Geum.ru

1848), происходил из помещичьей, когда-то богатой семьи. От имений предков (в Нижегородской губернии) до него дошло немного

Вид материалаДокументы

Содержание


Тридцатые годы
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Болдинская осень 1830 г.

В Болдине Пушкин пробыл до последних чисел декабря, проведя там почти полных три месяца. Его задержала в Болдине холера, охватившая весь приволжский район. Были установлены карантины, через которые прорваться было очень трудно. Холера вызвала крестьянские волнения, свидетелем которых был Пушкин. «Народ подавлен и раздражен. Этот 1830 год — грустный год для нас», — писал Пушкин Е. Хитрово, вернувшись в Москву.

Осень всегда была временем особо напряженного творчества Пушкина. Болдинская осень, совпавшая с эпохой чрезвычайного нервного напряжения Пушкина, отличается исключительной плодовитостью. Один перечень произведений, написанных за эти три месяца, дает представление об исключительной творческой работе его. «Скажу тебе (за тайну), — писал он Плетневу по возвращении в Москву, — что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: две последние главы Онегина, 8-ю, 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим annoyme. Несколько драматических сцен или маленьких трагедий, именно: «Скупой Рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон-Жуан». Сверх того написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо. Еще не все (весьма секретно, для тебя единого), написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется — и которые напечатаем также annoyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает». Перечень Пушкина далеко не полон: он называет только готовые к печати вещи. В действительности к этому списку надо прибавить неоконченную «Историю села Горюхина», связанную с замыслом «Повестей Белкина», десятую главу «Онегина», сожженную там же в Болдине, и большое количество предназначавшихся для «Литературной Газеты» статей и заметок, в том числе большую статью, оставшуюся в черновом виде, заключающую в себе ответ критикам за последние годы.

Подобная производительность может быть объяснена лишь тем, что в Болдине Пушкин произвел пересмотр своих старых замыслов и довел до окончательной отделки черновые наброски прежних лет (особенно, по-видимому, 1828 и 1829 гг.). Таким образом, работа в Болдине итоговая, заканчивающая работу многих лет. Болдинской осенью естественно замыкается целый период творчества Пушкина и расчищается путь для нового.

Основной цикл произведений, написанных в Болдине, — маленькие трагедии, — связан с драматургическими опытами Пушкина, восходящими к 1825 г., к году создания «Бориса Годунова». Эта трагедия после неоднократных отказов со стороны Николая наконец была разрешена к печати к, когда Пушкин был в Болдине, печаталась под наблюдением Плетнева. Последние указания по изданию Пушкин посылал Плетневу из Болдина.

«Борис Годунов» был задуман в период западноевропейской (точнее французской) романтической полемики. Доминирующим литературным жанром тогда была трагедия, и окончательная победа за романтиками могла остаться только после победы на театральном фронте. Пушкин разделял взгляды романтиков, разделял и их преклонение перед Шекспиром. «Борис Годунов» был написан Пушкиным до романтических опытов трагедии во Франции. Пока трагедия Пушкина лежала под запретом, многое изменилось. Уже в 1827 г. В. Гюго выступал с опытом романтической трагедии «Кромвель», которую издал с обширным предисловием, своего рода литературным манифестом. Обмен мнений по поводу этого опыта и его теоретического обоснования многое выявил. К 1829 г. относится пьеса Гюго «Эрнани», поставленная 25 февраля 1830 г. Перед этим появилась на сцене драма А. Дюма «Генрих III» и перевод шекспировского «Отелло», сделанный Альфредом де Виньи.

Победа «Эрнани» изменила литературную обстановку. Изменился и самый характер романтизма. В начале 20-х годов французский романтизм тяготел к политической реакции и был проникнут религиозными и монархическими тенденциями. В середине 20-х годов произошло его перерождение, которое вывело его на новую дорогу и обеспечило победу на литературном и общественном фронте: романтики, в лице В. Гюго и его ближайших единомышленников, заключили союз с либерализмом и провозгласили романтизм либерализмом в литературе. Таким образом, восприятие романтической драмы было к 1830 г. совершенно не то, что было в 1825 г. Наконец появились новые формы романтической драмы, в частности в творчестве молодого А. Мюссе, к произведениям которого Пушкин относился с большим сочувствием. Около 1827 г. Пушкин серьезно изучил английский язык и получил возможность широко в подлинниках знакомиться с новыми направлениями в английской литературе. По-видимому, к 1830 г. относится его знакомство с творчеством некоторых английских поэтов, среди прочих с Барри Корнуолем. драматические опыты которого приближались к тому представлению о драме, какое создалось у Пушкина за эти годы. «Борис Годунов», несмотря на все свои смелые отступления от «правил», находился в зависимости от классической традиции. Образ Годунова был традиционно театрален. Борьба противоположных чувств, роковой ход событий, — все это отзывалось приемами классического театра. За эти годы литературные взгляды Пушкина сильно изменились. Когда вышел Годунов, он, перечитав свою трагедию, писал Вяземскому: «Странно читать многое напечатанное».

Естественно, что в Болдине Пушкин обработал свои драматические замыслы, дав трагические произведения, более соответствовавшие убеждениям его этого времени. По-видимому, замысел этих трагедий (кроме переводного «Пира во время чумы») восходит еще к 1826—1828 гг.; но вряд ли у Пушкина было много написано. Создание этих вещей в целом относится именно к Болдинской осени. В них отразилось стремление Пушкина по-новому изобразить трагические характеры. Дон-Жуан и Скупой не были новыми типами на сцене. В этих пьесах Пушкин противопоставлял свою разработку прочной традиции, в частности драматической трактовке этих образов у Мольера.

Классическому принципу единой страсти Пушкин противоставляет принцип широкого изображения характера, в котором доминирующая страсть сочетается с разнообразными сторонами психического уклада. Отсюда — психологическое направление в драматургии Пушкина. Основная проблема маленьких трагедий — индивидуальное поведение человека. Центральное для Пушкина место занимала задача изображения поведения поэта-художника.

Другой цикл болдинских произведений, являвшийся новым в литературной системе Пушкина, представляют собой «Повести Белкина». До 1830 г. Пушкин мало обращался к прозе, здесь же он дал сразу пять повестей, предварив их фиктивной биографией воображаемого рассказчика Ивана Петровича Белкина, скромного мелкого помещика, простодушно записывавшего слышанные им примечательные рассказы. Обычай вводить в повествование воображаемого автора восходит в новой литературе к Вальтеру Скотту, а к концу 20-х годов этот прием получил уже широкое распространение, особенно во французской литературе. Эти литературные биографии обычно носили иронический характер, и в них юмористически выводился какой-нибудь характерный для эпохи тип. Во Франции обычно было обращение к таким биографиям-предисловиям, как к политической сатире. Пушкин избрал своим героем среднего, простоватого, ничем не замечательного помещика. Картины русской крепостной деревни, виденные им в районе южной части Нижегородской губернии, натолкнули его на выбор героя. Что касается до самих повестей, то они не имеют прямого отношения к образу Белкина, а потому Пушкин предупредительно отметил, что Белкин только записал рассказы других вкратце, одним определением, охарактеризовал каждого рассказчика отдельных повестей. К этому времени новелла была сравнительно молодым жанром: бытовые рассказы типа пушкинских, конечно, ничего не имели общего с короткими повестями нравоучительного или нравоописательного характера, которые процветали в XVIII в. Их нельзя возводить даже к таким относительно близким литературным явлениям, как сентиментальные повести Карамзина («Бедная Лиза» и др.).

Аналогичные повести типа воспоминаний о виденном, с несколько ироническим отношением к излагаемому, появляются только в конце 20-х годов, параллельно с развитием романтической повести. В большой моде в это время во Франции были повести в форме воспоминаний участников походов Наполеона. В России уже до 1830 г. имеют успех соответствующие повести Марлинского (Александра Бестужева). Повести Пушкина отличаются от них совершенным отсутствием следов романтизма. В них сочетается занимательность фабулы (по большей части не новой) с четкостью рассказа и простотой бытового изображения. События в них ничем не замечательные и характеры в общем обыденные. Все это разительно противоречило романтическому направлению южных поэм.

В плане повестей И. П. Белкина Пушкиным задумана и частично написана была от имени того же Белкина «История села Горюхина», в которой пародическая природа рассказа уже совершенно обнажена и переходит в социально-политическую сатиру. «История села Горюхина» пародирует общий план «Историй». Возможно, что ближайшим образом Пушкин метил в «Историю русского народа» Н.Полевого, но против воли он писал пародию на всякую историю, в том числе и на «Историю государства Российского» Н. Карамзина. Собственно говоря, это — пародия на историю России вообще, картина крепостной России с ее преданиями, взятая в изображении одной деревни. Горюхино очень похоже на Болдино, и Пушкин здесь неограниченно пользовался своими непосредственными наблюдениями над деревнями, разоряемыми помещичьим управлением. От этой «Истории» осталось лишь начало; об остальном мы можем судить по сохранившимся планам; по-видимому, продолжение не было написано. Но уже то немногое, что Пушкин написал, дает яркую картину крестьянской крепостной деревни, обобщенную до изображения всей России в целом.

В том же плане пародического рассказа написана Пушкиным повесть в октавах «Домик в Коломне», которую Пушкин собирался первоначально печатать анонимно. Эта повесть была задумана как ответ критикам, в частности «Северной Пчеле», требовавшей, чтобы Пушкин воспевал военных героев. Подобно тому как в «Повестях Белкина» Пушкин уклонился от модных военных воспоминаний, заменив их картинами мещанского быта, так и в «Домике в Коломне» он остановился на анекдоте, отнесенном к мелкому мещанскому петербургскому быту. Полемический характер повести обнажен длинным отступлением, в котором Пушкин изображает картину журнальной жизни. Эти строфы потом Пушкин не напечатал, отчасти, вероятно, из желания не раздражать журнальных противников. «Домиком в Коломне» Пушкин защищал свое право выбирать по своему произволу художественные темы. К этому вопросу он вернулся впоследствии и еще яснее его формулировал, когда работал над «Медным всадником» и над «Египетскими ночами».

В Болдине Пушкин закончил «Евгения Онегина». Характер и план этого романа сильно менялся на протяжении долголетнего создания произведения. Еще окончив шестую главу, Пушкин представлял себе план продолжения романа совершенно иначе, чем это осуществилось. В первом издании после шестой главы стояло: «конец первой части», т.е. можно было думать, что за этим последует по крайней мере еще одна такая же часть в шесть глав. Возможно, что неуспех седьмой главы заставил Пушкина сократить план и убыстрить приближение развязки. По этой ли причине или потому, что Пушкин считал в пределах данного замысла все художественные возможности исчерпанными, но он остановился на девятой главе, а затем в окончательной редакции исключил из написанного одну главу, доведя роман до восьми глав (от выкинутой главы остались отрывки «Путешествия Онегина»).

Эти последние две главы давали картину поездки Онегина по России, в которых Пушкин соединил свои новые впечатления от разъездов со старыми (картина Крыма и Одессы). Путешествие приводило Онегина в Петербург, и здесь Пушкин изобразил великосветское столичное общество — результат пребывания своего в Петербурге в 1828—1830 гг. Таким образом, в целом в «Евгении Онегине» отразилась — по изображенному материалу — вся личная биография Пушкина со времени его первого пребывания в Петербурге перед ссылкой на юг, т.е. с 1819 г. Эти изображения, являющиеся отступлениями от действия, и составляли главную часть романа. Впоследствии в набросках послания друзьям, советовавшим продолжать роман, он так характеризовал работу над «Онегиным»: «В его свободную вместительную раму ты вставишь ряд картин, откроешь диараму» или

 

Рисуй и франтов городских

И милых барышень своих,

Войну и бал, дворец и хату,

Чердак и келью и гарем…


Забота о герое его занимала в меньшей степени. Если «Онегину» и привелось начать собой галерею «героев века», то этому более способствовали его литературные потомки — герои Тургенева, чем замысел самого Пушкина. Пушкин, наделив Онегина умом и некоторой привлекательностью, необходимой для отведенной ему в романе роли, в то же время характеризует его как «москвича в Гарольдовом плаще», «слов модных полный лексикон» и даже просто как «пародию». Несколько иначе задуман образ Татьяны — образ, которому Пушкин стремился сообщить большую привлекательность. Этот образ постепенно, по ходу движения романа, оттесняет и заслоняет образ Онегина, в чем Пушкин соблюдает полную гармонию с развитием сюжета: превосходству Онегина в первых главах противопоставлена моральная власть и победа Татьяны в последней сцене.

В первоначальном замысле Пушкина Онегин не оканчивался на последней сцене его объяснения с Татьяной. За этим следовала «десятая глава», в которой Онегин встречался с декабристами. Эта десятая глава была сожжена в Болдине.

Лирические стихотворения Болдинской осени гармонируют с общим настроением Пушкина. Они тоже носят итоговый характер, как бы суммируют результаты его литературной работы за последние годы. В них отразилось его изучение французской, английской, итальянской литературы. Видно, как много читал и изучал Пушкин за последние годы. Но это изучение не вело к той подражательности, какую находим в его ранних произведениях.

Характерно, насколько в это время даже картины природы русской деревни гармонируют с унылым настроением, отразившимся в характеристике крепостной России, данной в «Истории села Горюхина». В этом отношении чрезвычайно характерно стихотворение «Румяный критик мой», в котором русская деревня изображена не в том идиллическом тоне, как во второй главе «Евгения Онегина».

Полемический характер носит стихотворение «Моя родословная», являющееся ответом на булгаринский пасквиль. Здесь Пушкин под предлогом полемики с журналистами, нападавшими на «Литературную Газету» под насмешливой кличкой «литературная аристократия», защищает свое «литературное мещанство». Здесь, наконец, он формулирует то положение, которому впоследствии посвятил он несколько заметок в разных местах: противопоставление бюрократической знати, преуспевавшей при дворе русских императоров, аристократизм которой был часто сомнительным, — падающему старому русскому дворянству, разоренному и невлиятельному, из которого вербовалась русская интеллигенция. Ответ Булгарину разросся в политический памфлет против верхов русского общества, против общественной и политической системы. Характерно, что Пушкин оперирует обычными для него политическими понятиями. Он не забывает отметить исторический факт избрания Романовых, основываясь на политической теории договорного происхождения государственной власти. Не забывает он выдвинуть снова исторический образ Петра, постоянно противоставлявшийся им образу Николая. Здесь параллель особенно усилена тем, что Пушкин останавливается на отношениях его предков к Петру. С этими отношениями контрастирует образ «присмиревшего мещанина», каким Пушкин изображает себя.

Политический памфлет, как и десятую главу Онегина, невозможно было печатать. Но Пушкин его не сжег. Наоборот, он приложил все усилия, чтобы этот ответ Булгарину получил наибольшее распространение. До нас дошло множество копий этого стихотворения, из них некоторые сделаны самим Пушкиным или им поправлены.

Пребывание в Болдине имело еще результат, важный для дальнейшей биографии Пушкина. Здесь он убедился в разоренности и запущенности имения. Он увидел, что будущее его не связано с поместьем. Стать помещиком ему не удалось бы, да он и не чувствовал к тому призвания. Болдино не могло давать доходов. Будущее Пушкина заключалось в том, что он был «грамотей и стихотворец». Самое Болдино было для него местом творчества, а не помещичьих забот.

Кроме художественных произведений, Пушкин написал в Болдине много критических и публицистических статей, которые имели тоже характер подведения итогов пройденному. Отвечая своим противникам, Пушкин сделал обзор собственного творчества. Большая часть его заметок о собственных произведениях относится именно к Болдинской осени 1830 г. Здесь он исчерпал все

литературные замыслы прошлого и, выезжая из Болдина, готов был начать новую жизнь как в личном, так и в литературном отношении.

^ Тридцатые годы

Вскоре по возвращении из Болдина Пушкин, только что ставший помещиком, поспешил отделаться от этого имения. В силу условий «записи» он не мог при жизни отца продать его. И Пушкин поступил так, как поступало большинство разорявшихся помещиков: он обратился в опекунский совет, где имение приняли в залог за 40 000 р. на ассигнации (имение было оценено в 80 000 р.), что за вычетом процентов за год вперед составило сумму наличными 38 000 р. На Пушкине осталось еще обязательство управлять имением, что он осуществлял через своих управляющих, сначала Михаила Калашникова, крепостного его матери, а затем, когда Калашников, как обнаружилось, стал беззастенчиво грабить и разорять имение, его сменил Пеньковский, рекомендованный Осиновой. В 1835 г. Пушкин передал доход от имения вышедшей замуж сестре и от управления имением совсем освободился.

По возвращении в Москву начались приготовления к свадьбе, которая состоялась в Москве 18 февраля 1831 г. Совместная жизнь с родными жены вызывала постоянные столкновения, и Пушкин поспешил с ними расстаться. В мае он переехал в Царское Село, где провел лето. По случаю холеры, которая к тому времени уже охватила Петербург, Пушкин здесь задержался и переехал в Петербург только в октябре по прекращении холеры. С этого времени Пушкины обосновались в Петербурге.

Одновременно с этим Пушкин был зачислен на службу в коллегию иностранных дел, и тем самым его пребывание в Петербурге стало для него обязательным. Незадолго до женитьбы Пушкина умер его ближайший друг по лицею и по литературной работе последних лет — Дельвиг. Тем самым рушились два литературных предприятия Дельвига — «Северные Цветы» и «Литературная Газета», несколько подорванная временным запрещением ее в ноябре 1830 г. за помещение четверостишия Делавиня о жертвах июльской революции и за полемику с правительственной информацией, напечатанной в «Северной Пчеле». Пушкин еще при жизни Дельвига мечтал о превращении «Литературной Газеты» в политический орган. Это ему казалось важным не потому, чтобы он надеялся создать орган для выражения своих политических мнений; он отлично понимал, что в условиях николаевского режима он не мог претендовать на издание независимой газеты и что всякий политический орган в России мог бы существовать только при непременном условии превратиться в официоз. Но введение в газету отдела политической информации ему казалось необходимым условием для создания круга читателей: только добившись широкого распространения своей газеты, Пушкин мог бы успешно бороться с влиянием Булгарина. В 1831 г. Пушкин возбуждал вопрос о разрешении ему издавать политический орган — газету или журнал, но разрешения от Бенкендорфа не последовало. Впрочем, через год, в июле 1832 г., разрешение было наконец дано, но Пушкин им не воспользовался. Когда он писал Погодину об этом разрешении и надеялся еще приступить к изданию газеты, он так характеризовал ее, называя ее коммерческим предприятием: «Часть политическая — официально ничтожная» (в черновике подробнее: «иностранные известия без нравственных примечаний и размышлений елико возможно бесцветно, без движения, без цели; внутренние известия о дождях, об урожае и т.д.»). Таким образом, Пушкин никогда не думал становиться открытым идеологом правительственной политики, и даже когда в 1832 г. ему представился случай издавать газету, то и здесь он не решился принять на себя необходимость официально излагать политические события, и, по-видимому, нежелание стать официозным публицистом было одной из причин его нерешимости, помешавшей осуществлению плана газеты.

Между тем события этого года вели Пушкина к сближению с правительством и в политическом и в личном порядке. Затянувшаяся в 1831 г. польская война вызвала у Пушкина стихотворное выражение анти-польских чувств, истолкованных как верноподданический патриотизм, казенное усердие. Вяземский, в свое время служивший в Варшаве и сохранивший польские симпатии, назвал стихи Пушкина и Жуковского «шинельными» (т. е. официально-поздравительными, сравнивая поэтов с полунищими грамотеями, которые в шинелях разносят по барским домам в Москве поздравительные стихи в надежде на подачку). Совместное выступление с Жуковским, с которым Пушкин провел вторую половину лета 1831 г. в Царском Селе, когда там был и двор Николая I, по-видимому, содействовало некоторому сближению и их политических взглядов. Жуковский стал чаще посредничать за Пушкина у Николая I. Правительство стало обращаться с Пушкиным с большей снисходительностью, хотя и с прежним недоверием. Появление Натальи Николаевны в свете имело результатом ее блистательный светский успех. Николай пожелал ее видеть в качестве украшения своих придворных балов. Для этого ему приходилось проявлять благосклонность к Пушкину, чтобы сохранить благовидность в отношении к его жене.

События 1830 г. и дальнейшее их развитие толкнуло Пушкина к новым занятиям. В политической идеологии того времени история занимала первое место. Необходимость осмыслить политическое значение совершающегося привела Пушкина к новым историческим изучениям.

В 1831 г. в Царском Селе он задумывает писать историю французской революции и начинает изучать французских историков. Это заводит его в изучение европейского средневековья. С новой французской исторической школой в какой-то мере Пушкин был знаком и раньше, но, по-видимому, к этому году относится более основательное изучение трудов Тьера, Минье, Гизо, Тьерри и др. Это изучение привлекает его внимание к социальным корням феодализма и революции, к борьбе буржуазии с аристократией. В связи с событиями во Франции, со спорами и законодательными мероприятиями по отношению к верхней палате пэров — представительству наследственной аристократии — историческая роль дворянства начинает его занимать все более и более. В связи с ним возникает вопрос о параллелизме исторического развития России и Западной Европы и о сравнительной роли аристократии там и тут. Его интерес к вопросам о роли родового дворянства получает естественный выход в исторических изучениях. Служба его сводилась к посещению архивов, где он разыскивал материалы для удовлетворения своих исторических интересов.

Между тем литературные дела его обстояли совсем не блестяще. Вышедший в свет в начале 1831 г. «Борис Годунов» успеха не имел. После опустошительной работы в Болдине в запасе осталось мало неосуществленных литературных замыслов, и литературная производительность Пушкина падает Роман его «Евгений Онегин» летом 1831 г. получил окончательную отделку, и Пушкин на этом оставил свое главное произведение, наполнявшее его творческое время. Конец 1831 г. и весь 1832 г. не дают почти никаких новых художественных произведений. В области журналъно-критической в конце 1831 г. Пушкин выступил с двумя полемическими памфлетами против Булгарина под псевдонимом «Феофилакт Косичкин». Из наиболее значительных литературных произведений этого времени следует назвать его стихотворные сказки, которые он пишет параллельно с работой над ранее начатой сказочной русской драмой «Русалка». Сказки Пушкина представляют особый род его произведений, в какой-то мере связанный с «Песнями западных славян», относящимися к тому же периоду.

Увлечение русскими народными сказками относится к 1824 г., ко времени его пребывания в Михайловском. В письме брату он так описывал свои занятия: «До обеда пишу свои записки, обедаю поздно, после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки. Каждая есть поэма». Пушкинские сказки не ставили себе задачей обработку подлинно русских народных сказок. Сохраняя стиль русской сказки, Пушкин свободно обращался к иностранным источникам, очевидно признавая, что сказка международна. Не брезговал Пушкин и явными подделками, не стремясь к подлинности источника и дорожа только художественной стороной. Особенно явны литературные заимствования в его позднейших сказках из сборника Гриммов («Сказка о рыбаке и рыбке» и др.), из В. Ирвинга («Сказка о золотом петушке»). «Песни западных славян» переведены в значительной части из книжки Мериме «Гузла», которая оказалась литературной мистификацией.

Пушкина привлекал простой стиль народного творчества (фольклора), а не его подлинность. Впрочем, любопытно,что он в то же время занимался и собиранием народных песен. По-видимому, внимание полиции к его сношениям с крестьянами в Святых Горах было вызвано его изучением и записями русских крестьянских песен.

К 1831 г. относится первая попытка большого романа. От этой попытки остались только планы и наброски первой главы. Действие романа должно было происходить на кавказских минеральных водах. Один из героев романа ведет в романе двойную жизнь: он живет среди европейского общества, приехавшего на минеральные воды, и одновременно разбойничает в горах