тела
В связи с недавней операцией на открытомсердце, я много думаю о вещах, сокрытых от ума и ведомых одному только телу. Сэтим связан мой давнишний интерес к сновидениям: откуда они берутся Зачемприходят Тело знает весь процесс целиком, и надо ясно понимать, что УтелоФ– не просто синонимУбессознательногоФ. Тело помнит травму рождения. Оно записывает – в мышцах, в своем строении и вфизиологии – то, чтозабыто, то, что мы не узнаем никогда.
Тело помнит также психологическую смерть,происходящую под общим наркозом. Наркоз есть род самоубийства или убийства,когда только тело воспринимает операцию, и процесс жизни совершенно необычен.Четырехчасовая операция на моем сердце открыла мне по-новому смысл такогоразрыва. Два часа мое сердце не билось, а легкие сдулись, как пустые мешки; номой мозг ничего не помнит, мне это только могут рассказать. А мое тело знает. Оно было там, оно в этомучаствовало.
Когда мой разум понемногу снова вернулся втело, я стал все сильнее ощущать панику, страх: как бы этот бульдозер непроехался по мне опять. Я злился на неизбежное возвращение к своей экосистеме ичувствовал отчужденность от жизни, с которой связан моей культурой. Через семьдней после шестичасового параноидального бреда я приехал домой, и наступили тридня эйфории: во-первых, психологической эйфории повторного воплощения,во-вторых, физической, как будто тело только сейчас обнаружило, что продолжаетжить. За этим последовали сутки творческого полета мыслей, похожего на манию,экстаз жизни и новое понимание того, в какое рабство может превратиться жизнь.Меня удивило, насколько я переменился. Противоречия жизни перестали меняпорабощать. Моя система ценностей – та часть, которую я считал почти неизменной, – может, оказывается, меняться,хотя я еще не знаю, какой она будет. Я стал догадываться, откуда происходитжизненная энергия, как действует стресс и как он растет и разрушает, и думал:УА что ещеФ Появилось иное чувство времени, новое ощущение цельности моегоУЯФ, какой-то намек на понимание моих суицидальных импульсов – как если бы четырехчасоваясмерть ума позволила телу решать: жить или умереть.
Через несколько недель я почувствовал, какмои психика и тело снова начинают работать в одной команде. Какое-то время,казалось, мое тело настолько распоряжалось всем, что психика почти не работала,как если бы оно мстило за этот отрыв от психологического осознания и восприятияжизни. Позже тело начало делиться понемногу своим знанием с психологическимУЯФ. Порой я даже чувствовал что-то вроде ярости, накопившейся в моем теле,какой-то отзвук желания отомстить за причиненное ему насилие.
Старость – прекрасное время!
Кто-то сказал, что юность – такое прекрасное время жизни,что стыдно тратить его в юности. Я бы добавил сюда мое недавнее открытие, чтостарость – такоепрекрасное время, что стыдно ждать его так долго! Последние пять лет моейкарьеры преподавателя (она кончилась, когда мне исполнилось семьдесят лет,согласно университетским правилам) и последующие пять лет на пенсии оказалисьболее живыми, более творческими и счастливыми, чем предыдущиесорок!
Интересно подумать, отчего это. Однапричина тому –свобода от всевозможных страхов: страха навредить пациентам, страхаобщественного неодобрения, страха профессиональной неадекватности ипаники вообще. Чувство защищенности в пожилом возрасте происходит оттого, чтовсе – до лампочки.Другие люди имеют право на убеждения, но их убеждения не могут заставить менячувствовать себя неловко или меняться. Мне нравится моя жизнь, и я могу сидетьи наслаждаться ее процессом.
И процесс последних десяти лет – пяти лет преподавания и пяти напенсии – неповторим.Это время новых открытий. Такие открытия часто начинаются с одного слова, скоторым я вдруг просыпаюсь ночью, а потом проходят месяцы, пока не появитсяпервый набросок, и еще больше времени проходит, пока его черты не становятсяясными, и тогда я вскакиваю с постели в четыре утра и записываю. Переход отпервого этапа к последнему очень медленный, как будто способность соединить всевместе в один яркий образ сидит где-то в одной из комнат моего мозга, дожидаясьвозможности выйти наружу. Интересно, что когда такой концептуальный набросокнового понимания моих действий в терапии и моего видения семьи записан илипродиктован (хотя бы в общих чертах), почти невозможно к нему ничего добавить,как если бы он стал чем-то священным. Это мешает мне редактировать его,дополнять или изменять.
Pages: | 1 | ... | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | ... | 30 | Книги по разным темам