Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 |   ...   | 38 |

ебон думает, что воспитание по отношению кнаследственности не более как песчинка, прибавленная к горе. "Без сомнения,— говорит он,— гора образоваласьнакоплением песчинок; но потребовалось много веков для этого накопления". Еслиприбегать к сравнениям, то действие воспитания можно было бы так же хорошосравнить с камнем, который, вместе с другими камнями, образовал пирамиду,причем для того, чтобы воздвигнуть последнюю не потребовалось тысячей веков.Впрочем история наряду с медленными преобразованиями представляют также примерыи быстрых, — примерыумственных, моральных и религиозных революций. Даже мозг, его вместимость, веси извилины, в конце концов, изменяются под влиянием социальной среды, как этодоказывается прогрессивным возрастанием мозгов, подвергающихся подборуцивилизации. Некоторые мозговые области, как например служащая органомчленораздельной речи, составляют социальное приобретение; то же самое можносказать о частях, соответствующих способности отвлеченного мышления; наконец,утверждают (Полан), что самая кисть руки, в силу приобретенной ею тонкости игибкости, может быть до известной степени названа общественным продуктом.Следовательно, не одна только географическая среда обусловила многие типическиечерты каждого народа: они обусловлены также и характером его социальнойдеятельности. Народ —это собрание умов, а о каждом отдельном уме можно сказать, что он представляетсобой нацию в одной из ее форм, в одном из ее проявлений. Несмотря на силунаследственности, сила солидарности общественной среды оказывается иногда ещемогущественнее; она может даже изменить основные понятия человека о егособственном благе или о благе его группы.

Подобно тому, как одни хотят свестипсихологию народов к их физиологии, а их эволюцию к борьбе рас, другие желаютвсе свести к экономическим отношениям и борьбе классов. Первоначально этадоктрина была реакцией против учения философов ХVIII века. Последние,убежденные, что в жизни народа законодательство значит все, отождествляли самоезаконодательство с обдуманным действием законодателя. Примером этого могутслужить Мабли, Гельвеций и Гольбах. "Религия Авраама, — говорит последний, — была, по-видимому, вначаледеизмом, придуманным с целью реформировать суеверия халдеев". "Чтобыпреобразование Спарты не оказалось мимолетным, — говорил, в свою очередь, Мабли,— Ликург проник, таксказать, в самую глубину сердец своих сограждан и уничтожил в них зародыш любвик богатству". Гражданские законы каждого данного народа обязаны были, по ихмнению, своим происхождением его политическому устройству и его правительству.Сен-Симон и Огюст Конт показали ложность этой точки зрения: "Закон, учреждающийсобственность, —говорит Сен-Симон, —важнейший из всех; он служит основанием общественному зданию". Идеи Сен-Симонаоказали огромное влияние на Гизо, Минье и Огюстэна Тьерри. Согласно Гизо,"чтобы понять политические учреждения, необходимо знать различные социальныеусловия и их соотношения; чтобы понять различные социальные условия, необходимознать природу и отношения собственности". По мнению Минье, политическиеучреждения также являются следствием, прежде чем стать причиной. Феодализм ужесуществовал в потребностях, прежде чем сделаться фактом. Освобождение коммунизменило все внутренние и внешние отношения европейских обществ: "Демократия,абсолютная монархия и представительная система были результатами этой перемены:демократия явилась там, где господствовали одни коммуны; абсолютная монархия— там, где онивступили в союз с королями, которых не могли сдержать; представительная система— там, где феодалывоспользовались ими, чтобы ограничить королевскую власть". Господствующая точказрения Огюстэна Тьерри — борьба простонародья с дворянством, борьба классов. Обыкновеннодумают, что Маркс и его школа первые внесли эту идею в историческую науку, ноодин русский марксист превосходно показал, что она была внесена ранее Маркса:она господствовала во французской исторической школе, которую Шатобрианнеправильно называл политической. Для Гизо вся история Франции сводилась квойне классов. В течение более тринадцати веков, говорит он, во Франции былодва народа: народ-победитель, т. е. дворянство, и побежденный народ— третье сословие; ив течение более тринадцати веков побежденный вел борьбу, чтобы сбросить с себяиго народа-победителя. Борьба велась во всех формах, и противники пользовалисьвсяким оружием. Когда в 1789 г. депутаты всей Франции соединились в однособрание, оба народа поспешили возобновить старый спор. Наконец настал день дляего прекращения. "Революция изменила относительное положение обоих народов:прежний побежденный народ сделался победителем; он в свою очередь завоеваФранцию". Резюмируя политическую историю Франции, Гизо говорит: "Борьбасословий наполнила или скорее создала всю эту историю. Это знали и об этомговорили за столетия до революции; это знали и об этом говорили в 1789 г."."Дворянство настоящего времени, — писал в свою очередь Тьерри в 1820 г., по поводу сочиненияУордена о Северо-Американских Соединенных Штатах, — примыкает по своим стремлениям кпривилегированным людям ХVI века; последние признавали себя потомкамивладетелей ХIII века, которые связывали себя с франками Карла Великого, а этипоследние восходили до сикамбров Хлодвика. Можно оспаривать в этом случае лишькровную связь; политическая преемственность очевидна. Итак, признаем ее затеми, кто требует ее для себя; мы же требуем для себя другой родословной. Мы— сыны людей третьегосословия; третье сословие вышло из городских коммун; городские коммуны былиубежищем крепостных; крепостные были побежденными при завоевании. Такимобразом, переходя от формулы к формуле, через весь промежуток пятнадцатистолетий, мы приходим к исходному пункту — завоеванию, об уничтоженииследов которого идет речь".

Согласно Марксу, руководившемусяаналогичными же идеями, способ производства, господствующий в данном обществе,определяет в конечном счете способ удовлетворения социальных потребностей.Действительно, чтобы существовать, человек должен воздействовать на внешнююприроду, должен производить. Воздействие же человека на внешнюю природуопределяется в каждый данный момент "его средствами производства, состояниемего производительных сил". Но развитие этих сил неизбежно приводит к известнымпеременам во взаимных отношениях производителей в "процессе общественногопроизводства". Эти перемены, "выраженные на юридическом языке, называютсяпеременами в институте собственности". Наконец, так как эти преобразования винституте собственности приводят к изменению всего социального строя, то, помнению Маркса, можно сказать, что развитие производительных сил изменяет"природу" общества; а так как, с другой стороны, человек — "продукт окружающей егосоциальной среды", то школа Маркса выводит отсюда, что развитиепроизводительных сил, изменяя природу социальной среды, изменяет "природу"самого человека. Человеческая природа, согласно этой доктрине, никогда небывает причиной; она — только следствие. Такова материалистическая философия истории. Пословам уже упомянутого нами русского писателя, если нельзя сказать, что Маркспервый заговорил о борьбе классов, то он все-таки первый раскрыл "истиннуюпричину исторического движения человечества, а потому самому и природуразличных классов, сменявших один другого на мировой сцене". Эта причиназаключается в "состоянии производительных средств" в "тайне прибавочнойстоимости". По истине, "тайне", прибавим мы, ускользающей от всякогодоказательства; но исследование ее не входит в рамки нашего труда. Что жекасается состояния производительных сил (выражение, впрочем, оченьнеопределенное), то очевидно, что оно составляет одну из главных причин,влиявших на эволюцию; но, нисколько не думая выдвигать "человеческую природу",рассматриваемую отвлеченно, как деятельную причину, можно спросить: неужеливоображают себе, что чувства и страсти людей и народов, их стремления иинстинкты, их идеи и верования, их наука и нравственность не имеют никакогозначения, и что все, даже самый характер народа, сводится к вопросам желудкаОбъяснение истории экономическими потребностями не только не мешает объяснениюее психологией, но, напротив того, предполагает его, лишь бы дело шло осоциальной психологии. А эта последняя, прежде всего, — национальная психология. Семьи ииндивиды вращаются в среде народа; с другой стороны, только через посредствонашей национальности мы принадлежим к человечеству. Следовательно народявляется естественной единицей, более или менее централизованной, но всегдаимеющей преобладающее влияние; только ее физиологическая и психологическаяприрода, в соединении с действием внешней среды, объясняет борьбу классов,вместо того чтобы быть лишь результатом этой борьбы.

VIII. Предвидения в области психологиинародов.

Если бы было возможно, говорит Кант,проникнуть достаточно глубоко в характер одного человека и народа, если бы всеобстоятельства, действующие на индивидуальную или коллективную волю, былиизвестны, то можно было бы точно вычислить поведение данного человека илинарода; так же, как высчитывают время солнечного или лунного затмения. СтюартМилль, ум положительный в своих основных принципах, но восторженный в своихвыводах, предполагал, что психология народов будет в состоянии с своей сторонысделать возможным для нас почти столь же чудодейственное предсказание событий,наилучший пример которого дает, астрономия. Он представлял себе науку охарактерах вообще, а особенно о национальных характерах, как своего родасоциальную астрономию, которая может сделать нас способными предсказыватьмалейшие изгибы кривой, определяющей жизненный путь людей и наций. Еще совсемнедавно аналогичные мысли высказывал Гумплович. По его мнению, если частобывает трудно угадать, что сделает в данном случае отдельная личность, то можнопредвидеть действия этнических или общественных групп: племен, народов,социальных и профессиональных классов.

Но как часто такого рода пророчестваопровергались событиями! Утверждают, что Наполеон предсказывал Европе, что онаскоро будет казацкой. Он предсказывал также, что Веллингтон установит деспотизмв Англии, "потому что столь великий полководец не может остаться простымгражданином". Наполеон доказал еще раз этим свое глубокое непониманиеанглийского характера; впрочем его царствование было длинным рядом кровавыхзаблуждений и утопий. "Если вы даруете независимость Соединенным Штатам,— говорил в своюочередь лорд Шельбёрн, не менее ослепленный с своей точки зрения, — солнце Англии закатится, и ееслава навсегда затмится". Борк и Фокс соперничали между собой в ложныхпророчествах относительно французской революции, и первый из них предвещал, чтоФранция будет "разделена, как Польша". Мыслители во всех областях науки,по-видимому чуждые делам этого мира, почти всегда оказывались проницательнеегосударственных людей.

Французская революция была предсказана Руссои Гольдсмитом; Артур Юнг предвещал Франции, после кратковременного периоданасилий, "прочное благосостояние, как результат ее реформ". Токвиль, затридцать лет до события, предсказал попытку южных штатов американскойреспублики отделиться от северных. Гейне за много лет вперед говорил нам: "Вы,французы, должны более опасаться объединенной Германии, чем всего СвященногоСоюза, — всех кроатови всех казаков". Кинэ предсказывал в 1832 г. перемены, которые должны былипроизойти в Германии, роль Пруссии, угрозу, висевшую над нашими головами,железную руку, которая попытается снова овладеть ключами Эльзаса. Так какгосударственные люди поглощены текущими событиями, то близорукость — их естественное состояние.Отдаленные предвидения могут основываться лишь на общих законах психологиинародов или социальной науки. Этим объясняется тот кажущийся парадокс, чтолегче предсказать отдаленное будущее, чем ближайшее, находящееся на расстоянии,доступном, по-видимому, каждому глазу. Без сомнения, Стюарт Милль придавалслишком большое значение психологии, которая не составляет всего и дает толькоодин из элементов вопроса; но тем не менее психология вместе с физиологиейможет служить все таки наиболее надежной основой для предвидения человеческихсобытий, так как она позволяет установить законы и указать причины.Предвидения, основанные на чисто эмпирических наблюдениях, на статистике и дажена истории, не покоятся на знании причин, которыми определяются явления;поэтому их справедливо сравнивают с эмпирическими предсказаниями затменийдревними астрономами. После многочисленных наблюдений, халдеи заметили, чтосуществуют известные промежутки времени, по истечении которых затменияповторяются почти в одном и том же порядке: не зная истинных причин и не умеяделать вычислений, они часто могли предсказывать повторение затмения в томместе, где они находились. Современный астроном не нуждается ни в какойстатистике, он знает причины, определяет следствия, и звезды говорят ему, какИегове: вот мы. Но астрономия, очаровывавшая Стюарта Милля, обязана своейточностью малому числу элементов, принимаемых ею в соображение, так же как иотносительному постоянству этих элементов, изменяющихся лишь чрезвычайномедленно. Однако только одна теория солнца Лаверрье потребовала двенадцатитомов in folio вычислений. Психология же обществ гораздо сложнее даже млечногопути: здесь комбинации превышают всякую возможность вычисления. Чтобы понятьэто, стоит только вспомнить, что двенадцать лиц, сидящих вокруг стола, могутбыть перемещены почти на 500 миллионов различных способов, причем ни разу небудет повторена одна и та же комбинация. Утверждают, что если бы с начала нашейэры и до настоящего времени эти двенадцать человек непрерывно пересаживалисьбы, посвящая на это занятие по двенадцати часов в день, то они до сего времениеще не успели бы перепробовать всех возможных комбинаций. Попытайтесь теперьпредставить себе вместо двенадцати лиц, расположенных в известном порядке,комбинацию психических и физиологических элементов, входящих в состав целогонарода, и вы поймете, что если даже известная задача "о трех телах"представляет столько трудностей для астрономии, то факторы национальногоразвития представят их значительно более для социологии.

Pages:     | 1 |   ...   | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 |   ...   | 38 |    Книги по разным темам