Правда неправедного суда

Вид материалаДокументы

Содержание


Апология вывиха
Несколько слов по поводу
Подобный материал:
1   2   3
^

АПОЛОГИЯ ВЫВИХА


Публикация новой поэмы М.Генделева в журнале «22» заставляет призадуматься.
И не столько о творчестве самого Генделева,сколько о судьбах израиль-
ской русскоязычной поэзии.Отчего она такова,какова она есть -вопрос
конечно же риторический.Тут,как говорится,ни отнять,ни убавить.Но важнее
другое:почему она предстаёт перед нами именно в этой оболочке?Ведь Михаил
Генделев далеко не единственный в своём роде,и появление его на поэтичес-
ком горизонте произошло не вчера и не случайно.Просто он заметнее других
подобных и в этом ряду является наиболее характерным.Что ряд этот отри-
цает смысловой элемент поэтической речи,понятно само собой.Что содержа-
щаяся в нём претензия имеет глобально-мировой размах,также сомнению не
подлежит.Любопытно,пожалуй,другое:отчего изощрённая апология поэтического
абсурда с наибольшим комфортом прижилась именно в Израиле,в его русско-
язычной словесности.Здесь в среде просвещённого еврейства она чувствует себя,
как рыба в воде и похоже,претендует даже на некое идеологическое главенство.
На мой взгляд,ответ на вопрос лежит в сфере психологической абсорбции:
советское еврейство,оторванное от многовековой русской среды своего оби-
тания,в Израиле вовсе не превратилось автоматически в коренной народ,
на что было бы наивно расчитывать.Более того,на новой почве мы продолжаем
реализовывать свои духовные и художественные чаяния по-русски,и это вполне
естественно.Но желая подчеркнуть свою вновь обретённую самостоятельность,
утвердиться в ней,мы забываем о том,что»язык мыслит»,что он живёт по
собственным,издавна существующим законам.Невозможно вывернуть его наизнанку
и сделать ,иным,чем он исходно является по определению.Нельзя вычеркнуть
многовековую русскую поэтическую традицию с её тяготением к коренной ясности,
исповедальности и глубине с тем,чтобы взамен предложить лишённый смысла,
хотя и изысканный по форме, суррогат.А ведь именно этим и занимается много
лет подряд Генделев.Этим же самым,только в направлении максимального духовно-
плотского эксгибиционизма занята и яркая поэтесса Рита Бальмина.Я мог бы
присовокупить здесь имена Галы-Даны Зингер,Владимира Тарасова и прочих,
на перечисление которых нет смысла тратить время и пространство статьи.
Явление это относится к разряду эмиграции,отчуждения от истоков и берёт
начало в еврейском атеистическом интеллектуализме,в галутной внекоренной
беспочвенности.Его духовным лидером можно,я думаю,считать Иосифа Бродского,
чей поэтический космополитизм и решительный отход от русскости русского
языка дал мощный толчок развитию поэзии»вывиха».Разумеется,Бродский и
ведать не ведал о том,в каком направлении устремится стронутая им с места
снежная лавина,подобно тому, как это не приходило,очевидно,в голову Ницше
или Марксу.Но факт остаётся фактом:апологетом был именно он.Израильская
русскоязычная поэзия,подобно Ивану,родства не помнящему,отторгла от себя
имена Тютчева,Фета,Случевского,Иннокентия Анненского,Блока,Заболоцкого,
Павла Васильева,Ахматовой,Арсения Тарковского.Скромное место в тени
Иосифа Бродского уготовано лишь,скорее всего по ошибке,угодившему туда
Мандельштаму.Впрочем,есть ещё одно имя,для которого порой делается исклю-
чение - Маяковский.Недаром главный идеолог направления»вывиха» А.Гольдштейн
весьма мажорно упоминает о нём в своей книге «Расставание с Нарциссом».
О родственных переплетениях в творчестве Маяковского и И.Бродского когда-то
подробно писал Ю.Карабчиевский,так что знаменитый русский авангардист -
гость на израильской улице отнюдь не случайный.
Поэма М.Генделева»Палата мер и весов» - весьма изящная вещица,которую
портит лишь одно обстоятельство :полное отсутствие смысла.Эффектные выверты,
похоже,его целиком вытеснили,не оставив даже крошечного пятачка.Деление
на главы в таком контексте совершенно условно и вместо «Любви» могла бы
свободно оказаться «Война» или скажем «Джокер».В памяти из всей поэмы
остаются,пожалуй,только фразы типа «...не так давно я смотрел в окно и
думал,что жизнь говно»,сами по себе абсолютно не авангардные и по безыс-
куственности родственные тому,что можно было прочитать на фасаде любого
общественного»сортира».Но в целом,Генделев далеко не прост:поэма искусно
сплетена так,чтобы взамен утраченного смысла нам была предложена его
имитация с претензией на некую сверхчеловеческую глубину и сложность
переживаний создателя текста,на его чуть ли не вселенский трагизм.
Подобно Нерону,поджегшему Рим,Генделев хотел бы дотла спалить Иерусалим,
прихватив с собою лишь кочергу,чтобы пошуровать ею в образовавшихся
на месте пожара головешках.Причина такой ненависти поэта к священному
граду остаётся совершенно неясной,равно как м связь лирического героя
с упомянутыми»Войной»,»Любовью» и «Джокером» да и с самой»Палатой
мер и весов»впридачу.Остаётся одно,зато совершенно чёткое,впечатление:
перед нами позёр от поэзии,выскочивший за всякие мыслимые рамки и упива-
ющийся каждым своим,пускай невпопад обронённым,словом.Впрочем,повторяю,
для меня в данном конкретном случае важен не сам Генделев как человек,
вокруг имени которого по разному поводу»скрещивались шпаги».Важна та
тенденция,о которой говорилось выше и какую я считаю далеко не безопасной.
Как небезопасна любая неразбериха,творящая сумятицу в умах.Пусть будет
Генделев,Тарасов,Бальмина и другие,пишущие так как это взбредёт им в
голову.Но пусть при этом существует ясность в смысле того,что происходит
в нашей поэзии,если даже и нет надежды хотя бы частично остановить
происходящее.


Виктор Голков

^ НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПО ПОВОДУ


    
    Атака писателя Д. Быкова на Зеэва Жаботинского, а попутно на все Государство Израиль в целом, никого удивить не может. Еще во время достопамятного визита на Святую землю в прошлом году в компании с Марией Арбатовой и некоторыми другими московскими литераторами он высказался в том смысле, что Израиль - страна второго сорта, по меньшей мере в культурном отношении. Что ж, на каждый роток не накинешь платок... Но это, как видно, было только затравкой. Нынче последовало продолжение, выполненное гораздо более развернуто. Объектом послужил З. Жаботинский, чьи литературные достоинства Быков подвергает уничтожающей резекции. Думаю, в этом пункте не имеет смысла спорить с писателем, поскольку заслуги Жаботинского как переводчика и публициста общеизвестны и признаны, хотя, возможно, он и не был литератором того же ранга, что Бабель или Мандельштам.
    Впрочем, значение Зеэва Жаботинского в современной истории Израиля и еврейского народа далеко не исчерпывается его литературным творчеством. Думаю, Д. Быкову известно, что это создатель Еврейского легиона, один из тех, благодаря кому, собственно, и возникло еврейское государство. Влияние политических идей Жаботинского на современную израильскую жизнь актуально и сегодня, его мысли совершенно не утратили своей жгучей точности и жизненной силы. Вероятно, именно по этой причине Д. Быков избрал мишенью историческую личность такого масштаба - ведь чтобы обвинить в несостоятельности целое государство, необходимо подвергнуть обструкции самого яркого его представителя.
    И тут возникает ряд отнюдь не риторических вопросов, обычно задаваемых в подобном случае. Кто такой сам Дмитрий Быков? Зачем ему понадобились нападки на идею возвращения в Израиль? Для чего становиться в позицию яростного поборника ассимиляции? Короче, какова цель?
    На мой взгляд, ответы на эти вопросы связаны с изменением политического климата в России, возможно, с некоторыми переменами в отношении к Израилю, словом, с чем-то в этом роде. Сомнительно, чтобы человек вроде Быкова, в чьих жилах струится не полностью русская кровь, стал бы распространяться в том же духе, скажем, лет десять-пятнадцать назад. Нет, дыма без огня не бывает!
    К числу возможных причин я отнес бы также общее сближение московских правых (то есть "западников") с европейскими "левыми", чей антиизраэлизм временами подозрительно отдает антисемитизмом, хотя, как и Быков, они всеми правдами и неправдами открещиваются от последнего. Но ведь и приснопамятный Антисионистский комитет советской общественности в советское время целиком состоял из евреев и, следовательно, был как бы свободен от подозрений, могущих возникнуть по его поводу. Вообще любопытно, что нападение Быкова на Израиль осуществляется с другого фланга, противоположного тому, кто до последнего времени обладал монополией на охаивание еврейского государства. Почвенники из "Молодой гвардии" и "Нашего современника" нынче уступили место космополитам с примесью еврейских кровей, какие в среде московской богемы, похоже, превращаются в реальную силу. Вероятно, это может рассматриваться и как экивок "почвенникам" - мы, мол, патриоты почище вашего!
    Как бы там ни было, а высокомерные сентенции Д. Быкова о местечковом уровне израильской культуры трудно расценивать как нечто авторитетное - читать на иврите в подлиннике он, скорее всего, еще не научился. Ассимиляция, на которую он так уповает, тоже исключительно спорный пункт: слишком уж полновесно пришлось евреям расплачиваться именно в ХХ веке за слепоту, с которой пытались они двигаться по этому пути, что подтверждается опытом не только Германии, но в какой-то степени и России. Всегда и всюду, полагаясь на других, мы, к несчастью, бываем отвергнуты и исторгнуты, и при этом не имеет особого значения, какой в тебе процент еврейской крови - сто или только пятьдесят! Конечной целью "ассимиляции", как следует из смысла этого слова, должно стать исчезновение того самого народа, "подвигом" которого в рассеянии Дм. Быков как бы восхищается. Если даже оставить на его совести, мягко говоря, спорное утверждение о возвышенной культуротворческой миссии галутного еврейства, все же трудно не заметить очевидного противоречия, содержащегося в призыве "ассимилироваться", отказавшись от бытия в качестве самостоятельного национального организма, и при этом, оставаясь изгоями, совершать "подвиги" во славу мировой культуры, постепенно превращаясь в какой-нибудь другой, но конечно, уже не еврейский, народ.
    И, наконец, об израильских "правых" и их "отвратительной державной" риторике. Дмитрий Быков, человек страшно далекий от израильской действительности, мог бы хоть в этом случае придержать свой длинный язык - ведь не его самого и не близких ему людей взрывали в автобусах и расстреливали на остановках, по-видимому, глубоко симпатичные ему палестинские арабы. Если и прозвучала в данном случае риторика, то прозвучала она из его уст. И потянуло от нее запашком, для которого не подберешь более точного определения, чем кощунство.
    Под занавес хотелось бы выразить надежду, что сказанное мною выше не должно послужить лишним доводом в пользу правоты Д. Быкова и занятой им позиции, которую так и тянет обозвать "ассимиляторской". И хоть обозначить явление еще не означает повлиять на него, все же диагноз болезни ни в какие времена не считался априорно лишенной малейшего шанса бессмыслицей.