Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 59 |

Поскольку звук и чувство связаны междусобой весьма сильно, мы научились контролировать свой голос таким образом,чтобы, пользуясь им, все-таки не раскрывать владеющих нами чувств. Мы можемразговаривать плоским, никак эмоционально не окрашенным тоном, который словнобы отрицает наличие каких-либо чувств, или же, напротив, говорить на высокихнотах — то естьповышать тембр и силу своего голоса — и при этом в обоих случаяхдействовать так или иначе только для того, чтобы скрыть охватившее нас чувство.Такое регулирование голоса осуществляется в основном посредством- контроля наддыхательным процессом. Если мы дышим свободно и полной грудью, то голос будетсовершенно естественным образом отражать владеющие нами чувства. С помощьюповерхностного, неглубокого дыхания мы в состоянии оставаться на поверхностинаших чувств и не углубляться в них, располагая тем самым возможностьюсознательно контролировать качество нашего вокализованного выражения. Один изспособов помочь пациенту вступить в контакт с его более глубокими чувствамисостоит в том, чтобы углубить его дыхание. Я использую указанный метод оченьпросто. Пациент укладывается, запрокинувшись, на биоэнергетический табурет ипри этом легко дышит. Затем я прошу его издать звук и удерживать его настолькодолго, насколько это возможно. Некоторые будут в такой ситуации испускатьгромкий, но краткий звук. Это может свидетельствовать о том, что им хотелось быраскрыть свой голос, но они не в состоянии этого проделать. Другие станутпроизводить совсем тихий звук, из чего следует, что они не чувствуют себявправе выражать себя сильно и энергично. При этом в обоих указанных случаяхпациенты продолжают контролировать себя. Тогда я прошу их не пожалеть любыхусилий для того, чтобы продолжительность звучания была как можно большей. Туттребуется принудительное регулирование выдоха, или, как говорят медики,экспирации. Когда они начинают фиксироваться на этом, то начинают понемногуутрачивать контроль над собой. Ближе к концу дыхательного цикла можно услышатьзвуки, напоминающие плач, стон или даже чуть ли не агонию. Если человекфорсирует звук, соответствующие колебания пронизывают его тело более глубоко исильно. Когда они достигают области таза, то наблюдатель может слышать ивидеть, что пациент находится на грани плача. Повторяя указанное упражнениеснова и снова и призывая пациента при этом вслушиваться в тембр и тональностьиздаваемых звуков, зачастую можно вызвать у него настоящий плач.

Однако я установил, что в большинствеслучаев необходимо инструктировать пациента перемежать издаваемый им основнойтон многократно повторяющимися звуками наподобие хрюканья — луфф, урр, уфф. Эти звуки будутрассылать по всему его телу колебания и вибрации, действуя в этом смыслесовершенно так же, как рыдания. Большинство пациентов не воспринимают такогорода звукоподражания как рыдания, которыми они на самом деле являются,поскольку произносят их чисто механически. Но если я продолжаю заставлять ихиспускать этот звук, особенно с более высокой частотой, то постепенно он будетстановиться непроизвольным, принимая рефлекторный характер, и пациент начинаетощущать его как подлинное рыдание. Это похоже на раскручивание двигателя унекоторых типов насосов. Сознательно инициируемое действие порождает всеуглубляющееся чувство, которое постепенно превращает обычное звукоизвлечение вкакой-то экспрессивный акт. Аналогичным свойством обладает интонирование словаБог — если быстроповторять его много раз, оно тоже может завершиться всхлипываниями, а затем ирыданиями.

Плач представляет собой приятие нашейчеловеческой природы, другими словами, приятие того факта, что мы оказалисьизгнанными из своего земного рая и живем с сознанием боли, страдания и борьбы.Но дело обстоит так, что мы не имеем права жаловаться, поскольку, вкусивнебезызвестный плод с древа познания, стали подобны богам, зная различие междухорошим и плохим, правильным и ошибочным, между добром и злом. Это обретенноенами знание есть крест, который мы несем, есть то самосознание, котороеограбило нас и лишило спонтанности и невинности. Но мы несем этот свой крест сгордостью, поскольку он позволяет нам чувствовать свою особость, чувствоватьсебя теми Божьими тварями, которые избраны им, хотя мы и нарушили Его первыйзапрет, обращенный к нам как роду человеческому. Наряду с тем давним, самымпервым знанием человек приобрел сейчас и другие познания, которые ныне дают емудостаточное могущество, чтобы разрушить Землю — свой истинный садЭдема.

Самосознание является одновременно ипроклятием человека, и его славой. Оно есть проклятие, потому что ограбило егои лишило радости блаженного неведения. Оно есть его слава, поскольку даруетпостижение радости как экстаза. Животное тоже испытывает боль и удовольствие,горе и радость, но ему неведомо познание, постижение этих состояний. Познатьрадость означает одновременно и познать горе, даже если последнее и неприсутствует в данный момент в нашей жизни. Ведь мы всегда понимаем, чтокогда-то нам суждено потерять любимых нами существ и даже нашу собственнуюжизнь. Если мы отвергнем это знание, то тем самым отвергнем и нашу подлиннуючеловечность, а также лишимся возможности познать радость. Другое дело, чтоподобное знание —вопрос не слов, а чувств. Знание того, что в человеческой жизни присутствуеттрагический аспект, что горе неизбежно, дает человеку возможность испытатьтрансцендентную радость. Мы уже бывали неоднократно ранены жизнью и будемранены снова, но нас также будут любить и почитать — почитать за то, что мы настоящиелюди, целиком и полностью люди и только люди.

Чтобы прожить свою жизнь как человек вполном смысле этого слова, требуется умение плакать свободно и глубоко. Еслинекто умеет плакать именно так, то у него плач не порождает ни смущения, ниотчаяния, ни муки. Наши слезы и наши рыдания промывают нас дочиста и обновляютнаш дух так, что мы снова можем радоваться и веселиться. Уильям Джеймс[Американский психолог и философ, один из основоположников прагматизма.Единственной реальностью считал чувственный опыт. Автор концепции потокасознания —недифференцированного потока непосредственных ощущений. Много внимания уделялвопросам религии. —Прим. перев.] писал: Каменная стена внутри человека рушится, егоожесточившееся сердце перестает быть таким непробиваемым... Это особенно верно,если мы плачем! Потому что при горьком плаче наши слезы словно бы прорываютзамшелую плотину — имы выходим из этого свежеомытыми, очистившимися, со смягчившимся сердцем,которое открыто всякому благородному целеполаганию.

Однако плач вовсе не творит чудеса. Один,даже весьма доброкачественный, приступ плача не изменяет нас в столь уж сильнойстепени. Проблема состоит в обретении способности плакать свободно и легко. Впроцессе моей терапии у Райха во мне дважды происходил слом — и каждый раз случалось нечто,казавшееся чудом. Но тот плач, хоть он и был горьким и глубоким, приходил какрезультат внешнего давления со стороны терапевта. Когда возникали другие, новыепроблемы, мои челюсти по-прежнему сжимались, чтобы совладать с этимитрудностями, а вместе с ними напрягался и я сам. Я был очень близок к тому,чтобы потерпеть окончательную неудачу, но в конечном итоге провала удалосьизбежать. Мне всегда было известно, что я не умею легко заплакать. Как-тооднажды в процессе совместной работы с Пиерракосом, моим ассистентом наначальном этапе разработки биоэнергетического анализа, я попросил его надавитьмне на челюсти. Я в тот момент лежал на кровати, а он расположил две своикисти, сжатые в кулаки, по обе стороны моих челюстей и надавил на них. Это былобольно, но я не закричал и не заплакал. Чуть погодя, по мере того как онпродолжал воздействие, я вдруг совершенно спонтанно произнес: Божемилосердный, прошу тебя, дай мне заплакать, — и разразился глубокимирыданиями. Когда я поднялся, Пиерракос сказал мне, что мою голову в томгновение окружало алмазное мерцающее свечение — бледное, но вполнеотчетливое.

Однако даже такое неординарное переживание,сколь бы значимым и многозначительным оно ни было, нуждается в повторении. Цельтерапии состояла не в том, чтобы заставить меня заплакать (хотя это и нужнопровоцировать, а время от времени плач обязательно должен иметь место); задачазаключалась в восстановлении моей способности плакать свободно и легко. Такоепроизошло много лет спустя, когда я в своей работе с пациентами сам сталпытаться помочь им научиться плакать. Если я, лежа поверх своего табурета,издавал достаточно длительный звук, то он начинал дробиться на отдельныерыдающие всхлипывания, с которыми я мог себя отождествить и перед которыми ямог капитулировать. Чтобы развивать и укреплять в себе способностькапитулировать перед подобным чувством, а не просто поддаваться внешнемудавлению, носящему совершенно иной характер, я должен регулярно плакать. У менябывают такие периоды, когда я понемногу плачу каждый день. Если бы кто-нибудьспросил у меня, чем я так опечален, я бы ответил: Собою, вами и всем остальныммиром. Когда люди заглядывают в самую глубь моих глаз, то говорят, чтообнаруживают там печаль. Но мои глаза по-прежнему не утратили способностизагораться, когда я вступаю в теплый зрительный контакт с глазами другогочеловека.

Если пациенты говорят мне, что они плачутвполне достаточно, то я замечаю в ответ, что плач подобен дождю, который небесапосылают для того, чтобы удобрить землю и сделать ее плодоносной. Разве мыскажем когда-нибудь: Довольно дождя, он нам больше никогда не понадобитсяКонечно, мы совершенно не испытываем нужды в наводнениях или потопах, но намнаверняка потребуются тихие и регулярные дожди, благодаря которым наша планетапродолжает оставаться зеленой, а наши души — чистыми.

И печаль, и радость берут свое начало вощущениях, исходящих из живота, из брюшной полости. В одной из предшествующихглав отмечалось, что оргазмический рефлекс возникает тогда, когда дыхательнаяволна в своем движении свободно пробегает через таз. Если человек капитулируетперед своим телом подобным образом, то в этом есть ощущение свободы ивосхищения, которые в дальнейшем порождают чувство радости. Страх передвозможным наступлением сексуального возбуждения блокирует упомянутую волну, такчто она не достигает таза, в результате порождая, напротив, чувство печали.Если дать этой печали возможность выражения в плаче, то возникшее напряжениеразрядится и к человеку возвратятся свобода и восприятие полноты жизни, а сними в теле восстановится хорошее самочувствие. Вовлеченность живота как впечаль, так и в радость находит свое выражение в таких общеизвестныхформулировках, как животный крик (либо плач) или же животный смех. И то, идругое ведет в конечном итоге к тому, что человек начинает чувствовать себяхорошо. Разумеется, индивид, который умеет дышать глубоко, всем животом, атакже умеет кричать, плакать или хохотать со всей полнотой и глубиной чувств,думает о себе хорошо и никак не нуждается в терапии.

Если плач и смех похожи друг на друга посвоим энергетическим и конвульсивным (то есть содрогательным)характеристикам, то разве мы не можем воспользоваться для своего излечения нетолько плачем, но также и смехом, как это делает Норман Казинс Оба этихдействия производят эффект очистительного катарсиса, разряжая существующее вчеловеке состояние напряжения. Но смех или хохот неэффективны и, более того,лишены всякого смысла как средство освобождения индивидуума от подавляемых имчувств отчаяния или печали. Они могут временно избавить человека от печали, ноон наверняка снова окунется в нее, как только перестанет смеяться. Человекугораздо легче засмеяться, чем заплакать. Каждый из нас на самой ранней стадиижизни учится тому, что смех сближает людей, в то время как плач может отдалитьих друг от друга. Засмейся — и весь мир будет смеяться вместе с тобою, заплачь — и ты станешь плакать водиночестве. Многие люди испытывают трудности, реагируя на чужой плач,поскольку он затрагивает их собственную боль и печаль, с которыми они ведутборьбу, стараясь отрицать даже сам факт их наличия. Но друзья, которыенеразлучны с вами в хорошую погоду, далеко не самые надежные. Истинный друг— это тот, ктоспособен разделить вашу боль, а человек в состоянии сделать это лишь тогда,когда он готов принять свою собственную боль и горе.

У многих людей смех образует собой своегорода защитный панцирь. Он может оказаться ценным средством поддержания духачеловека в период какого-то кризиса, но в подобных случаях это вовсе не тотглубокий животный смех, который порождается подлинным наслаждением. В ходеработы над голосом пациент будет порой вместо плача или рыдания разражатьсяспонтанным смехом. Однако общая ситуация в данном случае не подходит для смеха.Коль человек подвергается терапии, стало быть, в его жизни имеются серьезныепроблемы, которым он сам, по его собственному мнению, может противостоять лишьс трудом. Смех в подобной ситуации должен рассматриваться как сопротивлениенеобходимости капитулировать перед собственными чувствами и как отрицание ихреальности. Когда я обратил на это внимание одного из своих пациентов, егоответ был таков: А я не чувствую никакой печали. Разумеется, вместо тогочтобы вступать в конфронтацию с ним и с его сопротивлением, я присоединяюсь кнему, смеюсь вместе с ним и даже призываю его смеяться еще сильнее. Вбольшинстве случаев по мере углубления подобного смеха пациент вдруг начинаетрыдать, и при этом он ощущает печаль, лежащую под поверхностью его сознания.После такого плача пациент испытывает очень сильное чувство облегчения исвободы.

Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 59 |    Книги по разным темам