Geum.ru

Александр Мень. История религии. Том 4

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   57   58   59   60   61   62   63   64   65

x x x




Зимой 331 года греко-македонская армия снова устремляется на восток.

Она по-прежнему меньше армии Дария, и поэтому персидский царь еще надеется

на победу. Он раскинул свой лагерь в Северной Месопотамии, там, где некогда

гремели колесницы ассирийских царей. Широкая равнина позволила ему выстроить

армию, являя грекам все ее грозное великолепие. Здесь, у селения Гаугамелы,

собрались персы и мидийцы, жители Бактрии, Армении и Индии. Боевые слоны,

верблюды, сотни мулов, нагруженные оружием и продовольствием, - все это

грохотало, ревело, стонало, походя на порождение бредовой фантазии. Сам

Дарий III находился в центре разноплеменных толп, окруженный обозами и

испытанной гвардией.

Битва началась с утра. То было последнее усилие Дария сразить

Александра, но и на этот раз его ждала неудача: восточная армия к концу

сражения превратилась в охваченную паникой толпу, и сам персидский царь еле

спасся из окружения.

При Гаугамелах военная мощь Ахменидов была сломлена; Александр

праздновал свою самую решающую победу. Теперь перед ним открывался путь в

глубины Азии.

Сузы и Вавилон сдались без боя, и наконец Александр вступил в столицу

Ахменидов Персеполь. Уступая просьбам солдат, он отдал им город на

разграбление, а великолепный царский дворец собственноручно поджег во время

пира, устроенного в честь победы. Историки говорят, что это он сделал во

славу бога Диониса (5).

Вскоре Александр узнал, что Дарий III низложен своими сатрапами и

арестован. Он поспешил за мятежниками, но нашел царя уже убитым. Александр

приказал похоронить его с подобающими почестями, а захватив узурпатора,

казнил его. Он женился на дочери Дария и объявил себя его наследником -

"царем Азии". Началась новая глава в его удивительной истории.

Три года назад он предпринял свой поход почти нищим; теперь он был

обладателем сказочных сокровищ: он мог щедро платить солдатам, увеличить

свою армию за счет наемников и продолжить походы.

x x x




В Греции вести о победах Александра вызвали неописуемый восторг

промакедонской партии. "Если бы пятьдесят лет назад, - говорил афинский

философ Деметрий, - какой-нибудь бог предсказал будущее персам, или

персидскому царю, или македонянам, или царю македонян, разве они поверили

бы, что ныне от персов, которым был подвластен почти весь мир, останется

одно имя и что македоняне, которых раньше едва ли кто знал даже имя, будут

теперь владычествовать над миром?" (6)

Тем временем Александр, не задерживаясь, продолжает свое наступление.

Он появляется в землях, о которых раньше греки знали лишь понаслышке.

Миновав Иран, он проходит через Парфию, Бактрию, Афганистан и углубляется в

Среднюю Азию. Александр всегда впереди, показывая пример мужества и

выносливости. Вдали серебрится Каспийское море, встают неприступные горы

Гиндукуша. Он штурмует хребет и ведет своих солдат среди скал и ледников,

форсирует Аму-Дарью, минует пустыни.

Здесь уже никто не видит в Александре освободителя. Горские племена не

желают покоряться ему. Они непрестанно нападают на войска греков;

непривычный климат, болезни, лишения тяготят солдат, появляются первые

признаки недовольства. Александр жестоко подавляет их, он становится

осторожным и недоверчивым, окружает себя князьями-азиатами, что вызывает

ропот старых соратников, которые не понимают царя. А он хочет показать им,

что он уже не только эллинский, а всемирный монарх, и не только монарх, но и

высшее существо. Палатка его перестала походить на простое жилище воина, как

было прежде. Теперь это ставка восточного владыки. Все чаще Александра видят

в пышных персидских облачениях. Он надевает диадему Дария, запечатывает свои

письма печатью персидского царя, требует, чтобы его офицеры носили восточную

форму, заводит гарем с толпой евнухов. Одним словом, он хочет, чтобы все

забыли о том, кем он был прежде.

От его былой, почти аскетической умеренности не осталось и следа. По

словам историка, он "открыто дал волю своим страстям" (7). В нем все сильнее

стали проявляться гордость и необузданность. Все чаще он ищет забвения в

вине, царский шатер становится местом оргий. Однажды в Самарканде царь

вступил в пьяную драку со своим другом Клитом, спасшим его при Гранике. Клит

укорял его за чванство своими победами, и Александр в порыве ярости пронзил

его копьем. Правда, он тут же понял, что сделал, и пришел в отчаяние от

своего поступка, но эта тягостная сцена показала всем, насколько изменился

нрав Александра.

Как-то раз на пиру один из персов предложил воздавать ему божеские

почести, кланяясь до земли. Македонцы и греки встретили это предложение

зловещим молчанием. Лишь писатель Каллисфен, племянник Аристотеля, встал и

резко отверг это дикое для греков предложение. Старые воины встретили его

слова рукоплесканиями, а Александр затаил против Каллисфена злобу.

Каллисфен был приглашен в армию в качестве официального историка. Как

родственник философа, он пользовался большим расположением царя. Александр

вообще стремился сочетать свой поход с исследовательскими задачами. Вместе с

ним в далекие страны ехали ученые и писатели. Они собирали сведения о

неведомых землях, описывали жизнь и нравы населения. Среди них был и

Каллисфен. Независимое поведение не прошло ему даром. Александр впутал его в

дело о заговоре, пытал и казнил без всяких доказательств вины. Несомненно,

это был главный повод ссоры между царем и философом. Аристотель с этого

времени настроился столь враждебно к Александру, что возникла даже легенда,

будто он послал македонцу яд. Впрочем, внешне отношения остались, очевидно,

вполне корректными.

Но трагическая гибель Каллисфена не была единственной причиной

размолвки между учителем и учеником: во взглядах обоих наметились серьезные

расхождения. Нравственные идеалы, которые философ внушал своему царственному

ученику, строились на принципах гармонии и меры: "Следует избирать

середину",- утверждал он постоянно (8). Между тем Александр становился все

безудержней и в своих поступках, и в своих планах, и в своих военных

экспедициях. Азиатский поход должен был казаться Аристотелю нелепой затеей.

Он не отрицал неизбежности войн, но считал, что стремиться нужно лишь к

миру. А расширение Александровой империи угрожало превратиться в бесконечную

войну против несчетных народов. К тому же Аристотель не верил, что из

империи - этого огромного смешения племен - может выйти что-нибудь путное.

Чем больше получал старый философ известий о победах, о новых землях и их

обитателях, тем больше дорожил он привычным миром эллинского

города-государства. Единственно правильный выход он видел в порабощении

захваченных народов, что отнюдь не входило в планы Александра. Аристотель

писал царю письма, советуя "повелевать эллинами как полководец, а варварами

как деспот" (9). Но такие письма были менее всего ко двору у царя, который

окружил себя азиатами, приказал обучить тридцать тысяч персидских юношей

военному искусству, ввел восточный этикет и одежды. Люди разных эпох -

ученик и учитель - уже не могли понять друг друга.