М. К. Любавский лекции

Вид материала

Лекции

Содержание лекция двадцать четвертая КУЛЬТУРНОЕ РАЗВИТИЕ МОСКОВСКОЙ РУСИ XVI века Подъем потребностей государя и государства. Иноземный ввоз и иноземные мастера в Москве. Подъем национального чувства. Общерусские летописные своды и хронографы. Идея святой Руси и ее критика, рационалистичес­кая и ученая; ересь жидовствующих. Канонизация русских святых. Великие Четьи Минеи митрополита Макария. Влияние протестантизма; ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого.

Подобный материал:

• Критерии оценки качества лекции, 33.79kb.
• Методическая разработка лекции для преподавателя тема лекции, 39.55kb.
• План лекций порядковый номер лекции Наименование лекции Перечень учебных вопросов лекции, 36.49kb.
• Методические рекомендации по подготовке и проведению лекции Лекции, 73.92kb.
• Такие разные лекции, 101.86kb.
• Ю. Б. Гиппенрейтер Введение в общую психологию. Лекции 1,2, 45.86kb.
• Лекция: Историк. Гражданин. Государство. Опыт нациестроительства Мы публикуем расшифровку, 472.92kb.
• План лекции: Что такое «сердечные катастрофы»? Фибрилляция желудочков сердца, 178.21kb.
• В. Ф. Гегель лекции по философии истории перевод А. М. Водена Гегель Г. В. Ф. Лекции, 6268.35kb.
• Ответственность за компьютерные преступления (лекции), 20.89kb.

^

лекция двадцать четвертая

КУЛЬТУРНОЕ РАЗВИТИЕ МОСКОВСКОЙ РУСИ XVI века

ПОЛИТИЧЕСКОЕ объединение Вели­кой Руси и одновременное освобождение ее от татарско­го ига не могли не сказаться известным образом на культурном ее развитии, как материальном, так и ду­ховном.
^

Подъем потребностей государя и государства.

С низ­вержением татарского ига значительная часть матери­альных ресурсов, которая прежде уходила в Орду, стала оставаться в стране и поступила в распоряжение Мос­ковского государя и его ближайших слуг.

Средства Московского государя и независимо от это­го выросли от приобретения новых территорий, из кото­рых некоторые обладали крупными естественными бо­гатствами. Все эти увеличившиеся средства стали идти на удовлетворение новых потребностей, вызванных как возвышением самого значения великого князя Московс­кого, так и объединением Великой Руси в одно государ­ство. Выше было отмечено развитие пышности, роско­ши при дворе Московского государя и в быту боярского, правительственного класса. Но еще более средств, ко­нечно, должна была поглощать оборона огромного госу­дарства, содержание и снабжение вооруженных сил и крепостей.
^

Иноземный ввоз и иноземные мастера в Москве.

Потребности двора, высшего класса и казны в значи­тельной мере обслуживались, как и в удельное время, привозом необходимых предметов из-за границы. Рус­ские купцы, ездившие в Кафу, Азов и даже Царьград, греки, приезжавшие оттуда в Москву, привозили раз­ные предметы роскоши — шелк, сученое золото, шелко­вые и шерстяные материи, ковры, кисею, кушаки, са­фьян, гребни, ожерелья, драгоценные камни, жемчуг, ладан, мускус, мыло и т. д., вина, сласти и пряности — грецкие орехи, миндаль, перец, имбирь, шафран, и, на­конец, разные москательные товары — краски, камфа­ру и т. п. С востока вывозилось также и некоторое ору­жие — сабли, сагайдаки. Немецкие купцы, приезжавшие в Новгород, московские купцы, ездившие в Литву и Ливонию и другие западные страны, привозили также дорогие ткани — сукна, шерстяные и шелковые мате­рии, вина, плоды и пряности, а также еще металлы и минералы — серебро, олово, медь, свинец, серу и раз­ные железные изделия. Англичане, которые завели тор­говлю с Москвой через Архангельск, и затем голланд­цы, ввозили в Московское государство дорогие сукна, тонкие полотна, колониальные товары.

Не довольствуясь, однако, иноземным привозом, мос­ковское правительство стало принимать меры к тому, чтобы доставать у себя некоторые из предметов инозем­ного провоза, особенно металлы. Иван III, посылая к цесарскому двору Юрия Траханиота, наказывал ему отыс­кать в цесарской земле и нанять на службу рудника, который руду знает золотую и серебряную, да другого мастера, который умеет от земли отделять золото и се­ребро; рудознатцев просил Иван III и у Венгерского ко­роля Матвея. Кое-что удалось достигнуть по этой части и на деле. В 1491 году немцы Иван да Виктор нашли медную руду и серебряную на реке Цымне за полднища от р. Космы и за семь днищ от р. Печоры. Но каких-нибудь значительных результатов эти поиски не дали, и Московскому государству приходилось довольствовать­ся все-таки главным образом привозными металлами.

Материалы и вещества, привозимые с запада и вос­тока, превращались в изделия работой собственных, до­морощенных мастеров. Мастерства разные, как было уже указано, не переводились у нас на Руси и в татарс­кую эпоху. Но в XVI веке московское правительство уже не удовлетворялось одной их работой и искало более искусных техников за границей. Вышеупомянутому Юрию Траханиоту было наказано добывать между про­чим хитрого серебряного мастера, который умел бы боль­шие сосуды делать и кубки чеканить и писать на сосудах. У венгерского короля Матвея Иван просил, кроме рудознатцев, архитекторов, серебряных мастеров, пущечных литейщиков. В 1490 году великокняжеские послы привезли в Москву лекаря, мастеров стенных и палатных, пушечных, серебряных и даже органного иг­реца; в 1494 году послы, ездившие в Венецию и Милан, привезли в Москву Алевиза, стенного мастера и палатного, и Петра-пушечника; под 1504 годом, встречаем известие о привозе послами новой партии мастеров из Италии. Иноземными мастерами чрезвычайно дорожил царь Иван Васильевич. В 1556 году посылал в Новгород детям боярским приказ, чтобы они отправляли в Моск­ву всех пленных немцев, умеющих делать руду серебря­ную, серебряное, золотое, медное, оловянное и всякое дело. Эти ливонские пленники, как известно, и состави­ли первое поселение так называемой Немецкой слободы в Москве при устье Яузы. В 1567 году выехали в Москву из Англии доктор, аптекарь, инженер с помощником, золотых дел мастер, пробирер и другие мастера. Прилив этих мастеров, несомненно, поднял уровень техничес­ких знаний в Московском государстве, ибо русские люди учились у этих иноземцев, перенимали их «хитрости». Услугами иноземцев московское правительство стало пользоваться между прочим и в удовлетворении своих военных нужд. Известный архитектор Аристотель Фиораванти не только строил в Москве церкви, но и лил пушки; кроме него этим делом же занимался итальянец Павлин Дебосис, который в 1488 году отлил большую пушку, Петр пушечник и др. Наконец, иноземные, пре­имущественно итальянские, мастера, как мы уже виде­ли, принимали самое деятельное участие в украшении столицы Московского государя новыми каменными хра­мами, палатами, стенами и башнями.

Зодчество.

Главная заслуга иноземных мастеров со­стояла в усовершенствовании техники строительного искусства. Техника эта, как уже говорилось в своем месте, была очень слаба. Иван III, задумав перестроить собор Успения Богородицы, выстроенный Калитой и гро­зивший падением, поручил было это дело московским мастерам Кривцову и Мышкину. Разрушив старую по­стройку, они в 1472 году приступили к сооружению нового храма по образцу Владимирского Успенского со­бора. Но лишь только они достроили до сводов, как часть построй­ки рухнула.

Псковские мастера показали, что плох был цемент. Тогда Иван III поручил постройку собора Аристотелю Фиораванти, который и закончил ее благополучно в 1479 году. Так как и ему было предписано взять за образец Владимирский Успенский собор, то в общем он придерживался владимирского типа, хотя и сделал не­которые отступления от него, а именно: удлинил план, вместо четырех опорных столбов поставил шесть, из которых четыре были круглые, вместо трех алтарных полукружий сделал пять. Влияние владимирской архи­тектуры отразилось более всего на фасаде собора. Мы видим здесь такой же пояс из колонок, такие же порта­лы. Но вместе с тем исследователи отмечают в произве­дении Фиораванти увлечение не только формами Влади­мирского Успенского собора, но и ранне-московскими архитектурными формами. Копируя порталы и ароч­ный пояс, Фиораванти насаживает «бусы» на все жгуты и полуколонны; шеи глав у него гладкие, без всяких украшений, по образцу церкви Спаса на Бору и собора в Звенигороде.

Подобно Успенскому, и Архангельский собор в нача­ле XVI века оказался ветхим и тесным. Иван III велел его разобрать и поручить другому итальянскому архи­тектору Алевизу Новому выстроить новый, более об­ширный храм по образцу Успенского собора. Алевиз исполнили это поручение, и в 1509 году собор был го­тов. Первоначальный фасад его был двухцветный: стены были красные, кирпичные, а пилястры, карнизы и тяги — белокаменные. Вся наружная орнаментовка со­бора — капители, арки, пилястры, наличники — вы­держаны в итальянском стиле раннего Возрождения; по итальянскому же образцу выложены раковинами пус­тые пространства в полукругах кокошников; особеннос­тью Алевизовой постройки является также карниз, на котором стоят эти раковины. Этот карниз быстро завое­вал себе место в московской архитектуре, и с половины XVI века почти все новые храмы Москвы имели его в том или другом виде.

По образцу Успенского собора сооружен был и собор­ный храм в Новодевичьем монастыре, основанном в 1524 году по обету великого князя Василия Ивановича. Вообще влияние Московского Успенского собора оказа­лось очень сильным. Благодаря ему создался определен­ный план соборного храма, которого придерживались всюду в XVI и XVII веках: это большой храм с шестью внутренними столбами, с наружными карнизами, с пя­тью большими луковичными главами на круглых шеях.

Своеобразный стиль получил Благовещенский собор, выстроенный в 1490 году на месте храма, сооруженного Василием Дмитриевичем. Строили Благовещенский со­бор псковские мастера. Храм представляет квадратное здание с тремя алтарными полукружиями и с четырьмя столбами посередине. С южной, западной и северной сторон его окружают крытые паперти, или галереи с двумя крыльцами. Над папертями возвышаются примыкающие к четырем углам здания четыре придела (они пристроены были позднее, в 1563-1564 годах), увенчан­ные луковичными главами на круглых шеях. Сверху храм увенчивается пятью луковичными главами также на круглых шеях, поставленными на кокошниках (заос­тренных вверху и ступенчатых арках), по которым сде­лано и само покрытие храма. В Благовещенском соборе видно смешение приемов, употреблявшихся во владимиро-суздальской архитектуре с приемами новгородско-псковскими и, хотя еще слабую, примесь мотивов деревянной архитектуры (в употреблении кокошников).

В дальнейшем московская архитектура уже эманси­пировалась от влияния владимиро-суздальских образ­цов. Как в других сферах жизни, так и в искусстве пробудился дух национального творчества, которое на­правилось к разработке своих собственных, уже раньше выработанных им самим форм. При создании каменных храмов источником вдохновения начинают служить де­ревянные церкви северного края Руси; является стрем­ление к воспроизведению в кирпиче форм деревянного зодчества, пышно расцветших на севере Руси. Полити­ческое объединение Великой Руси, таким образом, при­водит к объединению и концентрации духовных сил русского народа, которые и развертываются во всю свою мощь, прежде всего в художественном творчестве. Мос­ковское зодчество, руководимое талантливыми мастера­ми и вспомоществуемое всеми техническими средствами современного строительного искусства, приобретенны­ми от итальянцев, создает архитектурные памятники высокохудожественного достоинства. Первые пробы в новом направлении относятся ко времени Василия III. В 1529 году великим князем и его супругой был выстро­ен по обету храм Усекновения главы Иоанна Предтечи в подмосковном селе Дьякове. Зодчий воспользовался фор­мой плана деревянных церквей. Основной корпус храма представляет высокую восьмигранную башню с полу­круглыми выступами с востока для алтаря, окруженную четырьмя меньшими башнями, соединенными галерей­ками, из которых каждая имеет в середине вход, а по бокам от входа — открытые пролеты вроде окон. Сред­няя башня увенчана карнизом, на котором стоят один над другим два ряда кокошников; из них выходит вто­рой меньший восьмигранник, украшенный наверху квадратными углублениями; на этом меньшем восьми­граннике поставлен цилиндр, облепленный восемью по­лукруглыми выступами, образовавшими собой как бы пук каменных столбов; все заканчивается невысокой главкой. В таком же роде выстроены и боковые мень­шие башни. Еще дальше пошел в новом направлении строитель церкви Вознесения в селе Коломенском, пост­роенной в 1532 году. По плану своему она представляет равноконечный крест, без внутренних столбцов. Основ­ной корпус имеет вид высокой башни с двадцатью стена­ми, увенчивающейся кокошниками, из которых вырас­тает меньшая восьмигранная башня, увенчанная двумя кокошниками на каждой грани; восьмигранник покрыт высоким восьмигранным же шатром, с небольшой ба­шенкой наверху, заканчивающейся небольшой главкой с крестом. Церковь стоит на подклети и со всех сторон окружена галереей из каменных арочек с тремя крыль­цами. Все эти особенности взяты с деревянных церквей. Коломенская церковь своим видом приводила в восхи­щение современников. Летописец выразился про нее: «весьма чудна высотою и красотою, и светлостью, тако­ва не бывала прежде на Руси». Дьяковская и Коломенс­кая церкви были предшественницами храма Василия Блаженного в Москве. Строители этой церкви — Посник и Барма — смотрели на Дьяковскую и Коломенс­кую церкви как на идею, которую они развили и услож­нили в своем произведении. Храм Василия Блаженного (Покрова Пресвятой Богородицы, что на рву) построен был царем Иваном Васильевичем в память взятия Казани. Храм этот представляет целую группу храмов: в середине находится главный, наибольший по размерам, а с боков его окружают в строгой симметрии восемь меньших, и вся группа в виде восьмиугольной звезды представляет собой стройное и художественное целое. Надо сказать, что нынешний вид храма несколько не соответствует древнему его виду. Прежде все главы, и особенно средний шатер, поднимались выше, отчего вся группа получила большее стремление вверх; средний шатер окружен был, наподобие средней главы Дьяковс­кой церкви, цилиндрическими выступами, теперь не существующими; крыльца не имели шатров; крыт собор был черепицей, средний шатер отделан был разноцвет­ными изразцами с такими же шарами. В нижнем этаже храмов не было: здесь были кладовые для хранения ценного имущества прихожан. Храм Василия Блажен­ного остался единственным образцом неподражаемым. Но мотивы деревянной архитектуры выразились во мно­гих каменных храмах, построенных в XVI и первой половине XVII века.

Живопись.

Новые церкви, которые строились ино­земными и русскими зодчими, расписывались и снабжа­лись иконами большей частью русскими мастерами. Так, в 1481 году иконописцы Дионисий, поп Тимофей, Ярец и Коня, «написали деисус с праздники и пророки вельми чюден в новую церковь Пречистыя Богородицы со­борные в Москве»; в 1488 году мастер Долмат иконописник подписывал церковь Сретения на посаде; в 1514-1515 годах новгородские, по-видимому, мастера украсили фресками Успенский собор в Москве. После большого Московского пожара, когда сгорели многие церкви, царь послал за иконами в другие города, вызвал новгородских и псковских иконописцев и велел им снять копии; псковские мастера отпросились домой, написали там. копии с местных икон. Так, Москва и в области иконографии сконцентрировала в себе все, что тогда было лучшего на Руси — как художественные образцы, так и художественные силы. Московское иконное пись­мо в общем воспроизводило манеру и традиции старого русского искусства, развивавшегося под византийским влиянием. Но в XVI веке можно заметить в нем уже реалистические черты, навеянные западным, итальянским влиянием. Этот «фряжский» стиль, отличающий­ся стремлением к природе, обнаруживающий знаком­ство с анатомией человеческого тела, заметен в работах даже некоторых псковских мастеров (в картине «Во гробе плотски»), но в особенности во фресках Благовещенского собора, открытых в 1884 году академиком Фартусовым.

Кроме церковной живописи, в Москве в XVI веке развивается светская, палатная живопись эмблемати­ческого характера. Эмблематической живописью изук­рашены были царские палаты — Грановитая, Золотая, Расправная, Ответная и т. п. Здесь между прочим изоб­ражены были День и Ночь, лица четырех Ветров, Лю­бовь со Стрелком, олицетворения добродетелей — муже­ства, разума, целомудрия,правды — и противоположных им пороков, изображены ангелы Страха Божия, ангел, держащий Солнце, Господь в виде ангела, держащего зеркало и меч, и т. д. Наконец, необходимо отметить успехи живописи исторической, проявившиеся особен­но в роскошных миниатюрах, которыми украшена Цар­ственная книга.

Образованность.

Жалобы на недостаток грамотных, образованных людей, которые раздавались в конце удель­ной эпохи, повторялись и в XVI веке. На церковном соборе 1551 года было заявлено, что кандидаты на свя­щенство и дьяконство «грамоте мало умеют», а на воп­росы архиереев объясняют: «мы де учимся у своих от­цов и у своих мастеров, а инде де нам учиться негде; сколько отцы наши и мастера умеют, столько и нас учат». Но при всем том нельзя не заметить подъема образованности в Московской Руси по сравнению с удель­ной эпохой. Про Московских государей XVI века уже нельзя сказать, что они были люди неученые: царь Иван Васильевич для своего времени был даже начитанным, образованным и развитым человеком. При нем стали посылать в чужые страны молодых людей «для науки разных языков и грамотам». Борис Годунов настолько уже ценил образование, что задумал основать в Москве нечто вроде университета с преподаванием иностранных языков и учителями-иностранцами, и только опасение духовенства, как бы от того не произошло повреждение в вере, помешало Годунову осуществить свой план. Но­вая система управления — приказная, бюрократичес­кая — требовала множества грамотных чиновников, людей письменных, и в конце концов создался в госу­дарстве значительный их контингент. Среди них в Мос­кве были лица, знавшие иностранные языки, толмачи греческого, латинского, немецкого и польского языков, служившие при Посольском приказе. Но и среди служи­лой знати было уже немало грамотных образованных людей. Исследователями отмечено, что на грамоте об избрании Бориса Годунова на царство около 80% при­дворной знати приложили свои руки. Много грамотных было среди купечества; меньше было — среди посадс­ких людей, крестьян, стрельцов, пушкарей, холопов, но все-таки были; в XVI веке почти во всяком населенном пункте были грамотные люди. Грамотность вызывалась требованиями практической жизни, которая с объеди­нением Руси приняла новый масштаб, отличный от эпо­хи удельной замкнутости, тесных отношений, мелких домашних интересов. Грамотность стала нужна всем — и правящему классу, который должен был отказаться от патриархальных приемов управления, вести всему точ­ный учет и подсчет, облекать свои акты в письменную форму, и торгово-промышленному классу, который про­изводил свои операции в усиленных размерах и привле­чен был правительством к сотрудничеству в управлении финансами, и мирским людям, крестьянам, получив­шим самоуправление под контролем центральной влас­ти. При таких условиях грамотность, известная обра­зованность должны были развиваться незримо для наблюдателя, и даже независимо от тех училищ, кото­рые заводил архиепископ Новгородский Геннадий, и должны были заводить церковнослужители на основа­нии определения собора 1551 года.
^

Подъем национального чувства.

Политическое объе­динение Руси, создав новую жизненную обстановку, выдвинув новые жизненные задачи, повысило весь строй чувствований и идей русского общества, особенно верх­них его слоев.

Здесь на первом плане надо отметить известный подъем национального чувства. Пока Русь была разбита на множество мелких княжеств, пока правители и пра­вящий класс всецело поглощены были мелкими житей­скими делами, заботами и помыслам, пока царила на Руси удельная обособленность и удельный эгоизм кня­зей и управляемых ими обществ, не было и источника, который питал бы национальное чувство. Это чувство почти совершенно заглохло и иссякло в русском обще­стве и народной массе. Оно едва теплилось в высшей церковной иерархии, которая почти только одна и по­мнила о всей русской земле, об ее общих интересах и задачах, напоминая о них иногда и великому князю всея Руси и его окружающим. Вне этого тесного круга русское национальное чувство стало пробуждаться с ус­пехами объединения Руси под властью Москвы. Силь­ный толчок ему дан был Куликовской битвой. После того как на Куликово поле выступила под знаменем Москвы почти вся Русь и одержала над татарами блес­тящую победу, у русского общества открылись глаза на то, что есть русская земля, есть православные русские христиане, естественные братья и союзники против без­божных, поганых татар. Это национальное презрение выразилось довольно ярко в сказаниях о Куликовской битве, в тех риторических прикрасах и излияниях, ко­торыми сдобрены сказания о Куликовской битве. Неко­торые из этих сказаний явились даже перепевами старинной национальной поэмы — «Слова о полку Игореве». Пробудившееся чувство не уснуло, несмотря на последу­ющие усобицы и поражения, но все более и более крепло и возрастало. К концу XV века оно уже настолько вы­росло, что стало определяющим мотивом внутренней и внешней политики. Этим чувством насквозь проникну­ты были Иван III и Василий III, уничтожавшие уделы для объединения сил Руси против внешних врагов, вед­шие продолжительную и напряженную борьбу ради при­соединения православных русских земель, находивших­ся под иноверным литовским владычеством. Этим же национальным чувством одушевлено было, несомненно, и московское боярство, и духовенство, вся тогдашняя интеллигенция.
^

Общерусские летописные своды и хронографы.

Характерным выражением этого факта является измене­ние в русском летописном творчестве в XV и XVI веках. Местные летописи, ведшиеся в XIII и XIV веках, в XV и XVI веках все более н более заменяются общерусскими летописными сводами. Было уже сказано о появлении в XV веке так называемого Владимирского полихрона (око­ло 1423 года). Во второй половине XV и первой полови­ны XVI века возникло несколько переделок и продолже­ний этого «Полихрона», составивших теперь летописи Софийские (первую и вторую), Воскресенскую и Нико­новскую. Все эти летописные своды трактуют уже Рус­скую землю как единую, проникнуты насквозь идеями ее национального, политического и религиозного един­ства. Те же тенденции можно подметить в известной степени и в первом русском хронографе, и в так называ­емой «Степенной книге», первой систематической исто­рии русской государственности, где события излагаются по родословным степеням правителей, начиная с Влади­мира. В основе ее лежит «Сказание о князьях Влади­мирских» с его легендой о присылке Владимиру Моно­маху царского венца и барм Византийским императором Константином, с генеалогией русских князей от Августа Кесаря и т. д. Книга насквозь проникнута стремлением к оправданию и возвеличению политики великих кня­зей московских. Первая редакция ее составлена, по-видимому, еще в XV веке, а вторая, более полная, в царствование Ивана Грозного митрополитом Макарием. К тому же времени относится составление грандиозной исторической энциклопедии с множеством иллюстра­ций в XI томах, известной под именем «Царственной книги». Это произведение является дальнейшим разви­тием хронографа.
^

Идея святой Руси и ее критика, рационалистичес­кая и ученая; ересь жидовствующих.

Национальная рус­ская идея получила, как уже сказано, религиозную ок­раску. В сознании русских людей конца XV и начала XVI века выросла не простая Русь, а Русь святая. После заключения греческой церковью унии с латинской, пос­ле завоевания Константинополя турками. Русская зем­ля в глазах русских людей стала единственной храни­тельницей истинного ортодоксального христианства, единственным сосудом спасительного христианского бла­гочестия. Эта идея святой Руси нашла себе наиболее-яркое выражение и разработку в посланиях псковского инока Филофея к дьяку Мисюрю Мунехину, «к некоему: вельможе, в миру живущему», к великому князю Васи­лию Ивановичу и к царю Ивану Васильевичу Грозному. Но идея эта проникла в сознание мыслящего русского общества XVI века и укрепилась в нем не без борьбы, не без препятствий. В самом конце XV и в начале XVI века ей суждено было выдержать довольно сильный натиск рационалистической критики от так называемых жи­довствующих.

Ересь жидовствующих возникла в Новгороде, на по­чве уже подготовленной стригольниками. Возбудителем этого движения был жид Схария, прибывший в Новгород в 1470 году с литовским князем Михаилом Олельковичем. Прибыв в Новгород, Схария начал вести беседы с некоторыми новгородскими священниками и мирянами на богословские темы. По словам преп. Иосифа Волоколамского, Схария представлял такие аргументы против христианства: 1) как возможно представить и допустить, что сам Бог сошел на землю и воплотился? 2) Ветхий Завет говорит, что Бог есть един. Как же можно прини­мать Новый Завет, который говорит, что он троичен? 3) Апостолы писали, что Христос родился в последние лета, а между тем второго пришествия и до сих пор нет: не ясно ли, что их писания ложны? 4) Ефрем Сирин говорит в своих писаниях; «се уже Господь наш Иисус Христос грядет судити живым и мертвым и се конец приспе»; а между тем после его смерти прошло уже около тысячи лет: не ясно ли, что этот уважаемый христианами их писатель, от которого можно заключить и к другим писателям, ошибался и говорил неправду?». Эти аргу­менты произвели неотразимое действие на одного свя­щенника Дионисия, который привел к Схарии и другого священника Алексея. Дионисий и Алексей не только сами обратились в жидовство, но и совратили своих жен и детей. Они хотели было обрезаться, но Схария сам испугался результата своих бесед и посоветовал им, что­бы они оставались наружно христианами. Из этого мож­но заключить, что едва ли Схария имел какие-либо опре­деленные намерения относительно совращения христиан в иудейство. Он скоро исчез с горизонта, но посеянные им семена взошли и дали свой плод. Необходимо заме­тить, что не одними критическими аргументами привлек к себе он русских последователей. Преп. Иосиф говорит, что он был «изучен чародейству же и чернокнижию, звездозаконию же и астрологии». Поэтому и последовате­ли его не только криво толковали некоторые «главизны» Божественного писания, но и «баснословна некая и звездозакония учаху и по звездам смотрети и строити рожение и житие человеческое, а божественное писание презирати, яко ничто же суще и непотребно суще человеком».

Алексей и Дионисий успели совратить в новую веру многих из священников, дьяконов и дьяков и простых людей в Новгороде. Когда в 1479 году великий князь Иван Васильевич был в Новгороде, ему очень понрави­лись Алексей и Дионисий, он перевел их в Москву — одного протопопом Успенского собора, другого попом Архангельского. В Москве Алексей и Дионисий прекло­нили к своим идеям архимандрита Симоновского монас­тыря Зосиму, думного дьяка Федора Курицына, дьяч­ков Истому и Сверчка, купца Кленова, невестку великого князя Елену и других. По свидетельству препод. Иоси­фа Волоколамского, обличавшего их в своем «Просвети­теле», простейшие обращались в жидовство, т. е. отвер­гали божественность Христа, считали его простым пророком, а не Мессией, который еще не приходил, но придет. Другие же, если и не отступали в жидовство, то научились писания Божественные укорять, «и на торжищех и в домех о вере любопрение творяху и сомнение имеяху», — отрицали необходимость внешней, видимой церкви, иконопочитание и поклонение мощам, монаше­ство, обряды и посты. По свидетельству Геннадия, епис­копа Новгородского, и Иосифа эти религиозные вольно­думцы ругались над иконами и крестами, упивались и объедались и сквернились блудом.

Церковь и государство жестоко расправились с за­водчиками и выдающимися последователями секты жидовствующих. По постановлению собора 1504 года со­жжены были главные московские еретики. Кроме нака­заний еретиков, изданы были полемические сочинения против иудейства. Посольский толмач Дмитрий Гераси­мов Малый перевел «Магистра Николая Лира прекрас­нейшие сказания, иудейское безверие в православной вере похуляющи» (это полемический трактат Николая Де Лира, францисканца, профессора парижского уни­верситета, умершего в 1340 г.). Николай Немчин пере­вел «Учителя Самоила Евреина на богоотметные жидове обличительно пророческими речьми» (Самуил, марокский еврей, обратившийся в христианство в 1085 году). Наконец, преп. Иосиф Волоколамский написал против жидовствующих свой «Просветитель».

Но выдержав атаку рационалистической критики, идея «святой Руси» вслед затем подверглась нападкам ученой критики. Некоторые греки, остававшиеся при великом князе Василии III после его матери Софии Фоминишны, стали указывать государю, что славянские богослужебные книги исполнены еретических погрешностей. Великий князь обратился к ученому греку Мак­симу, которого он вызвал для перевода Толковой Псал­тири. Максим подтвердил это и получил поручение от великого князя исправить эти богослужебные книги. Максим не только исправил Часословец, Псалтырь, Еван­гелие, Апостол и Триодь Цветную, но и написал некото­рые трактаты, которые должны были больно уязвить русское общество, проникшееся религиозно-национальны­ми самомнением. Он выступил с протестом против рас­пространенной в Москве мысли о том, что истинное пра­вославие сохранилось только на Руси, что греческая церковь поколебалась в истинной вере, что русским мит­рополитам незачем ездить на поставление в Царьград. «Священные каноны, к соблюдению которых архиереи обязуются своим рукописанием, — писал Максим, — нигде не учат, чтобы отлучаться им от своего патриарха, доколе этот православно предстоит святой Божией церк­ви; если в Константинополе вместо православных царей неверные мучители, то первенствующая церковь от воз­несения Спасителя и до Константина Великого находи­лась в таком же положении и не только не осквернялась властью нечестивых, но и сияла посреди нечестия, как солнце. Священство больше земного царства, и если в Константинополе не стало земных православно-христи­анских царей, то духовно-царствующий патриарх остает­ся неотриновенным от руки Божией благодати и сохраня­ется этою благодатию среди нечестивых во всяком право­славии». Русские люди, присвоившие уже себе монополию святости, не особенно благосклонно должны были выслу­шивать подобные речи. Их раздражали даже и те ис­правления, которые вносил Максим в их богослужебные книги. Они говорили ему: «велию, о человече, досаду тем делом прилагаешь воссиявшим в нашей земле пре­подобным чудотворцам: они бо сицевыми священными книгами благоугодиша Богови и живуще, и по преставлениих от Него прославишася святынею и всяких чудес действом».

Кончилось дело тем, что Максима привлекли к суду духовного собора за разные его еретические и уголовно-политические деяния. Ему поставили в вину разные неудачные исправления, допущенные им по недостаточ­ному знанию церковно-славянского языка, например, «взыде на небеса и седев (вместо седе, εκάɘισεν) одесную Бога Отца, нестрашно Божество» (вместо бесстрастно Бо­жество); «аще кто нарицает (вместо не нарицает) Пречис­тую Богородицу Деву Марию, да будет проклят» и т. д. Максим был осужден и посажен в заключение, где и провел более двадцати лет.
^

Канонизация русских святых.

Так вновь восторже­ствовала идея «святой Руси». Мы видели, что русские люди в своих пререканиях с Максимом Греком указыва­ли ему как на доказательство национальной святости на существование множества святых в русской церкви, про­славившихся при жизни и по смерти своими чудесами. Но значительная часть этих светильников русской церк­ви и ее молитвенников оставались еще не прославлен­ными церковью, не канонизованными. Другая часть по­читалась в отдельных только местностях, но не во всей Русской земле. До 1547 года было канонизировано 68 святых, из них лишь только семь, в качестве святых всей Русской земли (св. Борис и Глеб, Феодосии Печерский, мит. Петр и Алексей, Сергий Радонежский и Ки­рилл Белозерский). Перед самым собором 1547 года было причислено к лику святых всей русской церкви еще 15 святых. Около 46 святых оставались до 1547 года местночтимыми. Политическое объединение Руси и про­будившееся национальное чувство в связи с идеей свя­той Руси вызвали потребность в объединении и украшении русского неба сонмом всех святых. Этой потребнос­ти удовлетворил митрополит Макарий. На соборах 1547 и 1540 годов он провозгласил общерусскими святыми двадцать двух местночтимых святых и восемь угодни­ков, которые оставались еще прославленными, так что количество общерусских святых увеличилось более, чем вдвое. После этих соборов было канонизовано при мит­рополите Макарий еще шесть новых святых. Так как некоторые из канонизованных святых вовсе не имели житий или же имели неисправные, митрополит Мака­рий распорядился, чтобы жития были составлены вновь. Таких житий насчитывается до 10.
^

Великие Четьи Минеи митрополита Макария.

Русь в сознании своих сынов XVI века стала сосудом истин­ного благочестия, сокровищницей истинного христиан­ства. В ней хранились в полноте церковные предания, наставления и правила, в ней обращались все святые книги. Но, чтобы не растерять эти сокровища, надо было так или иначе привести их в известность, совоку­пить воедино. Объединение Руси должно было совер­шиться и в этой духовно-религиозной сфере. За это дело взялся тот же самый митрополит Макарий. Еще в быт­ность свою архиепископом Новгородским Макарий за­дался целью собрать «все чтомые книги, яже в Русской Земле обретаются». Двенадцать лет, по его словам, тру­дился он над этим делом, «многим именьем и многими различными писари, не щадя серебра и всяких почес­тей». В числе его сотрудников по собиранию и составле­нию житий русских святых были дьяк Дмитрий Герасимович Толмачев и боярский сын Василий Михайлович Тучков. Плодом его трудов, которые он продолжал и в Москве уже будучи митрополитом, были 12 фолиантов Великих Четьих Миней. В них Макарий поместил не только краткие (прилежные) и пространные (минейные) сказания о праздниках и жития святых, но и все суще­ствовавшие на те дни слова и все принадлежавшие дан­ным святым творения, какие мог найти; в конце каждого месяца им помещены церковно-учительные сочинения писателей несвятых и безымянные. Число вновь состав­ленных житий русских святых доходит в Минеях до 60. Макарий окончательно утвердил в нашей агиографичес­кой письменности то направление, которое возникло еще в XIV веке, когда слагатели житий на первый план ста­ли выдвигать нравственное назидание читателю, просто­ту изложения стали заменять витиеватым сплетением словес, народный и русский язык церковно-славянским, краткие молитвы святому похвальными словами в честь него и описаниями чудес, совершившихся от него по смерти.

В истории закрепления религиозно-национальной русской идеи сыграл известную роль и церковный собор 1551 года. На нем узаконены были различные местные особенности русской церкви, как непреложные истины православия, например, о сложении двух перстов, о сугу­бой аллилуе и т. д. Собор дал довольно полное уложение, коим устранялись различные непорядки и злоупотребле­ния в церковной практике, но вместе с тем утверждалось и санкционировалось то, что считалось уставом, преда­нием русской церкви.
^

Влияние протестантизма; ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого.

Наряду с этим господствующим тече­нием в духовной жизни русского общества на поверх­ность ее выбирались струи, которые шли вразрез с ним и производили как бы водовороты в сознании русского общества. К таким явлениям надо отнести ереси Матвея Башкина, Феодосия Косого, игумена Артемия. Эти ере­си показывают, что не все русские люди того времени склонны были сосредоточиваться в убеждении правости и спасительности национального православия, что неко­торые способны были к анализу и критике основных его догматов и к смелым построениям религиозных истин в совершенно новом направлении.

Великим постом 1553 года к попу Благовещенского собора Симеону пришел на исповедь боярский сын Матвей Семенович Башкин и, не ограничиваясь обычным покаянием, вступил с ним в беседу о вере. Беседа эта продолжалась на подворье у попа и в доме самого Баш­кина. Башкин своими речами привел в великое смуще­ние священника. Между прочим он говорил: весь закон Христов содержится в словах: «возлюби ближнего свое­го, как сам себя, а мы де Христовых рабов у себя дер­жим; Христос всех братьею нарицает, а у нас де на иных и кабалы, на иных беглыя, а иных нарядные, а на иных полныя; а я де благодарю Бога моего, у меня де что было кабал полных, то де есми все изодрал, да держу своих добровольно». Матвей поучал попа, что обязанность свя­щенников «посещати нас почасту и о всем наказывати, как нам самим жити и людей у себя держати, не томити». Боясь, как бы не попасть в беду от таких собеседо­ваний, Симеон сказал о недоуменных вопросах Башки­на и развратном им толковании апостола товарищу своему, известному священнику Сильвестру, а тот доло­жил об этом царю. Башкина схватили и поручили доп­росить его двум старцам Иосифо-Волоколамского монас­тыря. Башкин сначала не хотел признаваться ни в какой ереси, но затем его постиг гнев Божий: начал он страш­но бесноваться, извешивать свой язык и кричать разны­ми голосами. Пришедши в разум, он услышал страш­ный глас Богородицы, приказывавший ему во всем сознаться и выдать своих единомышленников. Башкин и сделал это письменно. Из посланий митрополита Ма-кария в Соловецкий монастырь и царя к Максиму Греку узнаем, в чем состояла ересь Башкина и его последова­телей: 1) «Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа неравна Его Отцу поведают; 2) честное и святое тело Его и честную и святую кровь Его ни во что ж полагают, но токмо прост хлеб и просто вино вменяют; 3) святую и соборную апостольскую церковь отричют, глаголюще, яко верных собор — сие есть токмо церковь, сия же зданная ничтоже есть; 4) божественные плоти Христовы воображение и Пречистые Богоматери и всех святых Его честных икон изображение идолы наричют; 5) покаяние ни во что же полагают, глаголюще: как престанет грех творити, аще у священника и не покается, несть ему греха; 6) отеческое предание и их жития баснословие вменяют; 7) вся божественная писания баснословие на­ричют, апостол же и евангелие не истинно излагают». Легко видеть, что Башкин и его товарищи прониклись крайними протестантскими идеями, распространявши­мися тогда по всей Европе. Сам Башкин признался, что «злое учение он принял от литвина Матюшки, оптекаря, да Ондрюшки Хотеева — латынников». Так и Русь не осталась без влияния реформационных идей эпохи. Впрочем, это влияние было уничтожено в самом же начале энергичными мерами. По соборному определе­нию, Башкин и его товарищи, два брата Борисовы, посажены были в пожизненное заключение. Матвей Башкин оговорил в ереси между прочим Феодосия Косого. Феодосий Косой был беглый дворовый человек одного московского боярина, постригшийся в монахи в Белозерском монастыре. О его учении мы узнаем из полемических сочинений, написанных против его ереси монахом Зиновием Оттенским («Истины показание к вопросившим о новом учении», «Послание мно­гословно») и другим неизвестным автором. Из этих сви­детельств видно, что учение Косого было развитием тех самых радикальных взглядов, которые ранее распрост­ранялись жидовствующими. Феодосий учил, что Бог един, а не троичен, что Иисус Христос, основатель рели­гиозного общества, не есть Бог; подобает духом покло­няться Богу, а не внешним образом; вся внешняя церковь с ее иерархией, таинствами, богослужениями и учреждениями представляет из себя позднейшее человеческое предание и измышление. Феодосий советовал в храмы не ходить, ибо они кумирницы, молебнов не петь, молитвы у священников не требовать, не каяться к ним и не причащаться от них, ладаном не кадиться, на погребение не отпеваться, по смерти не поминаться; кресты и иконы сокрушать, ибо они суще идолы; святых на помощь не призывать и мощам их не поклоняться, по­стов не соблюдать, писаний отеческих не читать. Истин­ное христианство состоит не в делах внешней набожнос­ти, а единственно в исполнении заповеди Иисуса Христа о любви к ближним. Не признавая Иисуса Христа Бо­гом, Феодосий признавал его, однако, Божиим послан­ником, который вместо Ветхого Завета установил свой Новый Завет. Иисус Христос отменил обряды, предпи­сал поклоняться Богу духом, а на место обрядов дал новую нравственную заповедь о любви к ближним, как к самим себе. В своем религиозном свободомыслии Фео­досий доходил до признания, что люди всех вер — одно у Бога: и татары, и немцы. Нет никакого сомнения в том, что за подобное учение Феодосий дорого бы попла­тился, если бы, схваченный и посаженный в заключе­ние, он не спасся бегством в Литву в 1554 году.

В связи с делом Башкина вскрылось, что религиоз­ное вольнодумство в протестантском духе охватило у нас довольно значительное число людей и не отпадав­ших прямо от православия. Наиболее интересным из них является игумен Троицкого монастыря Артемий. Башкин и разные другие лица показали на него, что он отрицательно относился к иконному поклонению, про­поведовал, что, чего не написано в евангелие и апостоле, того и содержать не нужно, не проклинал новгородских еретиков, хвалил латинян, не хранил поста. Троицкий келарь свидетельствовал, что Артемий говорил: петь панихиды и обедни по умершим нет пользы, этим они не избудут муки. Монах Игнатий показывал, что Арте­мий смеялся над поющими акафисты: — только и знают выкрикивать: «таки Иисусе, таки Иисусе; радуйся, да радуйся». По всем данным, Артемий представлял до­вольно распространенный у нас тип критиков сущест­вующего порядка, которые не идут далее разговоров и острых слов, оставаясь служителями этого порядка. И Артемий был не один. В том же Троицком монастыре четыре монаха были изобличены, как ученики Арте­мия; затем в ереси обвинялись: монах Савва Шах, монах Соловецкого монастыря Иосаф Белобаев, епископ рязан­ский Кассиан и некоторые другие. Артемий со своими единомышленниками был осужден собором в 1554 году и послан для заключения в Соловки. Из Соловков он бежал, однако, в Литву и здесь, раскаявшись в своих заблуждениях, писал полемические сочинения против Феодосия Косого с товарищами и против местных ерети­ков. Розыски о еретиках продолжались и в последую­щие годы, до 1557 года включительно. Неизвестно толь­ко, к каким результатам они привели.

Ереси Башкина, Феодосия Косого и других не поро­дили у нас на Руси могучего реформационного движе­ния, как породили аналогичные учения на западе. Но во всяком случае они показывают, что и в XVI веке Русь не была так изолирована духовно от запада, как это может показаться с первого взгляда. Главнейшие духовные те­чения запада просачивались и в нашу Русь; и у нас появлялись критики-обличители признанного порядка, выступавшие со смелыми религиозно-философскими по­строениями на началах рационализма.

* * *

Пособия:

С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Кн. 2.

Д. И. Иловайский. История России. Т. 2, 3. М„ 1884, 1890.

А. Новицкий. История русского искусства с древнейших времен. М„ 1903.

И. Э. Грабарь. История русского искусства. Вып. 5, 6, 7.

М. Красовский. Очерк истории московского периода древнерусско­го церковного зодчества. М., 1911.

II. А. Рожков. Обзор русской истории с социологической точки зре­ния. Ч. 2. Вып. 1. СПб., 1905.

А. И. Соболевский. Образованность Московской Руси XV-XVII вв. СПб., 1892.

Е. Е. Голубинский. История Русской церкви. Т. 2. Полутом 1. М., 1900.

М. Н. Сперанский. История древней русской литературы. 2-е изд. М., 1914.