Оптинский патерик

Вид материала

Документы

Содержание Иеродиакон Палладий (Иванов)

Подобный материал:

• Житие Феодосия Печерского. Патерик как особый тип сборника. Киево-Печерский патерик., 22.02kb.
• Преподобный Варсонофий Оптинский, 3458.68kb.
• Луг духовный лимонарь или "Синайский патерик", 1926.88kb.

^

Иеродиакон Палладий (Иванов)⁵⁵

(†5/18 ноября 1861)

Иеродиакон Палладий более 46 лет жил в Оптиной пустыни; был старец строгого нрава и великий подвижник. Родом был из граждан города Глухова. Сначала он поступил в Площанскую пустынь и жил там с отцом Макарием (Ивановым), который впоследствии стал Оптинским старцем. "На общем послушании,— рассказывал отец Палладий,— мы с отцом Макарием ходили в лапотках. Нам выдавали лыки, и я сам плел лапти для себя и для отца Макария". В Площанской пустыни отец Палладий был пострижен в рясофор и наречен Паисием, а после случайно попал в Оптину пустынь.

Когда пришел отец Палладий в эту обитель, не сохранилось сведений. Указом же определен в число оптинского братства 7 мая 1815 года при игумене Авраамии; в монашество пострижен 11 мая 1818 года, рукоположен в иподиакона 30 августа 1830 года, во иеродиакона 13 мая 1831 года. Сначала он проходил разные послушания: жил в засеке на пчельне, потом на пасеке (где теперь скит); делал кирпичи, был поваром, хлебником, трапезным, экономом, пономарем; в последнее время был ризничим, библиотекарем и переплетал книги. Живя в лесной засеке, отец Палладий много перенес искушений от бесов, так что хотел было оставить это место. Но он открыл об этом своему старцу схимонаху отцу Иоанникию, духовными советами которого руководствовался. Отец Иоанникий прочел над ним молитву и благословил его иконой Божией Матери, которую отец Палладий чтил до самой своей смерти; и с тех пор он за молитвы старца избавился от бесовских страхований.

Строгий блюститель подвижнических правил, отец Палладий очень любил читать жития и писания святых отцов и был, так сказать, пропитан их духом. Отличительной чертой его в монашестве было строгое и неопустительное хождение в Божий храм. Устав с обрядовой стороны он знал так хорошо, что мог служить для всех примером. Так был бдителен над собой в этом отношении, что внимавшие себе брали его в образец. Следя за ним во время службы, в продолжении целых десятилетий никогда никто не мог заметить, чтобы он, задремав, не снял в положенное время камилавки или не положил поклона, хотя имел две весьма большие грыжи. Никогда не прислонялся к стене, а по немощи опирался на костыль; по временам садился; но как бы ни изнемогал, в неположенное время не сидел; также строго соблюдал правило, когда класть жезлы, о чем даже очень редкие знают. Если кто, в особенности из старших, не соблюдал уставных правил о поклонах в церкви, то он подойдет и скажет: "По уставу теперь не полагаются поклоны, а ты куда ж глядишь? Столько живешь в монастыре и не знаешь, что должен знать новоначальный". Или: "Кто задремлет, должен положить десять поклонов среди церкви. Монах еще! Да!".

До окончания службы не дозволял себе выходить из церкви, разве только в старости и в случае крайнего изнеможения. От разговоров и сближения с женским полом он очень уклонялся; даже и в церкви обыкновенно мужчин ставил в одну сторону, а женщин прогонял в другую, не взирая ни на кого. Он говорил: "Не верь, брат, их слезам. У нас с ними брань до гроба. По слову святого Исаака Сирина: как в стекло бросишь камень, оно цело не будет, так и разговаривать с ними, цел не будешь".

В келлию ни к кому не ходил и к себе никого не принимал. Исключения бывали редки. Нестяжание его было удивительное. В келлии его ничего не было, кроме самого необходимого для монаха. Одежда у него была также самая необходимая, и праздничная, и будничная вместе, переменной не было. Но при такой скудости и в одежде, и в келлии у него всегда соблюдалась чистота и опрятность. Книги, какие у него были свои, все записаны были в монастырскую библиотеку. Денег у него не было. А если какой благодетель, бывало, поусердствует ему сколько-нибудь денег, он тотчас купит какую-нибудь книгу или отдаст их отцу игумену, и то укоряет себя за то, что взял их — с неделю твердит: "Палладий нанялся жать чужое терние". Один помещик, бывший в Оптиной пустыни, подарил ему дорогие карманные часы. Отец Палладий взял их, но вечером он никак не мог от их стуканья заснуть; завернул их в тряпку, накрыл горшком и заснул. "Пошел к утрени, но помысл замучил меня,— говорил отец Палладий,— как бы их не украли; вспомнил слова Спасителя: идеже будет сокровище ваше, ту и сердце ваше будет [ср.: Мф. 6, 21; Лк. 12, 34], и поскорей отнес их к своему благодетелю, сказав: "Возьми, пожалуйста, их назад, они нарушают мой покой"".

Во всю свою жизнь отец Палладий избегал праздности: постоянно у него в руках было какое-нибудь дело. "За праздным монахом,— говаривал он,— десятки бесов ходят, а за тем, кто занят рукоделием,— один".

Он весьма благоговел к слову Божию. Бывало, когда придет в переплетную и увидит, что на полу в небрежении валяется бумага, на которой что-то написано или напечатано, то строго за это взыскивал и вразумлял трудившихся в переплетной братий. "Через такое небрежение,— говорил он,— нарушается уважение к святыне, так как в писаном и печатном часто встречается имя Божие".

Характера отец Палладий был самого твердого; редко можно было найти такой прямой и простой нрав, какой был у него. Речь его была самая простая; почти никому не говорил "вы", а всем попросту "ты". В разговоре часто прибавлял слово "да". "Да! Это не хорошо, не по-монашески. Да! Монах должен быть осторожен. Монах есть свет для мирян; а тебе все равно. Да!". Слово отец Палладий имел твердое, склонявшее всех невольно слушаться его. Он всем говорил правду и нисколько не стеснялся объяснять сделанную ошибку кому бы то ни было, новоначальному ли, или настоятелю. Был случай, что отец Палладий не побоялся и перед архиереем высказал свою прямоту. Один из бывших Калужских Преосвященных (это было в 1830-х годах) по переводе в другую епархию был вызван в Петербург для присутствия в Святейшем Синоде и просил знакомого ему оптинского настоятеля прислать к нему кого-либо из оптинских иноков в экономы на архиерейское подворье. Отец Палладий и отправлен был в Петербург. Однажды он, по обычаю своему, какой-то важной особе сказал что-то очень просто. Она принесла жалобу Преосвященному на него. Преосвященный сделал ему выговор. Отец Палладий отвечал: "Владыко святый! Да что с бабами-то путаться? Разве не знаешь, что они Предтече отрубили голову?". Преосвященный на эти слова оскорбился и хотел его устрашить. "Я,— говорит,— пошлю тебя под начал на Валаам". Отец Палладий как стоял, так и повалился Преосвященному в ноги: "Владыко святый! Явите свою отеческую милость, пошлите меня туда. Вы такое мне окажете благодеяние, что по гроб буду за вас молить Бога". Владыка усмехнулся и сказал: "Я хотел волка устрашить лесом, а волка как ни корми, все в лес глядит". Через некоторое время отец Палладий был уволен в свою обитель.

При твердости и строгости характера отец Палладий имел ум острый и временами подшучивал, приводя в пример Великого Антония и охотника. Однажды, когда он был ризничим, приехали в Оптину из Калуги ректор Семинарии и директор гимназии. Осмотрев ризницу, они спросили отца Палладия: нет ли у вас каких древностей? Он, не говоря ни слова, схватил их за одежду, вывел из ризницы и показал на стену⁵⁶, где был написан Страшный Суд, а в углу страшилище, низвергающее души грешников в огненную бездну; подвел их к самому сатане и сказал: "Вот это у нас самая старая древность; древнее ее нет. Его еще древние отцы называли "древнею злобою"".

Вообще при видимой своей суровости отец Палладий имел некоторые черты едва не детские. Строгое его монашеское лицо всегда озарялось приятной, добродушной, приветливой улыбкой. Если кто смирялся и вел себя скромно, любил того и шутил с ним, но больше приводил случаи из Патерика или из отеческих писаний. Любил в ясную ночь смотреть на небо, на месяц и звезды и знал годовое положение многих из них. Нередко задумывался, говорил: "Ну где эта звезда была целые полгода? А вот опять явилась и опять уйдет в свое место. Как все у Бога блюдет свой чин!". Но ученых рассуждений о светилах и явлениях небесных отец Палладий не любил. Бывало, кто-нибудь спросит у него: "Батюшка, правду ли говорят, что солнце стоит, а земля вертится? Или еще говорят про гром и молнию, что это от сгущения паров?". Он немного подумает, помолчит и скажет: "Да ты был там? Какое тебе дело, стоит ли солнце или вертится? Что тебе за надобность? А ты лучше подивись премудрости Божией, как Господь все устроил, всему повелевает, и все слушает Его; только человек вышел из повиновения. Ты сам не знаешь, что говоришь. Монахи оставили землю, полезли на небо",— то есть оставили плакать о грехах, а рассуждают о том, что совершенно нам не нужно.

На все отец Палладий смотрел с духовной стороны. Пойдет, например, иногда он в лес: всему удивляется, каждой птичке, мушке, травке, листику, цветочку. Подойдет к какому-либо дереву, сколько о нем разговору, сколько удивления! Удивляется, как все повелением Божием растет незаметно, как развертывается лист, как цветет цвет. Говоря об этом, отец Палладий вздыхает, прославляет Творца, как Он обо всем печется, о всем промышляет, всех греет и питает, а мы Его забываем.

Иеродиакон Палладий скончался на 80-м году от рождения, 5 ноября 1861 года, со всеми христианскими напутствованиями, тихо и мирно.