Библиографический указатель 209

Вид материала

Библиографический указатель

Содержание Использованная литература Русское общество в николаевскую эпоху

Подобный материал:

• Библиографический указатель 5 корпус, комната 221, 392.54kb.
• Научно-вспомогательный библиографический указатель, 3815.7kb.
• Аннотированный библиографический указатель, 2273.81kb.
• Мировая энергетика, 553.25kb.
• Библиографический указатель к 70-летию кк ипк, 636.06kb.
• Библиографический указатель включает научные и научно-методологические публикации сотрудников, 10239.86kb.
• В. Д. Федорова Центр правовой информации Электронные ресурсы Библиографический указатель, 195.42kb.
• В. И. Ленина научная библиотека библиографический указатель, 423.03kb.
• Козырева Ольга Анатольевна библиографический указатель, 746.74kb.
• В. И. Ленина библиотека библиографический указатель, 365.04kb.

^ ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

1. Исторический очерк М. С. Лалаева. Император Николай I — зиждитель рус­ской школы. СПБ. 1896.

2. Месяцослов в 1853 году. СПБ.

3. Виктор Фукс. Реформа реформы 1864 года. «Русский вестник», т. 190, 1888.

4. M. Ю. Лермонтов. Сочинения.

5. H. Г. Макиевский-Зубов. Кавказ и кавказские наместники. «Вестник Европы», т. I, 1906.

6. H. Любимов. Михаил Никифорович Катков. «Русский вестник», т. 194, 1888.

7. Воспоминания A. M. Каратыгиной. «Русский вестник», т. 152, 1881.

8. Воспоминания M. Ф. Каменской. «Исторический вестник», т. 56, 1894.

9. Ф. H. Глинка. Удаление А. С. Пушкина из С. Петербурга в 1820 году. Сбор­ник «Пушкин в воспоминаниях современников». Гос. изд. художеств, литера­туры, 1950.

10. И. Д. Якушкин. Записки. Тот же сборник.

11. M. И. Осипова. Рассказы о Пушкине. Тот же сборник.

12. А. Н. Вульф. Из дневников. Тот же сборник.

13. Из письма Жуковского Пушкину от второй половины сентября 1825 года.

14. А. С. Пушкин. Сочинения.

15. П. Е. Щеголев. Дуэль Пушкина и Дантеса. «Исторический вестник», т. 100, 1905.

16. Записки графа Бенкендорфа. «Исторический вестник», т. 91, 1903.

17. А. О. Смирнова. Записки. Сборник «Пушкин в воспоминаниях современ­ников. Госиздат худож. литературы. 1950.

18. По Архиву опеки Пушкина. Летопись Государственного литературного музея.

19. Из письма кн. П. П. Вяземского А. С. Пушкину от 22 ноября 1827 года. Там же.

20. А. С. Пушкин и его эпоха. Политические взгляды Пушкина. «Иллюстриро­ванная Россия», 1937.

21. И. Телешев. Император Николай I в Курске. «Исторический вестник», т. 33, 1888.

22. Николай Бердяев. Русская идея. Париж, ИМКА-ПРЕСС.

23. К. Аксаков. Записка «О внутреннем состоянии России». Полное собрание сочинений под ред. И. С. Аксакова. 1861—1880.

24. А. И. Герцен. Былое и думы.

25. А. И. Герцен. На краю нравственной гибели.

26. А. И. Герцен. Письмо к Тургеневу. 1857.

27. Лев Толстой. Педагогические статьи.

28. Н. К. Михайловский. Литературные воспоминания (I и III).

29. Ф. М. Достоевский. Дневник писателя. Т. I. СПБ., изд. Маркса, 1895.

30. H. M. Языков. Сочинения.

31. Ф. М. Уманец. Проконсул Кавказа. «Исторический вестник», т. 33, 1888.

32. Кн. M. M. Щербатов. О повреждении нравов в России.

33. П. А. Каратыгин. Записная книжка.


34. Николай Агнивцев. Сборник стихов «Блестящий Санкт-Петербург», Лондон. 1968.

35. Б. Чичерин. Письмо к издателю «Колокола». Сборник «Несколько современ­ных вопросов».

36. Ольга Н. Из воспоминаний. «Русский вестник», т. 191, 1887.

37. М. Николаевич. Историческая объективность или некоторые исторические параллели. Изд. «Эхо», 1948.

38. «Наказ» имп. Екатерины II.

39. И. В. Мещанинов. Памяти принца П. Г. Ольденбургского. «Исторический вестник», т.129, 1912.

40. M. — Павел Андреевич Федотов. «Исторический вестник», т. 54, 1893.


{125}


Глава 5


^ РУССКОЕ ОБЩЕСТВО В НИКОЛАЕВСКУЮ ЭПОХУ


В предыдущей главе мы, собственно, уже затронули эту те­му, но, однако, по важности вопроса о русской культуре того времени, мы выделили последний в самостоятельную тему, хотя и связанную с настоящей. В конце предыдущей главы мы даже коснулись общей оценки русского общества, а теперь развернем эту оценку в более широком объеме.

Когда вы смотрите «Ревизора», то забываете, что начало развращения русского общества относится вовсе не к Николаев­ской эпохе, а к предыдущим, в частности к эпохе Александра I.

А. А. Верещагин отмечает оценку Екатерины II её любимого внука Александра Павловича, как «множество противоположно­стей» и дает в дополнение свою характеристику этого Государя:

«Слабовольный Государь был способен одновременно меч­тать о конституции и дрожать за самодержавие, думать об от­мене крепостного права и вводить военные поселения, сменять смелых реформаторов строгими блюстителями порядка, прибли­жать Кочубея, Новосильцева, Строгонова, Чарторыжского и дружить с грубым и тусклым Аракчеевым».

И далее Верещагин пишет:

«Политические идеалы первых дней царствования Алек­сандра I скоро стали признаваться несбыточной мечтой. Рядом с гуманными законами на бумаге — продолжал царить безгранич­ный произвол богатого и сильного; в административных учреж­дениях — вопиющие злоупотребления; в суде — поголовное взя­точничество» (А. А. Верещагин. Памяти прошлого).

Сам Александр I, ощущая отсутствие в достаточной степени нужных людей, жаловался Наполеону: «А у меня не хватает того, что у вас называется людьми, даже для составления ми­нистерства. И, кроме того, мне приходится переделывать ты­сячу вещей; места занимают люди негодные» (В. К. П. Истори­ческие силуэты. «Исторический вестник», т. 44, 1891).

Нам представляется, что «люди» были, хотя и недостаточно для заполнения всего административного аппарата, — но кто захочет быть у дела заведомо неверного, когда сегодня этак, а завтра совсем наоборот; переделки ведь были основным в ха­рактере Александра I, а переделываться не каждый способен по своим нравственным взглядам. Тот же источник указывает, что посол Наполеона в Петербурге, Коленкур, писал своему {126} императору: «Можно ручаться за что-нибудь в стране, где за весьма немногими исключениями, нет ни людей, ни правил?»

А В. Р. Зотов приводит мнение Никитенко, говорившего об императоре Николае I, что он знает «науку царствовать», что «его строгость к другим — в связи со строгостью к себе. Это, конечно, редкость в государях самодержавных. Но ему недостает главного — людей, которые могли бы быть ему помощниками. У нас есть придворные, но нет министров; есть люди деловые, но нет людей с умом самостоятельным, с душою возвышенной. Один Сперанский» (В. Р. Зотов. Цензор и профессор. «Истори­ческий вестник». Т. 54, 1893).

Сенатор Фишер говорил: «Важно не то, что кое-где на местах администраторы не на месте, но самое важное, что много было людей нечеловеческого образа: купец рвался к богатству, про­глатывая очередную жертву; управляющий имением богател за счет обкрадывания владельца и притеснения крепостных; квар­тальный кляузничал на людей, не давших ему взятки, а судили в пользу дающего; брат шел на брата, человек человеку волк был. «Хамелеоны» расплодились на земле» (Записки сенатора Фишера. «Исторический вестник», т. 113, 1908).

Разумеется, одному честному, трудолюбивому и умному Николаю Павловичу трудно было справиться со столь много­численными болячками и потому он приветствовал и хвалил «Ре­визора», потому стремился расширить просвещение и всячески поддерживал деятелей культуры, и всё это для того, чтобы пере­воспитывать людей, перевоспитывать не насилием, а именно про­свещением. Он не боялся критики, а наоборот, жаждал критики, — конечно, не злобной, а здоровой. Об этом повествует Н. А. Энгельгардт следующим образом:

29 февраля 1856 года состоялся домашний спектакль у вели­кой княжны Марии Николаевны, когда давали пьесу графа Соло­губа «Чиновник», в которой идеальный чиновник Надимов тре­бовал кликнуть на всю Россию: «Искоренить зло с корнями!», то есть взяточничество. Когда же император Александр II стал хвалить эту пьесу, то Плетнев стал говорить о состоянии обще­ственных нравов и что об этом будто бы нельзя говорить было, но Государь во всеуслышание справедливо заметил: «Давно бы пора говорить это!» (Н. А. Энгельгардт. Цензура в предреформенную эпоху. «Исторический вестник», т. 90, 1902.)

Мы здесь добавим, что «великих молчальников» было много и в Николаевскую эпоху, и второе, — что Николай Павлович взы­вал к откровенности. Но каков же был правящий слой? Кто были помощниками императора?

{127} К. И. Фишер так оценивает помощников императора:

«Николай Павлович служил России так усердно, как не слу­жил ни один из его подданных; он трудился добросовестно, не ошибался в системе, и был обманываемым с отвратительным цинизмом. Он был несчастлив в выборе людей. Он назначил ше­фом жандармов Бенкендорфа... Образованный человек, доброго сердца, благородного характера, неустрашимый, чего же более? И далее отвечает на свой вопрос: но он был беспечным... Го­сударь им верил, и как они отплатили ему, за его доверие? Бен­кендорф всё забыл из-за своей беспечности; Орлов вмешивался в грязные спекуляции; Воронцов оклеветал Муравьева, лучшего русского генерала; Панин сделал всё, что мог к унижению Се­ната; Меньшиков не обманывал Государя, но ни одной правды не умел сказать, не обинуясь... Что должна выстрадать его (Государя. — М. З.) натура, когда он увидел, что во всем ошибался и во всем его обманывали... Патриотизма не было ни в ком из его окружающих; главнокомандующего лишали средств обороны из страха, чтобы он не сделался фельдмаршалом... Десять лет про­шло со времени его (Николая I. — М. З.) кончины, но я скорблю еще о нем. Он тяжело искупил свои невольные ошибки, он без­упречен был в помышлениях, патриот, труженик и честный чело­век!» (Записки сенатора К. И. Фишера. «Исторический вестник», т. 113, 1908).

Тот же Фишер указал также на равнодушие министра внут­ренних дел Новосильцева к делу и еще большего равнодушия графа Гурьева, киевского, черниговского, полтавского и подоль­ского генерал-губернатора, который целое утро просиживал в оранжерее, рассматривая болезненные растения и подрезывая их для определения болезни. А когда ему докладывал адъютант, что директор канцелярии ожидает с бумагами, он с явным неудо­вольствием покидал оранжерею.

Или И. Г. Бибиков, виленский, минский и ковенский генерал-губернатор, позволивший о директоре канцелярии, докладывав­шем ему, сказать: «И этот дурак воображает, что я его слушаю». (Записки сенатора Фишера. «Исторический вестник», т. 113, 1908.)

Фишер приводит пример саботирования царского приказа о снятии таможенного кордона между Финляндией и Петербург­ской губернией, когда саботажники сочли приказ за безграмот­ную меру и стали тихой сапой его проваливать, затягивать в надежде, что Государь забудет о нем. Как пишет Фишер, они думали, что Николай Павлович невежда в таможенных вопросах, но Фишер, будучи на приеме у Государя, выслушал прекрасный царский доклад по таможенному вопросу.

{128} Таковы были помощники, которых приходилось терпеть из-за недостатка подходящих людей.


Дворянство не было единым: столичное — уподоблялось за­падной аристократии, а в политическом плане пыталось, по ста­ринке, решать судьбы России; поместное же, как показывает А. Тройницкий, в свою очередь, расслаивалось на три категории: «сеньоров», зажиточных и, наконец, обедневших. Первые пред­ставляли дворян, имевших более одной тысячи крепостных муж­ского пола и составлявших по данным 1858 года всего лишь 1,1 % дворянства. Зажиточные, владевшие от ста до тысячи душ, со­ставляли 20 %, а обедневшие, владевшие менее чем ста душами, составляли почти 80 % всего дворянства. Материальное неравенство дворян вызывало и различное их отношение к государству и к самодержавию. «Сеньоры» жили, как многие показывают, вос­точными пашами, с многочисленной прислугой, имея множество лошадей, не считая ни доходы, ни расходы, а потому часто ока­зывались в долгах и, не считаясь с этим, продолжали вести рос­кошную жизнь. Молодые же поколения их прожигали жизнь в Париже, на ривьерах, в венских салонах, забывая свою страну, свой народ.

Бедные дворяне жили, ото дня ко дню, сжимаясь под реаль­ностью недостатка, в отношении же к государству, к импера­торской власти полагали самодержца гарантом хоть небольшой, а всё же их земельной собственности.


Средняя же группа дворянства, владевшая в среднем 470 крепостными душами обоего пола, имела возможность пользоваться культурными достижениями, получать и давать своим детям хо­рошее образование и тем быть независимыми гражданами импе­рии. Обычно эти дворяне жили в городе и лишь на лето пересе­лялись в свои поместья. Но эта группа, составлявшая примерно 18500 семей, дала наибольший вклад в российскую культуру, да и не только в российскую, ибо именно из неё вышли многие интеллектуальные, государственные и общественные деятели. Однако из этой же группы дворянства вышли и политические прожектеры, как кн. Кропоткин, Бакунин, Плеханов, Герцен и другие.

Если же говорить о дворянстве в целом, то дальнейшие наши иллюстрации достаточно хорошо характеризуют российскую «элиту».

(Многие фактические данные приведены нами здесь по: А. Тройницкий. Крепостное население в России по десятой народ­ной переписи. СПБ, 1861.)

{128} Но что собой представляло дворянство? Наиболее яркую характеристику мы видим у Плетнева, в его стихотворении, по­священном бар. Дельвигу: