Учебное пособие для студентов старших курсов и магистрантов Таганрог 2008

Вид материала

Учебное пособие

Содержание ББК Рецензент Structure of Anglo-Saxon Society Социально-правовой статус рядовых Королевская власть и специфика правового положения знати в ранний период англосаксонской истории Полусвободные и рабы К введению The foundations of king power The Norman Conquest and British Historians Government and law in anglo-saxon england Further reading

Подобный материал:

• Учебное пособие для студентов старших курсов и слушателей магистратуры Второе издание, 5784.07kb.
• Учебное пособие для студентов старших курсов и слушателей магистратуры Москва 2011, 5795.84kb.
• И. М. Сеченова Кафедра фтизиопульмонологии антибактериальная терапия туберкулеза легких, 985.2kb.
• Учебное пособие Челябинск Издательство юургу 2008, 742.77kb.
• Г. Я. Солганик стилистика текста учебное пособие, 2922.8kb.
• Учебное пособие Санкт-Петербург 2008 Бочаров В. В., Самонова И. Н., Макарова, 1968.12kb.
• Е. В. Мурюкина развитие критического мышления и медиакомпетентности студентов в процессе, 4252.96kb.
• Баев Сергей Александрович, Партнер юридической фирмы «Линия права», к ю. н лекция, 13.28kb.
• И. В. Челышева Развитие критического мышления и медиакомпетентности студентов в процессе, 4383.1kb.
• Учебное пособие предназначено для студентов всех специальностей и всех форм обучения,, 802.06kb.

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

Технологический институт

Федерального государственного образовательного

учреждения высшего профессионального образования

«Южный федеральный университет»

В. В. Клочков


Социальная стратификация

англосаксонского общества

VII − VIII вв.

(по юридическим памятникам)


Учебное пособие

для студентов старших курсов

и магистрантов


Таганрог 2008

^ ББК


Рецензент: начальник Ростовского юридического института МВД России, д. ю. н., профессор П. П. Баранов.


Клочков В. В. Социальная стратификация англосаксонского общества VII − VIII вв. (по юридическим памятникам).– Таганрог: Изд-во Технологического института ЮФУ, 2008. – 102 с.


Учебное пособие доцента кафедры теории права Таганрогского Технологического института Южного федерального университета В. В. Клочкова «Социальная стратификация англосаксонского общества (по юридическим памятникам)» посвящено проблемам исторического становления и развития правовых категорий собственности и свободы, изучению их многогранных связей и зависимостей, соотношению свободы как правового понятия с определением привилегий в историческом контексте на материале истории государства и права Англии периода раннего средневековья.

Основными задачами данной работы являются: выяснение положения рядовых свободных англосаксонского общества и самого понятия их свободы в его юридическом, социальном и экономическом аспектах; определение происхождения и круга социальных привилегий англосаксонской знати, общественных функций, которых касались эти привилегии, их юридической формулировки и представления о них в обществе.

Особое место в работе занимает вопрос о возможности, способах, формах социальной мобильности в англосаксонском обществе VII - VIII вв. и ее отражении в законодательстве, а также проблема правового положения полусвободных с определением юридической сущности полусвободного статуса и положения рабов в изучаемый период.

Учебное пособие В. В. Клочкова может быть использовано в учебном процессе для методического обеспечения курса «История государства и права зарубежных стран».


© Технологический институт, 2008

© Клочков В. В., 2008

ПРЕДИСЛОВИЕ


Учебное пособие доцента кафедры теории права В. В. Клочкова продолжает учебную и научно-методическую серию факультета управления в экономических и социальных системах Техно-логического института Южного федерального университета.

Переход к многоуровневой системе высшего образования (бакалавр - магистр), реализация совместных программ подготовки магистров с университетом Via Vinchi (Нидерланды) с возможностью получения эквивалентного диплома о высшем образовании с приложением европейского образца, а также индивидуализация образовательных траекторий и широкое внедрение информационных технологий в учебный процесс предполагают разработку новых подходов к интенсификации самостоятельной работы студентов и ее методическому обеспечению.

Данное учебное пособие предназначено для учебно-методического обеспечения курсов по выбору для магистрантов и студентов старших курсов, обучающихся на факультете по профильным образовательным программам.

Характерной особенностью работы является наличие двух лекций на английском языке, которые были прочитаны автором на историческом факультете Стратклайдского университета (г. Глазго, Шотландия). Это позволит магистрантам факультета составить представление об особенностях подачи актуального материала в европейских университетах и повысить уровень языковой подготовки.


Декан ФУЭС,

доктор наук, профессор

Г. И. Иванов

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение	………………………………………………..…	5
Глава 1	Социально-правовой статус рядовых свободных англосаксов в VII − VIII вв……....	11
Глава 2	Королевская власть и специфика правового положения знати в ранний период англосаксонской истории…………………......	26
Глава 3	Полусвободные и рабы в англосаксонском обществе VII − VIII вв…………...……………	39
Заключение	……………………………………..……………	47
Примечание	………………………………………..…………	50
Литература	………………………………………..…………	81
Приложение 1	The Foundations of King Power and the ^ Structure of Anglo-Saxon Society (Lection presented by kind permission of Professor Hamish W. Fraser in the Department of History at the University of Strathclyde, on April, 22, 2002)……............................................	85
Приложение 2	Government and law in anglo-saxon england (Lection presented by kind permission of Professor Hamish W. Fraser in the Department of History, at the University of Strathclyde, on April, 24, 2002)…………………………………	92

ВВЕДЕНИЕ


Социально-правовые исследования занимают одно из ведущих мест в современной науке истории государства и права, оттеснив на задний план мно­гие традиционные для изучения проблемы. Обстоятельство это не случайно и глубоко симптоматично. Накопление огромного фактического материала в об­ласти становления и исторического развития правовых институтов вызвало к непосредственному рассмотрению вопросы, связанные с социальной структу­рой различных обществ, социальной динамикой и стратификацией, а также с мобильностью различных социальных подразделений. Особое внимание в по­следнее время приковано к проблемам, касающимся исторического становле­ния и развития правовых категорий собственности и свободы, изучению их многогранных связей и зависимостей, соотношению свободы как правового по­нятия с определениями привилегии в историческом контексте. Столь широкая проблематика позволяет очертить свой круг вопросов для каждой исторической эпохи, в ряду которых не стала исключением история государства и права Анг­лии периода раннего средневековья, т. е. донормандского времени. Здесь со­временных правоведов и историков права интересуют два основных вопроса: происхождение общинной свободы в VII − VIII вв., а также проблема организа­ции и социальной мобильности раннесредневековой знати¹.

В наибольшей степени данными проблемами занимаются французские, немецкие и английские историки права, полагавшие социальную структуру общества "архитектурой" всякого социально-правового явления², ибо, по их мнению, мы хотя и предпочитаем живые человеческие существа абстракциям, но не в состоянии понять их иначе, чем в недрах тех правовых систем, в кото­рых они жили³. Английские правоведы ранее своих коллег на континенте стали уделять внимание обозначенной выше проблематике, и к началу 50-х годов прошлого столетия в их распоряжении оказался солидный материал. Тем не менее, сложный характер проблемы социальной структуры англосаксонского общества в VII − VIII вв. и ее противоречивое отражение в памятниках права, а также состояние ее изученности в настоящее время делают оправданным написание специальной работы, целью которой является выяснение социально-правового статуса различных категорий населения англосаксонского общества, их взаимосвязи и взаимопроникновения, а также определение пределов соци­альной мобильности в Британии эпохи раннего средневековья.

В связи с подобным кругом вопросов основными задачами работы будут следующие: выяснение положения рядовых свободных англосаксонского обще­ства и самого понятия их свободы в его юридическом, социальном и экономи­ческом аспектах; определение происхождения и круга социальных привилегий англосаксонской знати, общественных функций, которых касались эти приви­легии, их юридической формулировки и восприятия (представления о них) в обществе. Особое место в данной работе занимает вопрос о возможности, спо­собах, формах социальной мобильности в англосаксонском обществе VII − VIII вв. и ее отражении в законно-дательстве, а также проблема правового положения полусвободных с определением юридической сущности полусвободного стату­са и положения рабов в изучаемый период. Хронологическая ограниченность исследования VII − VIII вв. объясняется состоянием источниковой базы и тем хорошо известным обстоятельством, что, начиная с IX в., со времен Альфреда Великого, англосаксонское общество подвергается серьезной трансформации на феодальной основе, достаточно полно изученной, чего нельзя сказать о пе­риоде VII - VIII вв. Наконец, сведения источников, относящиеся главным обра­зом к двум англосаксонским королевствам − Кенту и Уэссексу, территориально ограничивают наше исследование юго-восточными и восточными районами Англии.

Круг источников, содержащих сведения о социальном составе и правовом статусе различных категорий англосаксонского общества в VII − VIII вв. доста­точно широк. В нем можно выделить две основные группы − документальные источники, включающие в себя законодательство кентских и уэссекских коро­лей, а также жалованные земельные грамоты, и повествовательные − "Англо­саксонскую хронику" и "Церковную историю народа англов" Беды Достопоч­тенного (674−734). Законы кентских королей Этельберта (595−596), Хлотаря и Эдрика (685−686), Уитреда (695) и уэссекского короля Инэ (688−695) по фор­ме представляют собой типичные варварские Правды, фиксирующие народный обычай и дополняющие его штрафы за убийства и тарификацию вергельдов. Все они дошли до нас в записях английских легистов времен Альфреда, сде­ланных на кентском и старозападносаксонском диалектах древнеанглийского языка⁴. Кроме того, в нашем распоряжении имеются переводы Правд на латин­ский язык, выполненные в конце X − начале XI вв.⁵ Сопоставление параллель­ных текстов дает возможность сделать некоторые весьма интересные термино­логические наблюдения. Дополнительный материал дают также юридические компиляции конца X в., например, знаменитые "Законы северных людей" ⁶.

В настоящее время существует четыре основных издания текстов законов англосаксонских королей: фундаментальное трехтомное исследование Ф. фон Либермана⁷, а также произведения Ф. Аттенборо⁸, А. Робертсон⁹ и Д. Уитлок¹⁰. В работе были использованы англосаксонские тексты Либермана и английские переводы и комментарии последних трех изданий.

Грамоты англосаксонского периода, оформляющие земельные пожалова­ния короны в пользу церкви и светских землевладельцев, появляются в конце VII в. Они составлялись обычно по формуле, заимствованной из папской кан­целярии и записывались на латыни, исключая описания границ земельного вла­дения, сделанное по-древнеанглийски. Формула грамоты была стабильна: ко­роль жаловал землю новому владельцу, освобождая ее от повинностей; далее шло детальное описание границ владения, сопровождаемое красочным повест­вованием о небесных и земных карах, которые ожидали нарушителя королев­ской воли. Список свидетелей прилагался в конце каждой грамоты¹¹.

Англосаксонские грамоты выдержали большое количество изданий. Первым их публикатором был Дж. Кембл¹², затем вышли сборники Б. Торпа¹³, У. Стеббса¹⁴ и У. Берча¹⁵. В двадцатом столетии собрания грамот определенной тематической направленности издавали Д. Уитлок¹⁶ и А. Робертсон¹⁷. Мы использовали в основном издания Берча, Кембла, Уитлок и Робертсон¹⁸.

Среди нарративных источников исключительное место занимает "Англо­саксонская хроника". Текст ее дошел до нас в семи основных списках, относя­щихся главным образом к XVI − середине XVII вв. и представляющих собою копии с утраченных документов времен Вильгельма Завоевателя¹⁹. В настоящее время среди огромного количества переводов хроники наибольшей популярностью пользуется издание Ч. Пламмера²⁰ с текстом и переводом, а также перевод Г. Гармонсуэя²¹, который и использовался при написании работы.

"Церковная история народа англов" Беды Достопочтенного не содержит такого богатства информации по интересующей нас проблематике как Англо­саксонская хроника, но то обстоятельство, что к латинскому ее тексту есть анг­лийская версия XI в., позволяет сделать некоторые теоретические наблюдения. В распоряжении исследователей имеются издания Ч. Пламмера (латинский текст)²² и Т. Миллера (английская версия)²³, а также более позднее издание Д. Уитлок²⁴.

Разнообразие источников, их двуязычие, крайне неустойчивая термино­логия англосаксонских Правд и грамот неоднократно порождали научные дис­куссии. Правовой статус практически каждой социальной группы или употреб­ление того или иного термина в источниках были предметом споров, описание которых имеет огромную литературу, простое перечисление которой намного превысило бы объем настоящей работы. Поэтому здесь мы остановимся лишь на основных историографических тенденциях в изучении социально-правово­го статуса различных категорий англосаксонского общества.

Как уже говорилось выше, анализ правового положения социальных сло­ев эпохи раннего средневековья оказался в поле зрения английских историков права ранее их коллег на континенте. Пионером в изучении данного вопроса стал выдающийся английский историк Ф. Сибом, выпустивший в 1883 г. нашумевшую книгу "Английская сельская община" ²⁵. В главном основа концепции автора сводится к следующему: еще в эпоху Тацита у германцев появилась вот­чинная система, окончательно укрепившаяся в Англии после англо-саксонского завоевания. Община этого периода была не общиной свободных держателей, но общиной крепостных (community of serfs) − литов в Кенте и керлов в Уэссексе²⁶. Английская история, по Сибому, началась со "всеобщей зависимости основной массы населения"²⁷, а родовая знать (эрлы), получая от короля пожалования в бокленд, который Ф. Сибом понимал как полное отчуждение земли с правом свободного распоряжения ею²⁸, становились лордами поместий, уже тогда составлявшими основу хозяйственной структуры англо-саксонских королевств²⁹.

Нетрудно заметить, что это построение, получившее в науке название манориалъной теории, направлено как против классической марковой теории Г. Л. Маурера и Г. С. Мейна, так и против положений "страсбургской школы" (В. Виттих, Ф. Гутманн) в той их части, где говорилось, что утверждение манори-альной системы сопровождалось все же коренным изменением социальной структуры ранне-средневекового общества³⁰. Для Сибома такой проблемы не существовало: у него римское рабство перерастало в крепостное состояние не­посредственно³¹.

Совершенно иначе подошел к решению данной проблемы русский историк права П. Г. Виноградов. В своих работах³² он делал акцент на преобладание слоя рядовых свободных общинников − керлов в ранний период англосаксон­ской истории. Королевские пожалования земли в бокленд представляли собой, согласно Виноградову, лишь налоговую привилегию и не превращали родовую и служилую знать в землевладельцев в полном смысле этого слова. Появление манориальной системы П. Г. Виноградов относит ко времени после норманд­ского завоевания. Таким образом, разделяя с Ф. Сибомом авторство манори­альной теории, он резко расходился с последним в интерпретации сроков уста­новления манориального порядка. История раннесредневековой Англии "не может быть объяснена из первоначального рабства и помещичьей власти", − особо отмечал П. Г. Виноградов³³.

Аналогичный взгляд развивал одновременно с П. Г. Виноградовым пред­ставитель критического направления в английской истории права Ф. Мэтланд³⁴. Он остановил свое главное внимание на уяснении истории словоупотребления терминов, обозначающих различные категории англосаксонского населения и определении их юридического значения³⁵.

Указанные два направления в изучении вопроса имели свое продолжение и в двадцатом столетии. Линию Ф. Сибома продолжали К. Стефенсон и У Корбетт³⁶, П. Г. Виноградова − его ученик Ф. Стентон и Р. Ходжкин³⁷, немало сде­лавший полезного там, где излишний критицизм Ф. Мэтланда повлиял разла­гающим образом на исторический материал.

С середины прошлого века монографическое изучение интересующей нас проблемы в англоязычной историографии практически прекращается, но нако­пленные фактические данные позволили перейти к специальным исследовани­ям, посвященным конкретному анализу правового положения различных соци­альных групп англосаксонского общества. Особенно выделяются в этой связи работы Г. Лойна и Т. Чарльз-Эдвардса³⁸.

До начала 90-х годов двадцатого столетия выходит еще несколько общих работ по истории англосаксонского периода, где проблемы социальной страти­фикации и ее правового отражения в источниках рассматриваются лишь в са­мом общем плане с позиций, близких направлению, родоначальником которого выступил П. Г. Виноградов³⁹.

Отечественная историография значительно уступает англоязычной по ко­личеству работ и носит весьма своеобразный характер: большинство исследо­ваний посвящено хозяйственной истории англосаксонской эпохи⁴⁰, и лишь не­сколько статей А. Я. Гуревича и М. Н. Соколовой непосредственно касаются интересующей нас темы⁴¹.

В интерпретации социальной стратификации англосаксонского общества отечественные исследователи значительно расходятся: А. Гуревич видел основу общественно-правового порядка англосаксов в слое мелких вотчинников, высказывая мысли, близкие Г. Зелингеру и Г. Каро⁴³, хотя и не отрицая факта существования свободной общины в VII − VIII вв. со всеми вытекающими из него правовыми последствиями. Бокленд, согласно Гуревичу − государственный акт, закрепляющий юридически привилегированное положение мелких вотчинников, господствовавших в правовом и хозяйственном отношениях над зависи­мыми общинами⁴⁴. Напротив, М. Н. Соколова развивала взгляд, аналогичный теории П. Г. Виноградова⁴⁵; в этом же русле выдержана и блестящая работа К. Ф. Савело⁴⁶.

В целом, в социально-правовом исследовании, охватывающем столь об­ширные и сложные вопросы, остаются - и еще долгое время будут оставаться области, открытые для изучения. Настоящая работа, ни в коей мере не претен­дуя на всеобщность, представляет собой попытку анализа общественного и правового порядка англосаксов в VII − VIII вв., что позволяет пролить свет на общий характер этого своеобразного общества эпохи раннего средневековья, представив в исторической ретроспективе процесс юридического становления таких актуальных сегодня понятий, как собственность и свобода.


ГЛАВА 1.

^ СОЦИАЛЬНО-ПРАВОВОЙ СТАТУС РЯДОВЫХ

СВОБОДНЫХ АНГЛОСАКСОВ В VII − VIII ВВ.


Зарождение и развитие германского социально-правового порядка на Британских островах происходило в своеобразных условиях. Заселение этой территории англами, саксами, ютами и фризами значительно изменило ход истории страны. Правда, оно не уничтожило всех приобретений римского периода и не привело к окончательному истреблению или полной эмиграции кельтского населения¹. В то же время трудно предположить, чтобы столь существенное событие, как завоевание, не вызвало масштабных перемен в правовых обычаях и не направило бы развитие по новому руслу. Лучшими доказательствами подобного течения событий являются, с одной стороны, полная победа германского наречия над кельтским, ярче всего отразившаяся в географической номенклатуре юго-востока Англии²; с другой − сведения источников о медленном продвижении завоевателей вглубь осваиваемой территории в обстановке постоянных военных столкновений³.

Эти обстоятельства, а также свидетельства Беды Достопочтенного о масштабах происходившего миграционного движения,⁴ позволяют заключить, что в данном случае мы имеем дело не с завоевательными рейдами отдельных “искателей приключений” наподобие освященных легендой Хенгиста и Хорсы⁵, а переселением, “носившем национальный характер”⁶ и, в конечном счете, произведшем тот общественно-правовой порядок, описание которого мы находим в позднейших источниках.

В его изучении основой для нас является раннее законодательство кентских и уэссекских королей VII−VIII вв. Сведения, почерпнутые из этих варварских Правд − Этельберта, Хлотаря и Эдрика, Уитреда и Инэ⁷ − позволяют нам сделать некоторые наблюдения, обрисовывающие социально − правовое положение слоя тех переселенцев, которые, не являясь компаньонами Хенгиста, Хорсы и других вождей, были четко обрисованы Ф. Стентоном как “свободные держатели, не знавшие над собою иного господина, кроме короля” ⁸.

Дать полный обзор литературы, относящейся к положению рядовых свободных в англосаксонском обществе, не представляется возможным из-за ее обширности, которая, впрочем, не мешает выделить в этом разнообразии два основных направления, восходящих еще к последней четверти XIX в., − времени начала систематического изучения вопроса. Историки первого направления − Ф. Сибом и его позднейшие последователи У. Корбетт, К. Стефенсон и М. Постан, несмотря на существенные различия их позиций по частным проблемам, сходились в отрицании самого факта существования свободной общины на протяжении всего англосаксонского периода⁹. Их оппоненты − П. Г. Виноградов, Ф. Мэтланд, Ф. Стентон, а также большинство современных отечественных историков и правоведов (К. Ф. Савело, А. Я. Гуревич, М. Н. Соколова), напротив, настаивают на признании изначального существования свободной сельской общины у англосаксов¹⁰. Мы еще неоднократно вернемся к аргументации обоих направлений, здесь же отметим, что сам характер источников часто не дает возможности однозначно истолковать и осмыслить исследовательскую проблему.

При определении экономико-правового состояния англо-саксонской общины решающее значение имеет анализ знаменитого § 42 законов Инэ. Пассаж этот, вследствие его принципиальной важности, приводится ниже полностью (выделения сделаны нами):

“Если керлы имеют общий луг и другие долевые земли и станут огораживать их (Gif ceorlas gaerstun haebben gemaenne odde oper gedalland to tynnane) и если одни огородят свои наделы, а другие не огородят и если скот зайдет и уничтожит посевы или траву, то те, кто не огородил, должны нести ответственность и возместить [убытки]"¹¹.

Исследователи, отрицающие существование свободной общины в англосаксонское время, в частности Ф. Сибом, переводят термин “gedalland” не как “долевая земля” (так он интерпретирован в нашем отрывке), но как “земля, разделенная на доли для обработки”. При подобном переводе “gedalland” у Сибома предстает не иначе как кооперация крепостных держателей для обработки земли большим восьмиволовым плугом¹². Развивая этот взгляд, Ф. Сибом обращается к комментарию статей 59 § 1 и 67 Правды Инэ, на основании которого приходит к выводу о наличии поземельной зависимости англосаксонских керлов от лордов¹³. Наконец, разбирая статьи 3, 5, 13 и 17 ранней кентской Правды Этельберта, наш автор приходит также к заключению о том, что в поземельной зависимости от своих лордов находились целые деревни, обозначенные в Правдах терминами “ham” и “tun”¹⁴. Суммируя свои наблюдения, Ф. Сибом пишет: “Нет никакого сомнения, что эти “ham” и “tun” являлись манорами,...а населяющие их общины − общинами крепостных (community of serfs)”¹⁵. “Английская история начинается не со свободных общин, но со всеобщей зависимости массы населения”¹⁶.

Ученые противоположного направления, и особенно его родоначальник П. Г. Виноградов, подошли к решению проблемы о положении англосаксонских керлов с совершенно иных позиций. Не отрицая и даже подчеркивая наличие совместной обработки земельных участков, П. Г. Виноградов считал малодоказательными утверждения Ф. Сибома о крепостной зависимости керлов, определяя характер общины изучаемого периода как долевой (community of shareholders)¹⁷. В соответствии с подобной трактовкой термин “gedalland” определялся как кон, в состав которого входили полосы пахоты, выделенные общиной во владение отдельных ее членов. Подобный характер землепользования, получивший в литературе название “системы открытых полей” (The Open Field System) прекрасно описан учеником и последователем П. Г. Виноградова Ф. Стентоном, а также Р. Ходжкином¹⁸. Также не убедил П. Г. Виноградова и его сторонников разбор Ф. Сибомом ст. 67 Правды Инэ. Действительно, данная статья скорее направлена на прекращение попыток отдельных землевладельцев получать со своих земель кроме оброка (feorm) еще и барщину, чем указывает на крепостное состояние англосаксонской общины. Кажутся неубедительными и ссылки Ф. Сибома на Правду Этельберта: цитируемые выше в примечаниях статьи свидетельствуют о банальных наказаниях за нарушение королевского мира и штрафах, налагаемых на тайно проникшего в дом керла, что отнюдь не дает права считать эти дома центрами маноров. Наконец, Ф. Сибом совершенно игнорирует прямые указания статьи 40 Правды Инэ, недвусмысленно говорящей о хозяйственной самостоятельности и личной независимости керлов¹⁹.

Все вышеперечисленное позволяет утверждать, что интерпретация Ф. Сибомом хозяйственных основ англосаксонской эпохи не находит достаточного подтверждения в источниках. Напротив, взгляд П. Г. Виноградова и его последователей на англосаксонских керлов как рядовых свободных членов общины, обладающих хозяйственной самостоятельностью на своем земельном наделе, кажется более обоснованным научно, базирующимся на тщательном и осторожном анализе источников.

Однако хозяйственная свобода керлов (исключая, конечно, принудительный севооборот, неизбежный при землепользовании по системе открытых полей), в свою очередь являлась основанием их юридического полноправия, нашедшего яркое выражение в Правдах англосаксонских королей. Рядовой общинник выступает в юридических памятниках в качестве основного субъекта права. Подавляющее большинство глав судебников обращено именно к рядовым свободным и ограждает в первую очередь именно их интересы, определяя штрафы за увечья²⁰, убийство²¹, причиненный моральный и материальный вред²², за вторжение в жилище и усадьбу²³. Керл, обвиненный в преступлении, мог снять с себя обвинение посредством очистительной присяги²⁴. Как рядовой свободный, керл мог оказывать покровительство своим, вероятно, обедневшим сородичам.²⁵ Но основополагающим принципом, подчеркивающим личные права и свободы керла, был обычай уплаты вергельда как штрафа за насильственно причиненную смерть.

В уэссекских Правдах вергельд обозначен всего одним термином, не представляющим никаких затруднений для толкования − “wergild” или сокращенно “wer”. В Кенте, кроме этого термина, употребляются еще два: “medume leodgeld” и “ealne leod”²⁶. Этот факт, а также то обстоятельство, что суммы вергельдов в Кенте (100 шиллингов) и Уэссексе (200 шиллингов)²⁷ были разными, породили в свое время немало теоретических построений, касающихся социального положения керлов. В частности Ф. Сибом высказал мысль о том, что “medume leodgeld” ст. 21 Правды Этельберта составлял половину вергельда рядового свободного в Кенте. Полный же вергельд кентского свободного обозначался, по Сибому, термином “ealne leod”, употребленным в ст. 22 Правды Этельберта²⁸. Поскольку автор был основателем бытующей по сей день теории о том, что кентские вергельды считались на золото, а уэссекские − на серебро²⁹, то получалась своеобразная картина приниженного положения уэссекских керлов по сравнению с кентскими. “Ham” и “tun”, как уже говорилось выше, в изображении Сибома − маноры; кентские керлы с вергельдом в 200 шиллингов − лорды этих маноров, держащие в повиновении поземельно зависимых от них литов (об этой категории населения речь пойдет ниже). В Уэссексе место кентских керлов занимает социальная группа с вергельдом в 1200 шиллингов, а зависимыми держателями здесь являются керлы³⁰.

Эта теория Ф. Сибома, хотя и находящаяся в соответствии с его изложенными выше положениями о хозяйственном строе англосаксонской эпохи, представляет собою, на наш взгляд, лишь досадный результат арифметических затруднений при расчете суммы вергельда.³¹ В первой половине нашего столетия интересные подсчеты в этой связи произвел Р. Ходжкин. Он установил, что кентский шиллинг составлял примерно ¹/₁₂ фунта серебра, или 4 шиллинга 6 пенсов образца 1900 г. по номинальной стоимости (реально 4 фунта стерлингов образца 1931 г.), а уэссекский шиллинг - ¹/₄₈ фунта, или 1 шиллинг ¹/₂ пенса и 1 фунт стерлингов соответственно³². Из его расчетов, а они представляются наиболее взвешенными, следует, что реальное соотношение монетных единиц Кента и Уэссекса составляло 1:4. Несколько позже М. Н. Соколова также путем подсчетов определила свое соотношение, оказавшееся равным 1:2,5³³. Наконец, если считать кентский шиллинг золотым, то по данным Ф. Стентона соотношение составит 1:10³⁴. Из этих подсчетов и общего толкования Ф. Сибомом термина “ealne leod” становится ясным, почему уэссекский керл был лишен им своей свободы и низведен до положения зависимого держателя: его вергельд при пересчете на кентские деньги по системе Сибома составлял всего 20 шиллингов.

Совершенно очевидно, что подобный порядок подсчетов, равно как и толкование терминов “medume leodgeld” и “ealne leod” не выдерживает критики по следующим причинам. Во-первых, термин “ealne leod” употребляется в Правде Этельберта не только в статье 21, но и в статье 6, где половина вергельда рядового свободного человека названа “healfne leod”. Слово “healfne” здесь вне всякого сомнения означает “половина” ³⁵. Во-вторых, термин “medume leodgeld” в статье 7 Правды Этельберта совершенно определенно читается как “средний вергельд”. Подобное прочтение подтверждается и следующим обстоятельством: в Правде Хлотаря и Эдрика вергельд свободного человека (frige man) фиксирован в 100 шиллингов (статья 3). Трудно предположить, чтобы в первой же статье Правды, касающейся вергельда свободных, давалась бы его половина, а не вергельд целиком³⁶.

Таким образом, можно прийти к заключению, что расчет вергельда, предложенный Ф. Сибомом, далек от истинного положения вещей. При подсчете же по системе Р. Ходжкина получаем (в кентских единицах) соотношение вергельдов свободных в Кенте и Уэссексе как 100 шиллингов к 50-ти, или, по системе Соколовой, − как 100 шиллингов к 80-ти, что свидетельствует о приблизительном равенстве социального статуса рядовых свободных в Кенте и Уэссексе.

При обрисовке социально-правового положения англо-саксонских керлов следует иметь в виду еще одно важное обстоятельство: если основанием юридической полноправности служила хозяйственная самостоятельность, то корни последней вне всякого сомнения лежат в обладании земельным наделом³⁷. И для уяснения проблемы правомочий керла в основных сферах его жизнедеятельности не обойтись без ответа на вопрос о величине надела и объеме тех прав и обязанностей, которые влекли за собой распоряжение им.

Основными источниками, позволяющими приблизиться к разрешению поставленного вопроса, являются дарственные королевские грамоты, появившиеся в конце VII в.³⁸ К сожалению, они не содержат прямых данных относительно размеров земельных наделов рядовых свободных, но некоторые выводы на их основании сделать все же возможно.

Наиболее распространенные латинские термины для обозначения надела в грамотах следующие: “manens”,”casatus”, “tributarius”, “mansa”, “terra unis aratri”; на древнеанглийских диалектах надел назывался “hida” и “hiwisc” в Уэссексе или “sulung” в Кенте³⁹. Что же представляли собой эти гайды? Конкретные наблюдения позволяют дать, по крайней мере, три ответа на данный вопрос:

1. Гайда как реальная единица земельной площади. Об этом свидетельствуют такие выражения, зачастую встречающиеся в грамотах, как ”terra sub estimatione N manentium” ⁴⁰ и другие указания. Например, в одной из грамот описание дарения дается следующим образом: “terra... id est unam mansam in septem loca divisam” ⁴¹. В качестве реального земельного надела гайда фигурирует в ранних англосаксонских Правдах⁴². Точно так же и Беда в начале VIII в. называет гайду “terra familiae” ⁴³.

2. Гайда как единица хозяйства землевладельца. Например, в грамоте начала VIII в. объект пожалования представляет собою землю в 30 гайд (cassatorum) с пахотными полями, выгонами для скота, лугами, топями, рыбными ловлями и прочими угодьями. Здесь пахотная земля принадлежит гайде как часть, а не составляет ее⁴⁴.

3. Однако чаще всего гайда фигурирует в источниках в качестве единицы налогообложения. Именно так выглядит гайда в документе под названием “Tribal Hidage”, составленном в конце VIII − начале IX вв.⁴⁵ В нем Англия поделена на области, для каждой из которых указано определенное число гайд, причем интересно то обстоятельство, что названия этих областей со всей определенностью соответствуют именам некогда живших здесь родовых групп⁴⁶. Именно на них и разверстаны фискальные платежи.

Такое разнообразие в понимании сущности гайды, а также тот факт, что даже те весьма скромные сведения, которые мы имеем относительно величины надела англосаксонских рядовых свободных, содержащиеся в источниках не ранее X в., поставили исследователей в весьма трудное положение. Тем не менее, сопоставление уэссекской гайды (там, где она действительно являлась мерой земельной площади) и кентского сулунга, а также использование данных более поздних источников, в том числе Книги Страшного суда (Domesday Book), дают некоторый материал для анализа.

Еще в конце прошлого века Сибом пришел к выводу о том, что кентский сулунг представлял собою двойную гайду, равную по площади 240 акрам⁴⁷. Другие исследователи, в частности Эштон, истолковывая отрывок из Domesday Book “ ...in communi S. Martini sunt CCCC acrae et dim quae fiunt II solinos et dim” определили величину сулунга в 180 акров⁴⁸. Это, однако, нисколько не прояснило вопроса о величине гайды, что и побудило П. Виноградова вновь обратиться к анализу англосаксонских грамот. Исследуя земельный обмен по грамоте 812 г. между двумя кентскими землевладельцами он подсчитал, что если в этой грамоте 2 manentes были приравнены к одному sulung, а ¹/₂ mansiunculae − к одному joclet (равен по данным того же Виноградова ¹/₄ сулунга)⁴⁹, то сулунг равен двум гайдам, а одна гайда соответственно 120 акрам⁵⁰.

Дальнейшие исследователи пошли по линии терминологических изысканий, позволив прояснить сущностное отличие сулунга от гайды и отсюда − невозможность их прямого сопоставления. В самом деле, термин “sulung” есть ни что иное, как производное от древнеанглийского “sulh”, означающего “плуг”. Четверть сулунга, упомянутый выше joclet, имеет совершенно четкую аналогию в современном английском “joke” − упряжка из двух волов⁵¹. А если вспомнить, что англосаксонский тяжелый плуг тянули четыре такие упряжки и прибавить к этому тяжелые почвы Кента, то можно утверждать, что сулунг представлял собою землю, вспахиваемую в течение сезона большим восьмиволовым плугом.

Терминологические параллели несколько иного рода были получены при рассмотрении вопроса о гайде. В латинских текстах синонимом гайды является термин “carrucate”. Совершенно очевидно его происхождение от латинского “carruca” − плуг⁵². Четверть гайды, однако, называется на староанглийском языке “yard-land” − “земля двора”, или на латыни “virgate” (от “virga” − двор)⁵³. Восьмая часть гайды названа по-древнеанглийски “oxgang”, или латинским термином “bovate” (от “bovus” − бык)⁵⁴. То обстоятельство, что по отношению к гайде часть терминов обозначает упряжку, а другая часть − домохозяйство, плюс свидетельства Беды о гайде как “terra familiae”, позволяют сделать предположение, что она представляла собой земельный надел рядового свободного англосакса. К аналогичным выводам пришел и А. Я. Гуревич, хотя он основывал свои замечания на сопоставлении документов саксонской эпохи с данными Domesday Book: в кентских манорах число сулунгов оказалось примерно равным числу вилланских плугов, а в Уэссексе число гайд соответствовало числу вилланских хозяйств⁵⁵.

В определении размеров гайды английские историки и юристы последнего времени следуют за Сибомом и Виноградовым, считая среднюю величину ее в 120 акров, виргаты − в 30 акров, боваты − 15 акров⁵⁶. Сведения о размерах, разумеется, весьма приблизительных, держания в одну гайду приведены у Ф. Стентона⁵⁷. Наконец, крайне примечательны наблюдения Р. Ходжкина, наглядно показавшего, что хозяйственная кооперация керлов вызывалась необходимостью поддержания единства упряжки в восемь волов для обработки тяжелой почвы⁵⁸.

Среди отечественных историков детальными исследованиями по определению размеров англосаксонской гайды занимался А. Гуревич. На основании данных фискальной переписи Christi Church в Кентербери, опубликованных Н. Дугласом и не вошедших в Domesday Book, он сделал вывод о равенстве сулунга гайде и определил размер последней в 120 акров⁵⁹.

Так или иначе, но эти исследования приводят к лежащему на поверхности итогу: прежде чем стать фискальной единицей, гайда, как и кентский сулунг, была реальной мерой земельной площади (на это указывает этимологическая связь данных терминов с землей и орудиями ее обработки), составлявшей надел рядового свободного домохозяина, экономическое основание его свободы и позволявшей нести государственные повинности, т. е. отправлять перед государством обязанности, приличествующие свободному статусу⁶⁰.

Определив размеры первоначального земельного надела, обратимся теперь к вопросу о том, насколько керл был свободен в распоряжении им и каковы были юридические основания возможности такого распоряжения. Применительно к изучаемому времени проблема свободного распоряжения имуществом (в том числе землей) неизбежно предстает как проблема кристаллизации малой семьи из рамок более широкого родственного коллектива.

Общим местом в работах отечественных историков и юристов стало утверждение о том, что у англосаксов к VII в. уже обособилась малая семья⁶¹. Действительно, выше мы говорили, что в личное пользование общинника перешли двор и пахотная земля, чересполосно лежащая в пределах общины. В пользу этого говорит также индивидуальная ответственность за убийство и идоло-поклонство⁶².

Но в то же время источники сохранили нам несомненные признаки сохранения родовой организации. В этом отношении большой интерес представляет юридическая компиляция X в. “О вергельдах”, по общему мнению исследователей отражающая социально-правовые порядки VII − VIII вв.⁶³ Там, в частности, говорится, что убийца (хотя он и отвечает за свое деяние индивидуально) должен был представить поручителей, которые бы подтвердили его готовность уплатить вергельд, причем ²/₃ поручителей должны были представляться со стороны отцовской родни (faederenmaeghe), а ¹/₃ − материнской (medrenmaeghe). После этого кровная месть запрещалась, и в течение 21 дня следовало сделать первый взнос в счет уплаты вергельда, так называемый healsfang. Буквальный перевод этого термина − “объятие”, “кольцо на шею” ⁶⁴.

Далее в трактате “О вергельдах” читаем: ”Healsfang полагается платить детям, братьям и дядьям со стороны отца; этот платеж не следует давать никому из родственников, кроме тех, что в пределах колена”⁶⁵. Таким образом “колено” (cneow) − совокупность ближайших родственников, имеющих наибольшие права на получение healsfang, противопоставляется роду в целом (maegh). Характерно и большое значение, придаваемое healsfang − он уплачивался даже ранее штрафа в пользу короля.

Особенный интерес в связи с избранной проблематикой представляют также правила наследования. Ранняя кентская Правда Этельберта содержит на этот счет следующие сведения. Женщина, родившая ребенка, имела право на половину имущества (scaet). При разводе, в случае если отец оставлял детей при себе, жена получала “долю ребенка”. Эти слова можно понимать так, что дети наследовали имущество равными долями, т. е. наследниками выступали жена и дети домохозяина⁶⁶. Наибольшие трудности представляет толкование § 81: “Если она [жена] не родит детей, то пусть отцовская родня (faederingmagas) получит имущество (fioh) и утренний дар (morgengyfe)”. Под “отцовской родней” могли подразумеваться как родственники покойного мужа со стороны его отца, так и родственники женщины по отцовской линии. С другой стороны, речь, очевидно, идет об имуществе домохозяина, лишенного прямых наследников, вследствие чего его бездетная жена получала права на имущество мужа, которое доставалось в этом случае его отцовской родне. Если же предположить, что имеется в виду родня жены, то тогда имущество последней, приобретенное в браке, доставалось сородичам со стороны ее отца.

Из этих постановлений следует, что если индивидуальная семья и вела самостоятельное хозяйство, то в имущественном отношении она отнюдь не выделилась еще окончательно из более широкой организации сородичей, предъявлявшей свои права при отсутствии прямых наследников. Особенно показателен в этом отношении § 38 Правды Инэ:

“Если керл и его жена совместно имеют ребенка (beorn) и муж умрет, то пусть ребенок останется у матери, а из его отцовской родни (his faederingmagum) пусть дают 6 шиллингов на воспитание, корову летом и быка зимой, охраняя его frumstol (оставим термин пока без перевода) пока [ребенок] не достигнет совершеннолетия”

Прежде всего, интересно здесь то обстоятельство, что слово “ребенок” дано в среднем роде. Но в аналогичном постановлении Хлотаря и Эдрика это слово передано местоимением “he” (он)⁶⁷, что предполагает преимущественное наследование по мужской линии, в отличие от представленных выше отрывков. Но наследование чего? В этом смысле и важен термин “frumstol”, − вторая часть его означает “владение” (stol)⁶⁸, и хотя общий смысл его от этого не проясняется вполне, вероятнее всего владение это земельное, и женщина к наследованию его не допускалась⁶⁹. Детальный же порядок наследования, совершенно не регламентированный законодательством англосаксонских королей, вероятно, по-прежнему определялся старинным обычаем, сложившимся еще до письменной фиксации Правд. Каков был этот обычай (folc-right) мы и попытаемся показать ниже.

Folc-right, или народное право владения земельным наделом, исключало, как мы видели выше, принцип частной собственности на землю. Сама же земля, которой владели по праву folc-right, получила в англосаксонских источниках название фолкленда (folcland − “народная земля”). Толкованию этого термина посвящена значительная литература.

До появления в конце XIX в. работ П. Г. Винградова историки и юристы, изучавшие экономику и общественный строй донормандской Англии считали, что фолкленд представлял собой владение народа, земельный фонд, находящийся в распоряжении государства, своего рода ager publicus, из которого отдельные лица могли получать доли во временное пользование, причем основанием для подобного суждения служила этимология термина⁷⁰.

П. Г. Виноградов в своем классическом исследовании о фолкленде убедительно продемонстрировал несостоятельность такого взгляда. Он доказал, что фолкленд был обычной в то время формой землевладения; наделы свободных кeрлов принадлежали им по праву фолкленда⁷¹. Этот вывод был позднее подтвержден и Ф. Мэтландом⁷². Право собственности на земельный надел принадлежало, по Виноградову. не отдельному индивиду, а коллективу родственников, вследствие чего хозяин участка не мог свободно распоряжаться, завещать, дарить и продавать по своему выбору⁷³. Соглашаясь с общими оценками П. Г. Виноградова об ограниченной свободе распоряжения недвижимостью рядовыми свободными (по аналогии с целым рядом ограничений в отношении движимого имущества в законах о наследовании) мы полагаем, что необходимо подвергнуть анализу документы, на основании которых построил свою концепцию Виноградов, для внесения некоторых уточнений.

Известно, что термин “фолкленд” встречается в англосаксонских источниках трижды. Впервые это происходит в знаменитом завещании элдормена (представителя знати) Альфреда, на котором мы и остановимся подробнее. Согласно тексту, Альфред передал свои обширные земельные владения жене, после смерти, которой они должны были отойти к дочери. Незаконнорожденному же сыну Этельвальду Альфред завещал всего три гайды и стадо свиней. Далее в завещании сказано:

“...and gif se cunning him ge unnam wille thaes folclondes to thaem boc londe thonne haebbe he and bruce...”⁷⁵

П. Г. Виноградов переводит этот отрывок так: “...и если король пожелает уступить ему фолкленд вдобавок к этому бокленду...”⁷⁶. А. Гуревич, как нам кажется, дает более точный перевод: “...если король захочет пожаловать ему фолкленд в бокленд...”⁷⁷. При таком варианте перевода, очевидно, что Альфред желал нового бокленда для сына с тем, чтобы не ущемлять права других держателей фолкленда (ведь Этельвальд - незаконнорожденный, и его претензии на фолкленд нарушали бы правомочия отцовской родни Альфреда, либо его жены, как было показано выше). Очевидно, что такое прочтение более точно.

Второй документ, в котором упоминается фолкленд − грамота кентского короля Этельберта, фиксирующая его обмен с тэном Вуллафом пяти сулунгов в селении Wasseingwell на такую же землю в Mersham. Здесь интересно то, что получив землю в Mersham, король обратил ее себе в фолкленд: “...and se cunning dyde thaet land et Mersham him to folclande...” ⁷⁸. Подобное превращение имеет, на наш взгляд, одно объяснение. Подобно тому, как при пожаловании в бокленд земля освобождалась от государственных повинностей (об этом будет сказано подробно в соответствующей главе), так и при возвращении ее в фолкленд король поучал возможность взимать с нее разного рода платежи. Это также ограничивало свободу керлов в распоряжении фолклендом.

Наконец, имеется судебная формула, отражающая процедуру отстаивания права на фолкленд, впервые подвергнутая разбору А. Гуревичем:

“...и это завещал мне и оставил после своей смерти тот, кто владел ею [землей] с полным основанием по народному праву (mid fullum folcrihte) и я владею этим на том же основании; и я утверждаю, что владею этим как собственным имуществом ...и да будет так пока я жив...”.

Очевидно, что при возникновении тяжбы из-за земельного надела, которым владели по народному праву, лучшим доказательством правомерности владения была ссылка на предков по мужской линии (т. е. составляющих упомянутое выше “колено”)⁷⁹. Однако к концу англосаксонского периода распоряжение фолклендом было уже свободным, вплоть до права продажи земли⁸⁰.

Таким образом, англосаксонский керл владел своим наделом по народному праву, а не по собственному произволу. Право это ограничивалось его “коленом” при отсутствии прямых наследников (как и право на движимое имущество), а также королевской властью при превращении бокленда обратно в фолкленд. Свободное отчуждение последнего появилось в англосаксонском праве лишь в конце X в., являясь результатом постепенной трансформации представлений о “народном праве”. Надел, будучи залогом свободного состояния керла, был обложен различными государственными повинностями, составляющими обязательственную сторону свободного статуса общинника. К их анализу мы и обратимся ниже.

Не подлежит сомнению, что самой обременительной из этих повинностей была так называемая “фирма” (feorm) или рента продуктами, часто упоминаемая в источниках, но крайне редко ими описываемая. И все же исследователи с редким единодушием полагают, что в самой примитивной форме фирма представляла собой набор продуктов, которые король и его окружение могли “потребить” в течение суток, собираемый раз в год с определенной группы поселений специальными королевскими сборщиками (reeve)⁸¹. Весьма затруднительным представляется выяснить конкретную форму сбора фирмы (англосаксонский эквивалентного термина − gafol)⁸² для VII − VIII вв., хотя более поздние документы дают некоторую информацию по этому поводу. По-видимому, в королевствах англосаксов существовали определенные центры, куда жители упомянутых выше групп селений сдавали подать. Так, селение Мархем в Беркшире, пожалованное королем Эдгаром монастырю Абингдон, было окружено своими “membra”⁸³. Но еще более показательна в этом отношении грамота мерсийского короля Оффы, выданная епископу Освальду на селение Бексхилл в 772 г. Здесь названы 8 гайд, насчитывающихся в этом населенном пункте, но в приписке к грамоте содержится перечень еще девяти деревень, поименованных как “...tha gafolland thas ut landes” ⁸⁴. Всего здесь было около двадцати гайд, с которых и производилась уплата фирмы королю.

Достаточно сложен и вопрос о количественном выражении фирмы. В законах Инэ говорится, что с земельной площади в 10 гайд “следует давать ежегодно 10 сосудов меда, 300 хлебов, 12 ведер уэльского [темного] пива, 2 быка или 10 баранов, 10 гусей, 20 кур, 10 голов сыра, 1 ведро масла, 5 лососей и 100 угрей”⁸⁵. Некоторые исследователи полагают, что этот параграф Правды фиксирует повинности с поместья в 10 гайд в пользу частного лорда^.86 Нам кажется не только маловероятным, чтобы власть до такой степени вмешивалась в отношения частной зависимости, но и сам факт ее существования в столь раннее время. Скорее всего, речь идет о типичном платеже с участка фолкленда величиной в 10 гайд (мера, тоже носящая ярко выраженный фискальный характер).

Другое описание фирмы дано в пожаловании королем Оффой 60 гайд Ворчестерской церкви в селениях Вестбери и Хенбери в Глостершире. Здесь полагалось давать всего 1 ведро уэльского пива, 2 ведра светлого пива, 7 баранов, 7 свиней и 40 мер ржи, т. е. размер взимаемых податей был гораздо ниже⁸⁷. Это лишний раз свидетельствует в пользу предположения об отсутствии отношений частной зависимости у англосаксов в VII − VIII вв.

В юридической литературе совершенно справедливо отмечается, что институт фирмы развился из еще более древнего порядка, согласно которому королю организовывали угощение (entertainment) в любом месте, в котором он останавливался, путешествуя по стране⁸⁸. Как видим, повинности, особенно упомянутыев законодательстве Инэ, были весьма тяжелы. Денежных поборов и специальной системы налогов до введения “датских денег” (danegeld) в стране не было⁸⁹.

Помимо уплаты продуктового гафоля в грамотах начиная с середины VIII в. упоминаются повинности по постройке укреплений и мостов, причем даже освобождая землю, пожалованную по грамоте, от государственных повинностей, короли оговаривали за собой право привлекать людей на подобного рода работы⁹⁰. В юридических памятниках англосаксонской эпохи данные повинности обозначались термином “trinoda (trimоda) neccessitas”⁹¹.

К группе повинностей, которых нельзя было избежать ни при каких обстоятельствах, относилась также служба каждого свободного в ополчении (fyrd). Мы ничего не можем почерпнуть из документов относительно того, как созывалось ополчение, каковы были качества керла как воина. Очевидно, в ранний период англосаксонской истории держания в одну гайду вполне хватало для экипировки воина⁹². Ко времени же датских вторжений значение фирда было уже невелико, поскольку роль профессиональной военной силы стала выполнять королевская дружина⁹³.

Наблюдения, сделанные относительно положения рядовых свободных англосаксов в VII − VIII вв., приводят нас к следующим выводам. Свободное состояние кентских и уэссекских керлов проявлялось главным образом в трех основных направлениях: экономическом (обладание земельным наделом и распоряжение им), социальном (совокупность прав и обязанностей, характеризующих индивида как члена определенной общественной группы) и юридическом (письменная фиксация перечисленных выше прав и обязанностей с указанием кар за их нарушение)⁹⁴. В своей совокупности эти проявления позволяют обрисовать керла как индивидуального домохозяина, главу малой семьи, экономически выделившейся уже из рода, но сохранявшей еще связи с более широкой родственной группой в вопросах наследования недвижимого имущества и особенно правомочий распоряжения земельным наделом по “народному праву”. Жизнь его была защищена специальным вергельдом, закон устанавливал штрафы за посягательство на имущество керла, предоставлял ему право очиститься присягой от обвинения. Как рядовой свободный, керл был обязан в кооперации со своими сородичами и соседями уплачивать фирму и исполнять trimoda neccessitas. Именно эта совокупность признаков позволяет нам отличать англосаксонских керлов от представителей других социальных групп, к анализу положения которых мы переходим далее.