Geum.ru

Политические репрессии в Узбекистане в 2009-2010 гг

Вид материалаДокументы

Содержание


Определение терминов «политический заключенный» и «политические репрессии»
Политические репрессии и уголовное законодательство
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   22
^

Определение терминов «политический заключенный» и «политические репрессии»


Данный доклад содержит краткий обзор политических репрессий и ситуации с политическими заключенными в Узбекистане в 2009-2010 гг.

За основу определения термина «политический заключенный» нами взята формулировка, предложенная в 2001 г. Генеральному секретарю Совета Европы группой независимых экспертов в связи с подготовкой доклада по политзаключенным в Азербайджане и Армении (документ SG/Inf(2001)34 от 24.10.2001)2. Внесена лишь одна поправка: поскольку Узбекистан не является участником Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - ЕКПЧ), упоминаемой в определении, вместо ЕКПЧ введена ссылка на Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 г. (далее – МПГПП), содержащий почти идентичные определения некоторых ключевых прав, к которому Узбекистан присоединился.

Таким образом, применительно к Узбекистану лицо, лишенное свободы, подпадает под определение «политического заключенного», если:

а) лишение свободы было применено в нарушение одного из основных прав, гарантированных МПГПП, в частности, свободы мысли, совести и религии, свободы выражения своего мнения, свободы мирных собраний и свободы ассоциаций;

б) лишение свободы было применено по явно политическим причинам без связи с каким-либо правонарушением;

в) по политическим мотивам длительность заключения и его условия являются явно несоразмерными по отношению к правонарушению, в котором лицо было признано виновным или подозревается;

г) лицо лишено свободы по политическим мотивам на дискриминационной основе по сравнению с другими лицами;

д) лишение свободы является результатом разбирательства с явными нарушениями процессуальных гарантий, что связано с политическими мотивами властей.

Предположение, что лицо является «политическим заключенным», должно быть подтверждено prima facie («первичными») доказательствами, и может быть пересмотрено в случае, если государство докажет, что заключение полностью соответствует требованиям МПГПП, что были соблюдены принципы пропорциональности и недискриминации и что лишение свободы было результатом справедливого судебного разбирательства.

Термин «политические репрессии» используется в данном докладе в узком значении уголовного преследования лиц, которые могут быть признаны политическими заключенными в случае лишения их свободы.

^

Политические репрессии и уголовное законодательство


Подавляющее большинство политических заключенных Узбекистана осуждены по таким статьям Уголовного Кодекса как ст.159 (посягательство на конституционный строй Республики Узбекистан), ст.216 (организация незаконных общественных объединений и религиозных организаций), ст.244-1 (распространение материалов, содержащих угрозу общественной безопасности и общественному порядку), ст.244-2 (создание, руководство, участие в религиозных экстремистских, сепаратистских, фундаменталистских или иных запрещенных организациях).

Как следует оценивать обвинения по перечисленным выше статьям УК с точки зрения международных обязательств Узбекистана?

Ст.244-2 устанавливает уголовную ответственность за создание, руководство, участие в религиозных экстремистских, сепаратистских, фундаменталистских или иных запрещенных организациях (от 5 до 15 лет лишения свободы, а при наступлении «тяжких последствий» этой деятельности – от 15 до 20 лет). При этом в Узбекистане отсутствует установленная законом процедура внесения тех или иных организаций в число запрещенных и публикации соответствующего решения3. Во всех случаях предъявления обвинений по этой статье остается неизвестным, каким институтом, когда и на каком основании запрещена та или иная организация. Не существует и механизма апелляции в отношении таких запретов (de facto к числу «запрещенных» в Узбекистане отнесены некоторые организации, открыто действующие в демократических странах). Термины «религиозный экстремизм» и «фундаментализм» являются юридически неопределенными4. Все это создает широкие возможности для произвола и применения уголовного права в политических целях. Данная статья необоснованно ограничивает свободу мысли, совести и религии, свободу выражения мнения, свободу мирных собраний и ассоциаций (ст.18, 19, 21, 22 МПГПП).

Части 2 и 3 ст.244-1 устанавливает уголовную ответственность помимо прочего за «распространение в любой форме сведений и материалов, содержащих идеи религиозного экстремизма, сепаратизма и фундаментализма, … а равно использование религии в целях нарушения гражданского согласия, распространения клеветнических, дестабилизирующих обстановку измышлений и совершения иных деяний, направленных против установленных правил поведения в обществе и общественной безопасности» (до 8 лет лишения свободы). При этом понятия «экстремизм», «фундаментализм», «нарушение гражданского согласия», «установленные правила поведения в обществе», «дестабилизирующие обстановку измышления» и т.п. законодательством Узбекистана не определены и могут трактоваться неоправданно широко. Это ведет к неправомерному ограничению права на свободу выражения (ст.19 МПГПП).

Ст.216 устанавливает уголовную ответственность за незаконную организацию или возобновление деятельности незаконных общественных объединений или религиозных организаций, а равно активное участие в их деятельности (до 5 лет лишения свободы). В соответствие с Законом 1998 г. «О свободе совести и религиозных объединениях» незаконными считаются любые незарегистрированные государством религиозные группы, ими могут быть признаны также неформальные сообщества, члены которых регулярно встречаются и обсуждают среди прочего религиозные вопросы. Таким образом, ст.216 нарушает право на свободу мысли, совести и религии, право мирных собраний и ассоциаций (ст.18, 21 и 22 МПГПП)5.

Ст.159 устанавливает уголовную ответственность помимо прочего за «публичные призывы к неконституционному изменению существующего государственного строя, захвату власти, отстранению от власти законно избранных или назначенных представителей власти…, а равно изготовление, хранение с целью распространения или распространение материалов такого же содержания» (до 5 лет лишения свободы, а в случае совершения тех же действий повторно, организованной группой или в интересах последней - от 5 до 10 лет). По ст.159 нередко осуждаются лица, обсуждавшие со знакомыми идеи переустройства общества на исламских принципах. Такие разговоры в частной обстановке нередко неправомерно расцениваются как «публичный призыв к захвату власти», что является нарушением права на свободу выражения (ст.19 МПГПП). Таким же нарушением является запрет на изготовление материалов, отражающих убеждения их автора, а также уголовная ответственность за хранение или распространение материалов, призывающих, например, к отстранению от власти тех или иных ее представителей. Усиливающий наказание квалифицирующий признак «в интересах организованной группы» механически добавляется во всех случаях, когда одновременно выдвигается обвинение в принадлежности к той или иной «запрещенной организации», при том, что, как было указано выше, этот термин в Узбекистане не имеет ясного правового значения.

В целом в статьях 244-1 и 159 УК не проводится достаточно четкой дифференциации между насильственными действиями и призывами к ним, за что безусловно должна существовать уголовная ответственность, и мирным выражением мнений и взглядов, которое должно быть декриминализировано.

Недостаточно обоснованной, на наш взгляд, является практика применения части 4 ст.159, предусматривающей ответственность за заговор с целью захвата власти или свержения конституционного строя. Обвинение в участии в заговоре нередко выдвигается не в связи с конкретными действиями обвиняемых, а исходя из декларируемых или предполагаемых намерений той или иной группы, в принадлежности к которой подозреваются данные лица.

Отметим здесь, что даже в 2009 г. отмечались случаи, когда среди эпизодов обвинения в «посягательстве на конституционный строй Республики Узбекистан» фигурировали события и действия, имевшие место в конце 80-х годов прошлого века, когда Узбекистан был частью СССР и еще не был независимым государством, что является нарушением права на наказание исключительно на основании закона (ст.15 МПГПП).

Ст.216-1 (склонение к участию в деятельности незаконных общественных объединений и религиозных организаций), ст.216-2 (нарушение законодательства о религиозных организациях)6, ст.229-2 (нарушение порядка преподавания религиозных вероучений), ст.244-3 (незаконное изготовление, хранение, ввоз и распространение материалов религиозного содержания) и часть 1 ст.244-1 (изготовление или хранение с целью распространения материалов, содержащих идеи религиозного экстремизма, сепаратизма и фундаментализма и др.) также явным образом нарушают свободы, гарантированные МПГПП, однако используются крайне редко – вероятно, из-за того, что условием их применения является предварительное наложение административного взыскания за такие же действия. Нет данных, что эти статьи применялись в 2009-2010 гг.

Осужденные по всем перечисленным выше статьям УК по нашему мнению являются жертвами политических репрессий и должны быть освобождены от отбывания наказания (что не отменяет ответственности за другие совершенные ими преступления, если таковые имели место). Многие из них могут быть признаны «узниками совести», то есть лицами, находящимися в заключении в связи с мирным выражением их убеждений. Нередки, впрочем, случаи, когда те или иные убеждения приписываются осужденному правоохранительными органами.

Более сложным является вопрос оценки уголовных дел о терроризме, получающих все более широкое распространение, в которых обвинения в насильственных преступлениях террористического характера дополняются «политическими статьями» УК.

Ст.155 устанавливает уголовную ответственность не только за прямую причастность к актам терроризма, подготовке к ним, угрозе их совершения или членство в террористической организации (процедура запрещения которых национальным законодательством до сих пор не определена), но также за деятельность, направленную на обеспечение существования таких организаций, прямое или косвенное предоставление или сбор любых средств, ресурсов, иных услуг террористическим организациям либо лицам, содействующим или участвующим в террористической деятельности. Эта формулировка, на наш взгляд, неоправданно расширяет круг обвиняемых в терроризме и создает возможности для произвольного применения этой статьи, причем с точки зрения квалификации и меры наказания Уголовный кодекс не разделяет собственно террористов и тех, кто оказывает какое-либо содействие или услуги как террористам, так и содействующим им лицам.

Исходя из практики применения ст.155 УК дела о терроризме в Узбекистане можно разделить на две большие группы.

Наиболее многочисленными являются случаи, когда подсудимые признаны «террористами» (ст.155), а иногда также и «диверсантами» (ст.161) вне привязки к каким-либо конкретным террористическим актам или подготовке к ним. Обвинение нередко носит декларативный характер и строится лишь на фактах общения обвиняемого с другим лицом, подозреваемым в терроризме, или предположениях о принадлежности обвиняемого к той или иной запрещенной организации или религиозному течению. «Причастность к терроризму» обосновывается полученными под пытками признаниями при отсутствии каких-либо вещественных улик или других доказательств, подтверждающих террористическую деятельность. Следует подчеркнуть, что речь идет не об отдельных случаях необоснованных обвинений, а о массовой практике. Крайне редко такого рода надуманные обвинения исключаются судом (как это произошло в 2009 г. с правозащитником из Кашкадарьи Гайбуллой Жалиловым – возможно из-за того, что его дело получило международный резонанс). Мы считаем, что почти все осужденные по таким делам в Узбекистане могут быть признаны «политическими заключенными» и должны быть освобождены (за исключением немногочисленных случаев доказанной причастности к деятельности международных террористических организаций, включенных в консолидированный список Комитета по санкциям против «Аль Каиды» и движения «Талибан» Совета Безопасности ООН)7.

В тех случаях, когда уголовное дело связано с реальными актами терроризма или подготовкой к ним, обвинение в терроризме дополняется обвинениями по ст.97 ч.2 (умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах) и/или ст.25-97 ч.2 (приготовление или покушение на это преступление). При этом начиная с дела об «андижанских событиях» 2005 г., также оцениваемых властями как «терроризм», сложилась практика, когда десятки и даже сотни подсудимых независимо от реальных действий конкретного лица осуждались по стандартному набору обвинений (с незначительными вариациями), включавшему большое число статей УК. Так, например, в ходе процессов 2005-2006 гг. все без исключения осужденные, обвиняемые в прямой или косвенной причастности к «андижанским событиям» 2005 г., даже не находившиеся в те дни в Андижане, были признаны убийцами, террористами, диверсантами, клеветниками, контрабандистами, угонщиками транспортных средств, разрушителями памятников истории и культуры, лицами, хранившими яды и оружие и т.д., не считая набора «политических статей». Этот пример наглядно демонстрирует, что в делах, связанных с конкретными актами терроризма или политически мотивированного вооруженного насилия в Узбекистане, круг осужденных зачастую является неоправданно широким, а при оценке их действий суды исходят из принципа коллективной ответственности, что явным образом свидетельствует о нарушении права на справедливое судебное разбирательство (ст.14 МПГПП).

Есть достаточные основания полагать, что среди этой группы возможных «политических заключенных» есть как лица, действительно причастные к вооруженному насилию (что должно наказываться в уголовном порядке), так и те, кто был лишен свободы по явно политическим причинам без связи с каким-либо совершенным правонарушением. Такие дела должны быть внимательно изучены на предмет обоснованности обвинений, правомерности квалификации действий, инкриминируемых осужденным, и соблюдения требований МПГПП.

Имеются многочисленные свидетельства того, что при расследовании в 2009-2010 гг. уголовных дел, связанных с актами терроризма в Узбекистане, систематически применялись пытки, как на следствии, так и в суде не обеспечивались процессуальные гарантии, имели место другие нарушения положений МПГПП8. В то же время отсутствует доступ к материалам, позволяющим провести первичную оценку обоснованности обвинений в подготовке или причастности к конкретным актам насилия, ответственность за которые поглощает наказания за другие инкриминируемые правонарушения. С учетом этого обстоятельства мы считаем всех осужденных по этим делам возможными «политическими заключенными», оценка дел которых может быть произведена после получения дополнительных данных.

В марте 2010 г. Комитет ООН по правам человека высказал беспокойство в связи с содержащимися в статьях 139 и 140 УК положениями о диффамации и оскорблении, которые могут использоваться для наказания лиц, выступающих с критикой существующего режима. Те же соображения могут быть высказаны и в отношении части 3 ст.158 УК, предусматривающей уголовную ответственность за клевету или публичное оскорбление Президента Узбекистана. В 2009-2010 гг. несколько журналистов и документалист были признаны виновными по ст.139 и 140 УК в оскорблении и клевете на народ Узбекистана, что можно оценить как явное нарушение права на свободу выражения (ст.19 МПГПП), но были амнистированы судом. Часть 3 ст.158 в этот период не применялась самостоятельно и обычно дополняла «политические статьи» УК в отдельных уголовных делах.

Индивидуальной оценки требуют дела, когда лицам, известным своей гражданской активностью, предъявлялись обвинения чисто криминального характера, возможно исходя из политических мотивов властей. Большое число случаев лишения свободы активистов независимых неправительственных организаций и журналистов в связи с их профессиональной деятельностью стало предметом обеспокоенности Комитета ООН по правам человека. Возможно, именно из-за международного давления с мая по декабрь 2010 г. по уголовным делам в отношении активистов известных правозащитных организаций и журналистов судами не назначалось наказание, связанное с лишением свободы.