Фрэнк Заппа Настоящая книжка Фрэнка Заппы
Вид материала | Документы |
СодержаниеБифф Дебри в «Дядюшке Мясе» |
- Настоящая книжка посвящена вопросу, тесно связанному с историей трех русских революций,, 1669.12kb.
- Памятная книжка Олонецкой губернии на 1867 год. Петрозаводск, 1867, 1766.58kb.
- И грянул гром, 603.73kb.
- День и ночь в экономической теории Фрэнка Найта, 135.09kb.
- Література, її завдання І найважніші ціхи («Правда», часть літературно-наукова. Книжка, 879.18kb.
- Влияние травмы на развитие ребёнка Фрэнк Путнам, 218.1kb.
- Книжка выпускника фио, 8.93kb.
- Фрэнк Фаррелли Фаррелли Ф., Брандсма Д. Провокационная терапия: Пер с англ. Екатеринбург., 2812.6kb.
- Д. П. Горского государственное издательство политической литературы москва • 1957 аннотация, 5685.08kb.
- Удачливый торговец Фрэнк Беджер, 3110.6kb.
Цифровое звучание
Чего я всегда терпеть не мог в звукозаписи: независимо от качества звука в динамиках аппаратной, переносишь музыку на аналоговую ленту и приходится мириться с шипением.
Существуют всевозможные искусственные способы скрыть шипение («Долби», «ди би экс», С 4Д), но с магнитной ленты оно не исчезает. Некоторым это безразлично: если программный материал всегда звучит громко, с фузз тоном, не слышно никакого шипения. Но в негромких пассажах, стоит музыке истончиться, стоит появиться промежуткам между нотами, как шипение туда вползает и все портит.
При цифровой записи на ленте шипит разве что микрофон или микшерский пульт. Сама лента не шипит.
Думаю, принцип цифрового звучания станет понятнее, если сравнить его с фотографией в газете. Газетный снимок – не «сплошная фотография»; он состоит из точек, глаз точки различает, и вы видите изображение.
В цифровом звучании звуки можно представить точками или кусочками, но на самом деле каждый из них – ряд цифр. Звук из Реального Мира расщепляется на кусочки и хранится в виде нулей и единиц.
Разрешение в цифровом звуке зависит от степени сэмп линга. Каждый ряд цифр – один «сэмпл», очень короткий отрезок времени. Число таких отрезков в секунду – степень сэмплирования. Чем больше отрезков, тем качественнее разрешение.
В печати глянцевых журналов можно применять точечное изображение с разрешением выше газетного (благодаря плотности бумаги и ее способности впитывать краску). Мы то с вами знаем, что фотография в «Нэшнл Джиогрэфик» – всего лишь скопление точек, но наверняка отличим ее от снимка на первой полосе «Дейли Хорна».
Танцевальная лихорадка
Самым значительным новшеством в современной рок технике стало гнусное маленькое устройство разнообразных габаритов и форм, продающееся под множеством фирменных имен, но обычно называемое «драм машиной» или «ритм машиной». Люди с косыми молниями на одежде применяют этот аппарат, чтобы выдавать жесткие ритмы и отвратительные искусственные хлопки в ладоши, что заставляют американцев «корчить гримасу танцора» (глаза закрыты, губы выпячены – ну, вы поняли, – словно только с такой физиономией и можно безнаказанно совершать идиотские движения задницей).
До появления этого дивного инструмента продюсеры звукозаписи вечно боялись как бы не поплыл темп их популярных пластинок (чересчур быстро в рефрене, когда все вопят что есть мочи; или чересчур медленно, когда поется «я люблю тебя») – кошмарная проблема, из за которой в стародавние времена в течение сеанса записи приходилось делать дубль за дублем в ожидании одного единственного исполнения на ДОЛЖНОМ УРОВНЕ.
Но вот настали «Восьмидесятые Годы» (уф ф) – все мы люди передовых идей, да и студийное время подорожало. Некогда нам сидеть и ждать «должного уровня». Играй, сукин сын, поскорее! Недавно научно доказали, что американцам (едва успевающим собирать всякое дерьмо на конвейере) в драгоценные часы досуга абсолютно НЕВОЗМОЖНО танцевать под любую песню, если она не в размере 4/4 при 120 ударах в минуту. Нас не наебешь! – никаких 119, никаких 121 – дайте нам наши 120 и включите треклятые хлопки! Ох! Ох! Ох! Я танцую! Я танцую!
В других странах культура имеет тысячелетние корни. Нашей культуре всего две сотни лет, и она не такая уж и великая (поскольку свои сундуки мы набиваем по большей части украденым еще откуда то), и все же мы упорно пытаемся навязать это свою «бескультурье» людям всего Остального Мира – людям, которых многие американцы считают «недочеловеками» (разумеется, подобная позиция оправдана, когда речь идет о британцах – но, народ, если серьезно…).
В международном масштабе мы смотрелись бы чуть получше, – и, возможно, «больше доверия» заслужили бы, – делай мы хоть что то из того, что другими делается не одну тысячу лет; хотя бы притворялись, что нам это вроде как нравится, – что мы вроде как цивилизованные, – чтобы уже почти можно было разговаривать с нами, а не только о нас (будто мы сами недочеловеки… чуть ли не британцы).
Хотите верьте, хотите нет, но на земле есть места, где музыку очень ценят. На земле есть места, где все искусства – предмет национальной гордости. А мы заявляемся туда, корчим эту ебучую «гримасу танцора» и требуем, чтобы все нас уважали, – неужели не ясно, что мы делаем из себя посмешище?
Что такое музыка?
Мы находимся на пороге новой эпохи, когда важнее всего станет духовное самосовершенствование. Надо учиться импровизировать на всем – на птице, носке, дымящейся мензурке! И это может стать музыкой. Музыкой может стать все.
^ Бифф Дебри в «Дядюшке Мясе»
Человек с чувством ритма может зайти на фабрику и услышать музыкальную композицию в шуме станков. Если развить эту концепцию, включить в нее свет, поступки, погодные факторы, фазы луны, да что угодно (будь то ритм, который можно услышать или постичь, к примеру, изменение цвета в течение дня или года), все это можно будет потреблять как музыку.
То, что можно потреблять как музыку, можно исполнять как музыку и преподносить публике таким образом, что она будет воспринимать это как музыку: «Посмотри на это. Ты когда нибудь таков видал? Я это для тебя создал. Что значит "что это за поебень?" Это же самый настоящий ЭТЮД, жопа!»
Человек пишет музыкальное произведение и наносит на бумагу примерно эквивалент рецепта, в том смысле, что рецепт еще не пища, только инструкция по ее приготовлению. Если вы еще не полный псих, вы рецепт есть не станете.
Если я пишу на листе бумаги, фактически я этого не «слышу». Я могу представить значение символов на бумаге и как это прозвучало бы на концерте, но ощущение это непередаваемо – им не поделишься.
Пока «рецепт» не воплотится в шевелении молекул воздуха, он не станет «музыкой» в обычном смысле слова.
Исполняемая музыка – своего рода скульптура. Из воздуха в пространстве исполнения ваяется нечто. Затем на эту «длящуюся молекулярную скульптуру» «смотрят» уши слушателей, или микрофон.
ЗВУК – это «информация, расшифрованная ухом». ЗВУК ИЗДАЮТ предметы, способные вызывать пертурбации. Эти пертурбации видоизменяют (лепят) сырье («статичный воздух» в помещении, находящийся «в покое», пока музыканты не начинают его тормошить). Если вы целенаправленно создаете атмосферные пертурбации («воздушные образы») – значит, вы сочиняете музыку.