Проблемы современного российского либерализма - часть 6

И.Хакамада

Я.Паппэ

ЛИБЕРАЛЬНАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕФОРМА В РОССИИ: ВОЗМОЖНА ЛИ
ВТОРАЯ ПОПЫТКА?

И.Хакамада

Я.Паппэ

ЛИБЕРАЛЬНАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕФОРМА В РОССИИ: ВОЗМОЖНА ЛИ
ВТОРАЯ ПОПЫТКА?

Оценку экономической реформы 92 г. в России можно производить по разным
критериям. В настоящей статье речь пойдет об успехе или неудаче, а о самом
характере реформы и перспективах ее продолжения. Е. Гайдар, с чьим именем
связывают ее начало, едва ли имеет право сетовать на превратности судьбы.
Он ушел ровно тогда и так, когда и как собирался уйти. В одном из телеинтервью
в начале своего вице-премьерства он назвал оптимальное время своей отставки
- конец 1992 г. и причину - отклонение парламентом представленного правительством
проекта бюджета на 1993 г. Все произошло почти в полном соответствии с
пожеланиями: отставка 14 декабря 1992 г. по причине несогласия Съезда с
экономической политикой правительства.

Точность предсказания собственного ухода в очередной раз характеризует
высокий профессионализм Гайдара и его недюжинную способность к прогнозу
в сложнейшей экономической и социально-политической обстановке в современная
России. И было бы очень странным поэтому, если бы результаты деятельности
возглавляемой им "команды реформ" (а следовательно, и весь ход
реформ в 1992 г.) допускали возможность однозначной оценки.

На наш взгляд, любая крайняя оценка - "полный провал" или
"все в порядке и идет, как и было задумано" - не более, чем политические
штампы. Для того, чтобы разобраться всерьез, нужны, по-видимому, достаточно
сложные теоретические построения. И в качестве первого шага необходимо
сказать о различии между понятием "рыночной" и "либеральной"
реформы.

Рыночная реформа в точном смысле слова означает ничто иное как формирование
для экономических агентов рыночных правил игры и создание условий, при
которых они вынуждены играть по этим правилам. В этом смысле можно считать,
что рыночные реформы в 1992 г. в России были в основном осуществлены, и
их следует оценить как успешные. Основной результат достигнут - в России
невозможна реставрация государственной экономики иначе, как средствами
"красного террора". При любом другом варианте восстановление
и развитие экономики будет отныне происходить только на рыночной основе.

Но Гайдар провозглашал больше. Он заявлял, что стремится, а, может быть,
и действительно стремился, осуществить либеральную рыночную реформу. А
это предполагает значительно больше, чем только формальное установление
и даже реальное поддержание рыночных правил игры.

Мы не будем пытаться дать исчерпывающее определение либеральном рыночном
реформы. Такая попытка противоречила бы одному из базовых, на наш взгляд,
принципов либерализма - "антиконструктивности", то есть убежденности
в бесперспективности и разрушительности попыток реализации любых сложных
проектных решении, обязательных для кого-либо, кроме самого проектировщика.
Обращенный на теорию, этот принцип предписывает, в частности, воздерживаться
от построения законченных исчерпывающих определении.

Однако, на наш взгляд в понятие либеральной реформы, несомненно, входит
безусловным отказ государства от: - закрепления за собой сколько-нибудь
значимой собственности; - прямых хозяйственных функции: - обязательств
по сохранению любых хозяйственных единиц; - обязательств по поддержанию
любых вертикальных иерархических отношении между экономическими агентами:
- любых попыток выстраивания приоритетов, выборочной поддержки или, напротив,
блокирования отдельных отраслей, предприятии, видов деятельности.

Кроме того, сюда же входит максимальное уважение к так называемому обычному
или неписанному праву, к системе нефиксируемых, но общепризнанных взаимных
обязательств между людьми и организациями. Либеральная реформа предполагает
не отмену, а, при необходимости, только изменение формы и кодификацию этих
обязательств.

Если согласиться с вышесказанным, то в зависимости от позиции можно
с примерно одинаковой степенью аргументированности утверждать, что либеральные
реформы в России либо не начинались, либо провалились. Нам представляется,
что попытка осуществления либерального варианта рыночных реформ в начале
1992 г. все же предпринималась, хотя и достаточно быстро прекратилась.

Считать, что такая попытка была, позволяет прежде всего проведенная
в самом начале реформ либерализация цен. Это действительно решительный
шаг, но, как отмечает Б.Львин, строго говори, "он означает лишь прекращение
обязательств продавцов перед органами контроля и утверждения цен".
И, добавим, формальное прекращение обязательств государства обеспечить
доступность продуктов первой необходимости для всех граждан (фактически
это обязательство ликвидировал задолго до 2 января 1992 г. экономический
механизм, именуемый дефицитом). За либерализацией цен последовали другие
шаги в том же направлении: президентский указ о свободе торговли, меморандум
правительства Международному валютному фонду, заявления о намерении отдать
гражданам подавляющую долю государственной собственности путем приватизации.

Но этим собственно либеральная политика правительства и ограничилась.
И слишком многое в его деятельности осталось неизменным.

Во-первых, не было предпринято ничего, что показывало бы директорскому
корпусу и трудовым коллективам, что судьбы предприятий и их собственные
реально зависят от их успеха на рынке. (Ни одного показательного банкротства,
хотя грозный указ Президента появился уже в мае, так что на Верховный Совет,
не принимавший соответствующего закона, пенять нечего). В результате осталась
неизменной система социальных ролей и ролевых ожидании, сложившаяся на
протяжении последних десятилетий: весь смысл работы предприятия и его администрации
- коллективное благополучие занятых на нем, весь смысл работы управленческой
вертикали (за исключением кучки "умников" на самом верху) - благополучие
подведомственного предприятия.

Уже во II квартале эта система социальных ролей и ожиданий воплотилась
в индивидуальном и групповом поведении всех субъектов, связанных с государственным
сектором. Директора, явно или неявно договорившись друг с другом, осуществляли
поставки продукции вне зависимости от ее оплаты, поднимали цены вне зависимости
от спроса, повышали зарплату вне зависимости от возможности ее выплатить.
Профсоюзы (и новые, и старые) потребовали и добились экономически необоснованного
повышения зарплаты в обмен на старые политические услуги, лояльность и
сохранение социального мира. В обоих случаях Президент и правительство
проявили сверхвысокую уступчивость.

Результат - кризис неплатежей и кризис наличности. И вместо нормального
рыночного решения проблемы введения вексельного обращения (наконец-то ставящего
промышленность в естественную для нормальной экономики зависимость от финансовых
рынков), вполне плановое - взаимозачет долгов (сделавшийся затем столь
же регулярным, как и кризис неплатежей).

Во-вторых, не уменьшились, а скорее всего увеличились масштабы перераспределения
через централизованные каналы создаваемого в стране богатства. В частности,
по оценкам ряда экономистов, в 1992 г. отношение госбюджета к валовому
национальному продукту выросло по сравнению с годами плановой экономики.
Изменились лишь формы перераспределительной деятельности. Власти (и правительство,
и ВС, и Центробанк) стали вместо цемента и проката раздавать деньги. По
точному замечанию В.Найшуля, "подчиняясь групповым экономическим и
политическим давлениям, руководствуясь собственными соображениями о полезности
тех или иных производств, а на нижних уровнях власти - интересами собственных
карманов, правительство стало пользоваться финансовым рычагом, а также
всевозможными льготами, лицензиями и т.п. с той же самой и даже с еще большой
непринужденностью, с какой прежде брежневские центральные органы распределяли
физические ресурсы. В результате у общества не возникла и не могла возникнуть
мысль о жесткости, но справедливости новых отношении, о в чем-то неудобном,
но строгом порядке". Еще более резок Г.Сапов: "Если проанализировать
решения гайдаровского правительства, мы найдем там лишь малую толику актов,
которые можно назвать рыночными. Все остальное без труда узнается - выделить,
предусмотреть, закрепить".

В-третьих, правительство не отказалось от старом российской традиции
все ценное брать в казну. Снова процитирую выступление Г.Сапова на конференции
"Россия: есть ли у либерализма шанс?": "Похоже, это государство
стремительно уменьшается, исчезает. Но, если приглядеться повнимательней,
обнаруживается, что быстрее всего исчезает как раз то, что и является сутью
государственности, что собственно и называется государственной системой,
гарантирующем людям права просто в силу их гражданства - законы, нормы,
регулятивы.

Все же, что связано со сверхприбылью (внешняя торговля), либо с монопольными
рентами (ТЭК), все, что образует основу любых доходных активов (валюта,
драгметаллы, земля) - наоборот, привлекает государство, и оно, исчезая
из пространства регулятивов, всеми силами стремится не сдать своих позиции
в этих зонах, сохраниться в них на новом основе, но так же всерьез и надолго.
Кажется, что власти скорее согласятся приватизировать Верховный суд, чем
отказаться от выдачи экспортных квот и лицензии".

В-четвертых, правительство не отказалось от попыток социального конструирования,
а продолжало их с упорством, достойным лучшего применения. Исходя из либеральных
принципов, следовало бы предоставить максимальную свободу и создать наилучшие
условия для организационной перекомпоновки хозяйственных и технологических
единиц - разделения, слияния, ассоциирования, формирования систем участия
и т.д. Причем неважно по чьем инициативе это происходит, лишь бы не было
протестов от тех, кого реально затрагивает данный процесс.

Вместо этого процессы спонтанного организационно-экономического переструктурирования
были либо административно запрещены, либо на них были наложены жесточайшие
ограничения. Наиболее известные и очевидные примеры запрет на выделение
структурных подразделении при акционировании госпредприятий и созданный
Госкомимуществом Типовой устав АО, шаг в сторону от которого рассматривается
как побег. Право же на ликвидацию старых хозяйственных организации и на
создание новых правительство оставило себе и использовало его весьма активно
и прямолинейна.

По-видимому, конструктивистской идеологией Гайдара и его команды, отсутствием
для них ценности обычного права определялось и отношение к независимому
предпринимательству. Их позиция была простой и открытой: большая часть
существующих российских предпринимателей - посредники и спекулянты. Они
формируют новую систему хозяйственных связей в России, но делают это медленно,
неумело, неоптимально. Поэтому хозяйственными связями займемся мы сами,
субъектов рынка будем растить из промышленного директората, а биржевики,
торговцы, частные банкиры пусть себе болтаются на задворках. В результате
первое посткоммунистическое правительство России оказалось более враждебным
по отношению к национальному бизнесу, чем последнее коммунистическое.

Старую хозяйственную номенклатуру, напротив, считали важнейшим национальным
достоянием и стремились максимально использовать ее бесценный старый опыт
в новых условиях. Напомним, что Барчук и Геращенко были назначены по личном
инициативе Гайдара.

И наконец, пятое. Общеизвестно, что в последние десятилетия своего существования
советская экономика вовсе не была централизованно планируемся. Центральные
экономические и так называемые директивные органы были просто ареной столкновений
между лоббистами различных интересов: отраслевых, территориальных, криминальных
и т.д. И решения центральных органов были просто равнодействующими этих
интересов. Поэтому совершенно естественно то, с каком легкостью родилась
и с какой радостью была подхвачена идея, что первое посткоммунистическое
правительство России является и первым "антилоббистским" правительством.

Казалось бы, для такого мнения есть все основания. Команда реформ обещала
действовать исключительно методами макроэкономического регулирования, а
главное, новые вице-премьеры и министры по своей предыдущей деятельности
не были связаны со старой хозяйственной элитой.

Но вот факты, собранные в весьма содержательной статье "Правительство
реформ у дотационного корыта" ("Мы", 18. 04. 1993), автор
которой С.Павленко - авторитетный и обычно хорошо информированный специалист.
В 1992 г. исполнительная власть издала около 300 нормативных актов а предосгавлении
разного рода льгот (27% в первом квартале, 26% - во втором, 23% - в третьем,
24% - в четвертом). На АПК пришлось около 10% преференциальных постановлений,
ТЭК - 12%, отдельные регионы (территории) - 15%, на отдельные предприятия
- 25%. Льготы делятся на три группы: выделение материальных ресурсов, выделение
финансовых ресурсов (в том числе сокращение налогов, пошлин и т.д.), передача
особых, эксклюзивных прав (в основном квот и лицензий на экспорт). И вывод:
"На протяжении всего 1992 г. российское правительство вело себя так,
будто оно находилось в предвыборной ситуации. Причем в предвыборной ситуации
специфически российского толка - когда надо заручиться поддержкой не больших
групп электората, а тех, кого у нас принято называть "субъектами реальном
структуры власти" (крупного директората, аграрных и нефтяных генералов,
главных администраторов регионов и так называемых "республик в составе
федерации)".

Все сказанное выше не является критикой в обычном смысле этого слова
(то есть мы не формулировали утверждении типа "плохо, что правительство
делало то-то, оно должно было делать то-то"). Это лишь констатация
несоответствия действий правительства некоторой сумме теоретических представлений
и конструкции, именуемых экономическим либерализмом. Считая эти представления
и конструкции наиболее приемлемыми инструментами для проведения реформ
в современной России, мы, естественно, сожалеем, что правительство от них
далеко отступило. Но вместе с тем отдаем себе отчет, что адекватная оценка
преобразований такой глубины, какие сейчас происходят в нашей стране, вообще
невозможна с позиции одной идеологической или теоретической схемы, сколь
бы привлекательной она ни казалась.

Кроме того, правительство было далеко не свободно в выборе своих действий.
Реальным курс реформ формировался под мощным деформирующим воздействием
влиятельных экономических и политических сил - директорского корпуса, военно-промышленного
и аграрного лобби, государственной бюрократии, Центробанка. (Отметим также
наращивание на протяжении всего 1992 г. ресурсов политической оппозиции
правительству и Президенту и усиливающуюся конфронтацию между исполнительной
и законодательной властью.)

Но активным реформаторским началом было все-таки правительство, а точнее,
команда Гайдара в нем, и именно ее действия привели к превращению первоначально
задуманного либерального варианта рыночной реформы в директорско-номенклатурный.

С учетом этого обстоятельства происшедшая смена правительства - не только
персоналий, но и характера - представляется совершенно естественной. Правительство
реформ трансформировалось в правительства представительства реальных интересов,
и его нынешним состав точно отражает сложившееся соотношение сил основных
хозяйственных элит современной России.

Хорошо известно, что в российской промышленности, да и в целом в экономике,
существуют всего два относительно передовых, конкурентоспособных, консолидированных
и управляемых комплекса - ТЭК и ВПК. Роль ТЭК в последние годы значительно
возросла (поскольку технологически он более современен и приносит основную
часть валюты в казну), ВПК все еще остается "государством в государстве".

Точно так же выглядят группы их представителен в правительстве. ТЭК
- В.Черномырдин, В.Квасов (руководитель аппарата правительства), Ю.Шафраник
(министр топлива и энергетики); ВПК - И.Шурчков (комитет по промышленной
политике), В.Глухих (комитет по оборонным отраслям), В.Михаилов (Минатом)
плюс С.Глазьев (министр внешнеэкономических связей) и А.Кокошин (первый
замминистра обороны, отвечающий за военные закупки). Последние двое - выходцы
из академической науки и защищают интересы ВПК, исходя из собственных теоретических
представлений. Получил своего представителя на высшем уровне в правительстве
- вице-премьера А.Заверюху - и аграрно-промышленный сектор.

Значительная часть команды реформ при этом осталась на месте, к нем
даже были добавлены Б.Федоров и С.Алексашенко. Но все они оказались в чисто
обслуживающем позиции (невольно вспоминается термин из старых времен -
"буржуазные спецы").

Итак, то, что осуществил Гайдар, - это номенклатурно-директорский вариант
реформы, но все-таки рыночной реформы. Пусть в крайне искривленном экономическом
и социальном пространстве, но рынок все-таки возник. Гайдар потерпел поражение
как либерал и победил как строитель рынка в России. И, может быть, неудача
либерального варианта рыночной реформы оказалась неизбежной платой за реальный
запуск рыночных механизмов. А, возможно, напротив: либеральный вариант
был вполне реализуем, и отказ от него многократно увеличил цену, которую
придется заплатить за реформы.

Что дает основания утверждать, что рыночная реформа состоялась? Прежде
всего то, что и промышленность, и население в целом приняли рыночные правила
игры, адаптировались к ним, научились - или по крайнем мере учатся - мыслить
о собственном бытии (а также формулировать свои требования, претензии,
надежды) в рыночных терминах. Особенно показательно, насколько рациональным
оказалось потребительское поведение в условиях сверхвысокой инфляции. Даже
социально слабые и наиболее традиционалистские группы населения (в первую
очередь пенсионеры и военнослужащие) обнаружили достаточно высокую приспособляемость
к новым условиям жизни.

Еще более важным представляется то, что экономически наиболее перспективные
и (или) влиятельные группы российского общества приняли рынок и рыночные
модели поведения не как навязанную необходимость, но як норму, связывая
с ними свое будущее. По данным выборочных социологических обследовании,
большинство мужчин молодых трудоспособных возрастов в той или ином форме
заняты в негосударственном секторе. В целом работа в негосударственном
секторе, которая совсем недавно оценивалась, как признак низкого социального
статуса, стала пользоваться высоким престижем, особенно среди молодежи.

Большинство руководителей государственных предприятии одновременно в
тон или иной форме являются руководителями различных негосударственных
коммерческих структур. Основной предмет их административного торга с государством
на сегодня (на лето 1993 г.) - даже не кредиты, квоты и цены, а наиболее
выгодные схемы приватизации своих предприятия. Mожно утверждать, что "промышленные
генералы" еще существуют, но "красных директоров" уже нет.

Характерным и во многом символичным является тот факт, что даже наиболее
консервативная оппозиция настаивает сейчас не на прекращении приватизации
и возврате предприятий в госсобственность, а на так называемом "четвертом
варианте" приватизации.

Основное сопротивление реформам исходит не от массовых социальных групп
и наиболее динамичной части прежней элиты, а от теряющей почву под ногами
традиционной бюрократии и связанных с нею политических и интеллектуальных
групп. Этот факт пока еще очевиден не для всех, не получил достойного освещения
в СМИ и не оценен должным образом. Между тем он, может быть, является решающим.

Стоит остановиться на одном частном, но крайне важном моменте - на ваучерном
механизме приватизации. Бумажный ваучер -технически самым неудобным инструмент.
Гораздо проще было бы использовать механизм личных приватизационных вкладов,
закрепленный в Законе о приватизации. И правительству пришлось выслушать
по этому поводу много критики со стороны и профессиональных экономистов,
и представителен бизнеса. Не оставались в стороне и авторы данной статьи.

Но надо признаться, правительство оказалось в этом вопросе правым. Именно
бумажному ваучеру мы обязаны существенным изменением в массовом восприятии
государственной собственности. Возникла психологическая связь, пусть пока
еще недостаточно сильная, населения с приватизируемой госсобственностью.
Тем самым удалось расширить социальную и психологическую базу приватизации.
Социальная провокация под названием "ваучер" удалась!

Можно, конечно, говорить о провале политики реформ, ссылаясь на глубину
падения производства и отсутствие признаков его прекращения. Однако такая
аргументация представляется нам некорректной. Если обратиться к опыту стран
Восточной Европы, то легко увидеть, что паже в наиболее благополучных из
них (Венгрия, Чехословакия) кризис переходного периода длился несколько
лет. А ведь структура хозяйства в России (соотношение между различными
отраслями, между крупными и мелкими предприятиями, моноотраслевая специализация
многих регионов, беспрецедентная степень милитаризации) значительно менее
благоприятна для рыночной трансформации. (Один из самых авторитетных российских
экономистов, Ю.В.Яременко, даже утверждает: существуют количественно измеряемые
структурные характеристики хозяйства, при которых оно в принципе не приемлет
рыночных способов управления, и нынешняя структура российской экономики
именно такова).

Кроме того, по-видимому, официальная статистика дает все же слишком
пессимистические оценки уровня реальная экономической перестройки. Мы,
конечно, же далеки от позиции А.Мурашева, который, ссылаясь на свои вертолетные
наблюдения за индивидуально-жилищным строительством в Московской области,
а также на уровень валютных доходов милиционеров, стоящих в центре Москвы,
утверждает, что, может быть, и кризиса никакого нет. Но все же, на наш
взгляд, деятельность частного сектора нынешней статистикой явно недооценивается
(при том, что и частный сектор, и статистика одинаково виноваты в этом).

Общий вывод из предыдущего анализа, по нашему мнению, можно сформулировать
так: попытка либеральных экономических реформ в России, предпринятая в
начале 1992 г., не удалась, но есть основания считать, что эта неудача
- неизбежная плата за реальный запуск рыночных механизмов. Возможно ли
повторение попытки осуществления полномасштабной либеральной рыночной реформы
при нынешнем, т. е. сложившемся к середине 1993 г., состоянии российской
экономики и можно ли рассчитывать на ее успех? На наш взгляд, и то, и другое
вполне реально.

Конечно, существуют достаточно серьезные противодействующие обстоятельства.
Это наличие правительства, представляющего все организованные группы реальных
интересов и достаточно точно отражающего соотношение сил между ними; существование
влиятельных групп в промышленности и сельском хозяйстве, все еще возлагающих
основные надежды на госбюджет: сознательное нагнетание политической напряженности
и Президентом, и Парламентом; перманентная предвыборная ситуация. Отмеченные
факторы делают возможным сохранение нынешнего положения: рынок госпредприятии,
деформированный гипертрофированными масштабами перераспределения ресурсов
и другими формами государственного регулирования, вялотекущая приватизация,
частный бизнес, загнанный на периферию хозяйственной жизни.

Но все же, как представляется, механизмы, работающие на либеральный
вариант, мощнее. Частная собственность и экономическая свобода больше никого
не пугают, напротив, становятся все более привлекательными для подавляющего
большинства населения. С другой стороны, государство как экономический
агент, кажется, окончательно дискредитировало себя, демонстрируя свою неспособность
выполнить обещания по поддержанию производства и сохранению занятости,
и все сильнее раскручивая инфляционную спираль. Вообще страх перед безработицей
отошел и, судя по всему, будет отходить все дальше на второй план по сравнению
с угрозой гиперинфляции, порождаемой и в реальности, и в общественном сознании
политикой государства. (Массового закрытия предприятии нет и не предвидится,
каждый лично надеется, что его не уволят, а гиперинфляция наверняка всех
разорит.)

Главное, по-видимому, состоит в том, что все перспективные элиты не
только научились жить в условиях рынка, но и связывают с ним свое будущее.
Характерный факт: попытка Гайдара осенью 1992 г. укрепить политическую
базу своего курса за счет апелляции к директорам крупнейших государственных
предприятии, оказалась неудачной (им был уже нужен рынок, но еще не либеральным),
а в начале 1993 г. те же люди избирают его Президентом Ассоциации частных
и приватизированных предприятии. Подобные изменения характерны для настроении
широких слоев общества.

Все это на наш взгляд, свидетельствует о том, что в середине 1993 г.
сложились гораздо лучшие объективные условия для осуществления либеральной
реформы, чем в конце 1991 г. Что же касается субъективного фактора, то
в России никогда не было недостатка в претендентах на роль выразителя общенародных
интересов.