Памятная книжка Олонецкой губернии на 1867 год. Петрозаводск, 1867

Вид материала

Документы

Содержание Даниловъ и Лекса. Прошедшее Данилова и Лексы. Отъ Кяппесельги до Спасской Губы.

Подобный материал:

• Шайжин Н. С. Заонежская заточница // Памятная книжка Олонецкой губернии на 1912 год., 1847.86kb.
• Ершов М. А. Материалы для истории культуры Олонецкого края // Памятная книжка Олонецкой, 815.81kb.
• Статья А. М. Солнышковой, 674.04kb.
• Абая Кунанбаева Халиолла Оскенкенбаев, учившийся в Омском кадетском корпусе (1859-1867),, 72.18kb.
• 1. Реформа 1867-1868гг в Казахстане, 592.5kb.
• «Город Сарапул. Второй год. Общественные дела. Новая сибирская магистраль: памятная, 1620.22kb.
• Календарь знаменательных и памятных дат по культуре и искусству на 2010 год, 437.15kb.
• Сектор информации по культуре, 577.98kb.
• Г. Шадринска Центральная библиотека им. А. Н. Зырянова, 1331.34kb.
• Архиепископ Аверкий (Таушев), 494.74kb.

Из путевых заметок по Петрозаводскому и Повенецкому уездам // Памятная книжка Олонецкой губернии на 1867 год. Петрозаводск, 1867. С. 30 – 53.

С. 30
ИЗЪ ПУТЕВЫХЪ ЗАМѢТОКЪ

ПО ПЕТРОЗАВОДСКОМУ И ПОВѢНЕЦКОМУ УѢЗДАМЪ.


(Олон. Губ. Вѣд. 1866 г. №№ 26, 27 и 35.)

_____


Англичане убѣждены, что нѣтъ ни одного уголка въ Европѣ, который не былъ бы описанъ въ путеводителяхъ Мёррэя или Брадшау: nil intentatum reliqueurunt! Но, если они и не исключаютъ Россіи изъ числа странъ европейскихъ, то невольно разумѣютъ подъ нею болѣе знакомыя имъ среднюю и южную полосы Россіи; сѣверный, поморскій, и въ особенности обонежскій край извѣстенъ Европѣ но имени и едва-ли не менѣе, чѣмъ внутреннія области Африки. Да и на святой Руси найдется немного людей, которые повѣрятъ, что на озерахъ Ладожскомъ, Онежскомъ, Сандалѣ, Выгозерѣ, Кенозерѣ, на берегахъ рѣкъ Свири, Суны, Водлы и Онеги можно встрѣтить мѣстоположенія, не уступающiя по красотѣ пресловутому Рейнскому прибрежью и до пресыщенiя прославленнымъ картинамъ Италіи, Швейцаріи и Тироля. Въ Олонецкихъ живописныхъ мѣстностяхъ не достаетъ только одного: дивнаго оживленія, сообщаемаго природѣ, расцвѣтомъ человѣческой культуры.

Быть можетъ, мой разсказъ о поѣздкѣ по уѣздамъ Петрозаводскому и Повѣнецкому окажется гласомъ вопіющаго въ пустынѣ и не вызоветъ ни одного путешественника въ Обонежье; но неудачу я припишу неумѣнью разскащика и утѣшу себя хоть тѣмъ, что я не остался нѣмъ передъ дѣвственною красотою Олонецкой природы.


С. 31

Путешествіе, которое я собираюсь описать, было предпринято и окончено въ іюнѣ месяцѣ (1866 г.) небольшимъ обществомъ, члены котopaгo во многомъ разнились между собою по положенію въ свѣтѣ, возрасту и взгляду на жизнь. Общаго между ними было лишь то, что никто не собирался въ эту поѣздку съ цѣлью туриста; всѣ были заняты предстоявшими служебными дѣлами и ревизiями; — а между тѣмъ впечатлѣнія, оставленныя видѣнными мѣстностями, были такъ сильны, что мы, на разставаньи, сговорились записать, какъ съумѣемъ, свои воспоминанiя. Первый разсказъ будетъ не о природѣ, а о скудныхъ въ губерніи памятникахъ старины.


I.

Даниловъ и Лекса.


«Повѣнецъ — міру конецъ», говорятъ мѣстные жители. Зимою чрезъ городъ пролегаетъ торговая дорога, по которой купцы и промышленники Архангельской губернiи сѣверной части Повѣнецкаго уѣзда возятъ пушной товаръ, дичь и рыбу на Шунгу. Лѣтомъ черезъ Повѣнецъ идутъ дальше на сѣверъ только двѣ дороги: одною проходятъ богомольцы со всей Россіи въ Соловецкiй монастырь, другая ведетъ въ Даниловское и Лексинское селенія. Дорога эта нѣкогда тоже служила путемъ для множества богомольцевъ-раскольниковъ изъ губерній Олонецкой и другихъ, сосѣднихъ и отдаленныхъ. Она проложена съ немалымъ трудомъ чрезъ непроходимыя дебри, по горамъ и окраинамъ обрывовъ, но содержится такъ хорошо, что отъ Повѣнца до самаго, Данилова (72 в_.) можно проѣхать въ тарантасѣ.

Первая станція въ 14 в. отъ Повѣнца — Габъ-Сельга, деревня изъ 15 дворовъ, приписанная къ городскому приходу; вторая — Лопская въ 16 в. отъ Габъ-сельги, напоминающая своимъ именемъ


С. 32

объ Олонецкихъ аборигенахъ;^(*) третья — Тихвинъ-боръ въ 21 в. отъ Лопской; отъ Тихвиноборской станціи въ 21 в. Даниловъ. На послѣднемъ волокѣ дорога идетъ по необыкновенно живописному мѣстоположенію: она то пролегаетъ по горному хребту, по сторонамъ котораго непроглядныя дебри тянутся въ безграничную даль, то вьется по обрывистой горной тропѣ: слѣва высоко поднимаются стѣны горъ, обросшія лѣсомъ, справа черезъ сосны и ели виднѣются небольшія красивыя озера. На всемъ пути отъ Повѣнца къ Данилову, на каждой пятой верстѣ, встрѣчаются большіе деревянные восьми-конечные кресты: иные еще покрыты навѣсомъ, другіе покосились на сторону, третьи совершенно обветшали и пригнулись къ землѣ.

Поселенiя по дорогѣ крайне бѣдныя, хлѣбопашествомъ существовать нельзя: нѣтъ хорошихъ земель, да и хлѣбъ вызябаетъ отъ раннихъ морозовъ; жители кормятся полѣсованіемъ и извозомъ: они ѣздятъ раза три или четыре въ зиму къ Бѣлому морю и привозятъ оттуда на продовольствіе себѣ и на продажу: въ первую половину зимы, сельдей и семгу (эта рыба идетъ исключительно въ продажу), а во вторую половину сухую треску, которая до весны сохраняется въ амбарахъ Повѣнца, а въ маѣ мѣсяцѣ везется на судахъ въ С.-Петербургъ. Поселенія не скучены вмѣстѣ, а раскинуты, какъ и по всему уѣзду, выселками изъ нѣсколькихъ дворовъ: по выселкамъ удобнѣе обработывать клочки пахотной и сѣнокосной земли, разбросанной около озеръ среди необозримыхъ лѣсовъ, у выселковъ подъ руками озера для рыбной ловли, лѣсныя чащи для охоты.

Зданія Данилова: колокольня, громадная часовня, множество домовъ, высокія ворота (остатокъ ограды) видны за полъ-версты и болѣе и побуждаютъ предполагать что-то монументальное; но


С. 33

приближеніе быстро разрушаетъ ожиданія. Даниловъ нынѣ куча развалинъ, развалинъ, наводящихъ тоску своимъ запустѣніемъ и жалкимъ обветшаніемъ, и невольно переносящихъ мысль за десятки лѣтъ къ тому періоду времени, когда Выгорѣцкія «общежительства» были не воспоминаніемъ, а центромъ оживленной, хотя и вредной дѣятельности.

Еще и теперь можно замѣтить прежнее раздѣленіе Данилова. Съ одной стороны находятся нѣсколько дворовъ, принадлежащихъ Псковскимъ переселенцамъ, съ другой стороны тянутся постройки бывшаго «общежителъства». Одна изъ улицъ называлась мужскою, другая женскою; между ними лежитъ кладбище. Обѣ улицы обстроены домами и домиками и были когда-то обнесены бревенчатой оградой. На мужской половинѣ особенно выдаются изъ другихъ построекъ бывшая соборная часовня, большая двухъ-этажная богадѣльня, высокая колокольня, домъ большака, гостиная (гостинница); на женской большая столовая и огромная больница. Но всѣ эти зданія поразительно ветхи (кромѣ дома большака) и, если съ чѣмъ нибудь могутъ быть сравнены, то съ мрачнымъ кладбищемъ, которое расположено на холмѣ и на которомъ подъ нависшими соснами и елями также часты развалившіеся деревянные кресты, какъ развалины домовъ на обѣихъ Даниловскихъ улицахъ.

Вглядываясь въ эти останки былаго, вслушиваясь въ говоръ жителей, понимаешь, что тутъ былъ особенный міръ съ своеобразною жизнію и особеннымъ языкомъ. Не только въ Даниловѣ, но и въ окрестныхъ селеніяхъ комнаты до сихъ поръ зовутся «кельями»; названіе «часовни» преобладаетъ надъ названіемъ церкви; семейства и семейный бытъ только съ виду: женъ нѣтъ, а есть «подруги», мущины и женщины почти все съ отечествомъ или прозвищемъ «Богдановыхъ», то-есть незаконнорожденные. Старые крестьяне вазываютъ себя «людьми по вѣрѣ» или


С. 34

«христiанами», православныхъ или своихъ единовѣрцевъ, надъ которыми совершено «понуреніе» (св. крещеніе) — «мірскими». Они осѣняютъ себя большимъ двухперстнымъ знаменіемъ передъ старописанными иконами у себя на дому, живутъ одиноко или съ подругами, избранными съ обоюднаго согласія и съ благословенія родителей, пьютъ и ѣдятъ въ особыхъ чашкахъ и особыми ложками. Въ ихъ внѣшнемъ видѣ, въ выраженіи лицъ есть что-то особенное, стародавнее, чинное. Въ деревнѣ дома расположены не по крестьянски. Войдите въ домъ: онъ раздѣленъ перегородками на небольшiя каморки – кельи. Въ каждой кельѣ множество образовъ стариннаго письма и мѣднолитныхъ иконъ и створовъ; подъ образами старопечатныя и старописьменныя книги, на стѣнахъ изображенiя мифическихъ птицъ, лѣстовки и подручники, на лавкѣ кадильница, въ кельѣ спертый запахъ деревяннаго масла и ладана. Вонъ въ той избѣ за печкой каморка, тѣснѣе другихъ; въ ней тоже виситъ мѣдная икона, повѣшенъ особый рукомойникъ; въ ней живетъ ветхiй старичекъ, у котораго на лбу и на маковкѣ выстрижены волосы. Можете быть увѣрены, что старикъ этотъ осудилъ себя на совершенно одинокое житье, не сообщается въ ѣдѣ и пищѣ даже съ своими домочадцами и не позволяетъ имъ даже молиться на свою икону. Прислушайтесь къ разговору двухъ или трехъ маститыхъ представителей раскола: у нихъ идетъ рѣчь о томъ, надъ чѣмъ были поставлены двѣ первобытныя души Левiафанъ и Енохъ, надъ водою или надъ сушею? Одинъ доказываетъ, что чай пить можно, потому что запрета на него въ писанiи не положено¹; другой оправдываетъ старушку изъ околодка, которая согласилась «на глухую исповѣдь»,^(*) чтобы, въ случаѣ смерти, отвлечь непрiятности отъ родныхъ, но обвиняетъ другую, которая «тѣсноты ради» исповѣдалась вполнѣ; третiй охуждаетъ денежную вѣру


С. 35

Аристовцевъ, по толкованiю которыхъ, человѣку подобаетъ отпѣть себя за живо: тогда душа улетаетъ на небо, а на землѣ остается одно тѣло, которому предоставляется полная свобода грѣшить.

Но все это только слѣды былаго воспоминанія; даже догматовъ и обрядовъ упорно держатся только старые люди. Ихъ осталось въ Даниловскомъ погостѣ 15 м. и 65 ж., въ Лексинскомъ 10 м. и 65 ж., въ Тихвиноборскомь 14 м. и 23 женщ. Можетъ быть въ цѣломъ Повѣнецкомъ округѣ наберется человѣкъ 400 м. и до 500 женщинъ, явно слѣдующихъ расколу; и, если присоединить сюда тайныхъ приверженцевъ Даниловской и Филипповской секты, то число ихъ не превыситъ 800 д. м. п. и 1,500 женск. на 23,000 слишкомъ душъ православнаго населенiя. И это въ Повѣнецкомъ уѣздѣ, въ быломъ центрѣ безпоповщины.

Въ самомъ Даниловскомъ селенiи Даниловцевъ 4 м. и 41 женщина: послѣднiя отъ 50 до 100 лѣтъ отъ роду, и иныя достигли крайняго предѣла человѣческой жизни. Онѣ призрѣваются въ богадѣльнѣ и содержатся на счетъ крохъ, оставшихся отъ прежняго богатства Данилова. Мущины тоже всѣ преклоннаго возраста.

Отъ Данилова къ Лексѣ проѣздъ на половину водою, на половину сухимъ путемъ. Десять верстъ надо плыть по рѣкѣ Выгу въ лодкѣ, которую тянетъ лошадь по бичевнику; въ одномъ мѣстѣ, по милости пороговъ, нужно выходить на берегъ и идти съ полъ-версты пѣшкомъ. На этомъ пространствѣ стоитъ, въ развалинахъ, принадлежавшiй нѣкогда Даниловскимъ сектаторамъ огромный мукомольный заводъ. Отъ Сергiевскаго небольшаго выселка, когда-то скита, расположеннаго при впаденiи рѣчки Лексы въ Выгъ, приходится ѣхать 12 верстъ, въ тряской телѣжкѣ, по каменистой дорогѣ, которая извивается по берегу Лексы. Мѣстность печально пустынна, но на поляхъ видны и теперь слѣды прежней тщательной обработки.


С. 36

Лексинское селенiе расположено посреди лѣсовъ; оно очень живописно. Зданiя бывшаго общежительства сохранились гораздо лучше чѣмъ въ Даниловѣ и даютъ понятiе, чѣмъ могъ быть послѣднiй лѣтъ двѣнадцать тому назадъ. Лекса также раздѣлена на двѣ половины, мужскую и женскую, въ полуверстѣ отъ которыхъ находятся избы Псковскихъ поселенцевъ. На мужской половинѣ замѣтны: большая сборная часовня, столовая, гостиная, на женской другая соборная часовня, колокольня, малая богадѣльня, большая богадѣльня, псалтырня, домъ Галашевскихъ. Мы помѣстились въ послѣднемъ зданiи и долго ходили, разглядывая комнаты. Какъ всѣ раскольничьи постройки, оно со множествомъ входовъ и выходовъ, построено изъ весьма прочнаго матерiала и содержится въ чистотѣ. Комнаты высокiя, окна свѣтлыя, вообще домъ такой, какихъ и въ Петрозаводскѣ не много. Одно отдѣленiе, совершенно пустое, замѣчательно по росписнымъ дверямъ своимъ: на нихъ довольно хорошо изображены разныя апокалипсическiя и символическiя изображенiя: тутъ есть и птицы съ человѣческою головой и «Европiя» въ видѣ величавой женщины; подъ изображенiями объяснительныя надписи.

Въ Лексѣ мы подробно и долго осматривали часовню, больницу и кладбище. Часовня обращена въ православную и передана въ вѣдѣнiе мѣстнаго православнаго священника, совершающаго въ ней службы, но устройство ея и убранство прежнiя. По покосившейся, едва не падающей, лѣстницѣ входятъ въ темную трапезу, въ которой еще видны особыя мѣста, нѣкогда устроенныя для богатыхъ раскольниковъ. Внутри храма вниманiе привлекается иконостасомъ со множествомъ древнихъ образовъ^(*) въ богатыхъ окладахъ, украшенныхъ жемчугомъ и драгоцѣнными камнями. Передъ образами висятъ паникадила съ неимовѣрно толстыми восковыми свѣчами, но еще больше и толще свѣчи сберегаются


С. 37

въ часовенномъ сундукѣ: одна изъ нихъ, которую зажигали въ Свѣтлое Христово Воскресенье, вѣситъ до 5 пудъ. Въ трапезѣ еще цѣлы разныхъ размѣровъ и разновидныхъ формъ кадильницы, подсвѣчники, сосуды для масла, бывшiе въ употребленiи въ прежнее время у раскольниковъ. Часовня эта обветшала, какъ и Даниовскія строенія, не смотря на то, что она была выстроена изъ замѣчательно прочнаго лѣса, безъ поддержки она не простоитъ и 3 лѣтъ; а свободныхъ суммъ на ея поправку, какъ слышно, нѣтъ въ распоряженіи мѣстнаго духовенства.

Въ больницѣ кромѣ просторной общей трапезы, 34 зимнихъ келлій и 17 лѣтнихъ внизу и столько же въ верхнемъ этажѣ. При больницѣ была устроена часовня, нынѣ запечатанная. Кельи – небольшіе чуланы съ обыкновенной уже описанной обстановкой лѣстовокъ, подручниковъ и проч.; лѣтомъ въ нихъ только душно; но зимою воздухъ бываетъ спертъ и испорченъ до крайности. И здѣсь, какъ въ Даниловѣ, доживаетъ свой вѣкъ около 40 согбенныхъ отъ старости женщинъ, которыя едва двигаются отъ дряхлости; только немногія еще могутъ ткать шелковые пояски и шнурки и вышивать шелкомъ, серебромъ и золотомъ бумажники, кошелки и мѣшечки, которыя нѣкогда отдавались за дорогую цѣну пріѣзжимъ благотворителямъ.

Кладбище Лексинское, обнесенное ветхой полуразвалившейся оградой, также часто, какъ и Даниловское, усѣяно крестами и могильными памятниками, изъ которыхъ выдается надстройка надъ склѣпомъ, гдѣ похороненъ одинъ изъ благотворителей Выгорѣцкихъ раскольниковъ, Долгій, съ 9 родственниками; на этомъ же кладбищѣ похоронена Соломонида Мышецкая; — надгробный памятникъ на ея могилѣ уничтоженъ.

Хоть Лекса уцѣлѣла и больше Данилова, однако и она оставляетъ по себѣ преобладающее впечатлѣніе развалинъ и запустѣнія. — Чрезъ пять, много черезъ десять лѣть разрушатся послѣднія


С. 38

постройки, доживутъ свой вѣкъ послѣдніе старики и старухи, становую квартиру перенесутъ въ Шунгу, волостное правленiе въ Выгозеро; дорога отъ Повѣнца заколодѣетъ и замуравѣетъ, и отъ бывшихъ Выгорѣцкихъ общежительствъ останутся одни воспоминанiя, да страница въ мрачной исторiи раскола.

Развернемъ же эту страницу и посмотримъ, чѣмъ были лѣтъ двадцать тому назадъ нынѣшнiя Даниловское и Лексинское селенiя.


II.

Прошедшее Данилова и Лексы.


Безпоповщинскiй расколъ въ Олонецкой губернiи сначала не имѣлъ опредѣленной доктрины. Раньше другихъ сектъ изъ него выдѣлилась Поморская, возникшая и получившая свое развитiе въ Выгорѣцкихъ общежительствахъ, объ основанiи которыхъ записки и преданiя раскольниковъ разсказываютъ слѣдующее:

Инокъ Корнилiй, бывшiй на извѣстной Московской сходкѣ раскольниковъ, вмѣстѣ съ ученикомъ своимъ Захарiею поселился въ восточной части Повѣнецкаго уѣзда, посреди болотъ, простирающихся вдоль рѣки Выга. Онъ сталъ вести пропаганду окрестнымъ жителямъ. Ученiе его состояло изъ общаго всѣмъ раскольникамъ порицанiя церкви и ея таинствъ и изъ проповѣди о иноческой и безженной жизни, о необходимости перекреститься всѣмъ, кто подвергся «еретическому понуренiю» и избѣжанiя всякаго сообщенiя съ «Никонiянами». Къ первымъ переселенцамъ вскорѣ примкнули Соловецкiе бѣглецы: черный дьяконъ Игнатiй, игуменъ Досиѳей, и дьячекъ Шунскаго погоста Данила Викулинъ. Ихъ ученiе быстро распространилось между жителями Шунскаго, Толвуйскаго, Челмужскаго приходовъ и вообще во всемъ такъ называвшемся «Повѣнецкомъ рядку». Еще при жизни Захарiи, въ 1677 году, явилась потребность выстроить часовню для богомоленiя; а съ 1694 года былъ уже основанъ первый


С. 39

Выгорѣцкiй монастырь Даниловскiй; въ которомъ киновiархомъ былъ признанъ Данила Викулинъ. Къ Викулину въ 1695 году присоединились два брата изъ рода князей Мышецкихъ Андрей и Семенъ Денисовы. Приливъ населенiя въ монастырь увеличивался съ каждымъ годомъ; сначала мущины и женщины жили вмѣстѣ въ одной хороминѣ, отдѣляя свои помѣщенiя сперва занавѣскою, потомъ стѣнкой изъ досокъ, но вскорѣ принуждены были выстроить особыя дома для женщинъ и мужчинъ и раздѣлить монастырь на мужской и женской. Въ 1706 г. былъ уже основанъ женскiй Крестовоздвиженскiй и Лексинскiй монастырь въ 22 верстахъ отъ Данилова. Онъ состоялъ въ зависимости отъ послѣдняго и получалъ оттуда казначеевъ, нарядчиковъ и рабочую прислугу. «Большуха» (настоятельница) назначалась по избранiю сестеръ и по усмотрѣнiю Даниловскихъ киновiарховъ. Первою Лексинскою большухою была Соломонiя, родная сестра Денисовыхъ. Кромѣ обоихъ Выгорѣцкихъ монастырей, по иницiятивѣ Денисовыхъ, былъ основанъ Тихвинскимъ урожденцемъ Геннадiемъ Тихвиноборскiй скитъ при рѣчкѣ Геннадiевкѣ, посреди дремучихъ лѣсовъ: сюда набралось много бѣглецовъ изъ Тихвина, Ярославля, Каргополя, Толвуи и Реболъ. Кругомъ монастырей раскинулось множество пашенныхъ дворовъ, 27 скитовъ, отдѣльнымъ же кельямъ и посельицамъ по дебрямъ и горамъ не было счета.

Выгорѣцкое общежительство стало возрастать и особенно усиливаться со времени прибытiя Денисовыхъ. Умъ, выходившiй изъ ряду обыкновенныхъ, краснорѣчiе, громадная начитанность и нѣкоторое образованiе, вынесенное изъ Кiевской академiи, доставили Андрею Денисову первое мѣсто между Выгорѣцкими старшинами и побудили ихъ еще при жизни Данилы Викулина раздѣлить власть киновiарха и, удержавъ за Викулинымъ санъ настоятеля, предоставить Денисову званiе «судiи и правителя» Выгорѣцкихъ раскольниковъ. Но дѣло было не въ званiи: Денисовъ такъ хорошо зналъ окружающихъ, что не нуждался въ какомъ-либо


С. 40

наименованiи для направленiя къ процвѣтанiю раскола. Его власть надъ раскольниками основывалась на умаленiи своей личности до потребностей и нуждъ массы, на умѣньи пользоваться обстоятельствами и непреклонной силѣ воли, которая не останавливалась ни предъ какими препятствiями для достиженiя цѣли. Всѣмъ извѣстно, что оба Денисовы формулировали ученiе Поморской секты въ своихъ сочиненiяхъ и представили первые образцы стройной раскольничьей догматики. Но Андрей Денисовъ заботился не объ однихъ Поморянахъ: онъ сознавалъ солидарность безпоповщины съ поповщиною, и когда поповцы были поставлены въ безвыходное положенiе запросомъ епископа Питирима о ихъ ученiи, явились дьяконовскiе отвѣты, писанные подъ руководствомъ Денисовыхъ, если не ими самими. Основывая скитъ за скитомъ, поселенiе за поселенiемъ кругомъ Данилова, Денисовы захотѣли привлечь и уваженiе поповцевъ къ Выгорѣцкимъ общежительствамъ. Полъ ихъ влiянiемъ небольшой Николаевско-Ладожскiй поповскiй скитъ, основанный бѣглецами изъ Ладоги, между Даниломъ и Челмужами, не имѣвшiй дотолѣ никакого значенiя, сталъ мало по малу процвѣтать; богатые купцы навезли сюда старинныхъ образовъ съ дорогими окладами, построили часовню, большой богадѣльный домъ. Съ той поры поповцы стали стекаться сюда на богомоленiе, а изъ Николаевско-Ладожскаго скита, разумѣется, не пропускали случая посѣтить Даниловъ и Лексу.

Отношенiе Денисовыхъ къ Петровской реформѣ было самое враждебное. Они сознательно противодѣйствовали ей, поддерживая старые порядки сооруженiемъ монастырей, скитовъ, пустынь въ Поморскомъ и Обонежскомъ краѣ, основывая общежитiя съ выборными распорядителями и уставщиками, утверждая раскольничью доматику и проповѣдуя несообщенiя нетолько съ иноземцами, но даже и съ православными. При случаѣ они не задумывались вступать въ прямыя сношенiя съ врагами Петра, и въ письмахъ царевны Софiи къ Мышецкимъ, которыя, по слухамъ,


С. 41

до нынѣ хранятся у раскольниковъ, нашлось бы объясненiе не одной темной интриги, волновавшей царствованiе Петра. Но въ обыденной жизни Денисовы проповѣдывали уступчивость и сдержанность и даже ухитрились снискать нѣкоторое расположенiе грознаго монарха присылкою въ Петербургъ оленей и происками у влiятельныхъ вельможъ. По вступленiи на престолъ Императрицы Екатерины, при чрезвычайномъ усиленiи Поморской секты, Денисовы стали рѣшительно проповѣдывать повиновенiе и покорность предержащей власти, и въ 1842 году Самаринская коммиссiя нашла въ монастырскихъ печатное свидѣтельство постояннаго богомоленiя за Государей.

Съ тою же многознаменательною уступчивостiю умѣли Денисовы улаживать догматическiя и общественныя разногласiя, возникавшiя въ средѣ Выгорѣцкихъ раскольниковъ. Проповѣдуя о дѣвственной жизни, они хорошо понимали, что, если послѣдователи остались бы вѣрны ихъ ученiю, то Поморской сектѣ не просуществовать и полъ-вѣка. Когда многiе изъ сектаторовъ вступили въ браки «спокойствiя и тѣсноты ради» и должны были обвѣнчаться въ православной церкви, фанатики отлучили ихъ отъ общенiя съ собою и заклеймили именемъ «новоженовъ». Денисовы убѣдили ревнителей догмы принять новоженовъ въ свою среду, а за «паденiе» наложить лишь на нихъ тяжкую эпитимiю. Такимъ образомъ и будущность секты была обезпечена, и заповѣдь о дѣвственной жизни сохранена.

Разъѣзжая по цѣлой Россiи, Денисовы всюду старались собирать дорогiя и древнiя рѣдкости для украшенiя своихъ любимыхъ обителей. Сюда было ими свезено множество старинныхъ иконъ, старописьменныхъ и старопечатныхъ книгъ, напрестольныхъ крестовъ, богатой утвари. Самая наружность этихъ драгоцѣнностей, почетъ отдаваемый имъ самими православными, привлекала въ Выгорѣцкiе скиты не мало поклонниковъ. Строгое монастырское чиносодержанiе славилось между всѣми сектами такъ, что отсюда былъ заимствованъ чинъ, введенный впослѣдствiи на Московскомъ


С. 42

Преображенскомъ кладбищѣ пресловутымъ Ковылинымъ. Едва случался между братiею соблазнъ или раздоръ, собиралась сходка, и на ней медоточивая рѣчь Денисовыхъ всегда умѣла направить массу къ благоразумной строгости, оставляя заблудшимъ овцамъ исходъ къ примиренiю чрезъ покаянiе и эпитимiю.

Въ общежительствѣ Денисовыми были учреждены школы для обученiя дѣтей обоего пола грамотѣ, устроены больницы для недужныхъ и богадѣльни для призрѣнiя бѣдныхъ и престарѣлыхъ, заведены мастерскiя для переписки книгъ, иконописанiя и литья мѣдныхъ крестовъ и иконъ. Для обезпеченiя монастырскаго продовольствiя разработано множество пахотныхъ и сѣнокосныхъ земель около монастырей, а въ 1710 году въ Каргопольскомъ уѣздѣ, близь рѣки Чаженки^(*), взято въ оброчное содержанiе болѣе 13,000 десятинъ земли, которыя давали обильную жатву и позволяли содержать большое количество рогатаго скота.

Для распространенiя поморскаго ученiя были разосланы эмиссары по цѣлой Россiи, которые надѣляли совращенныхъ книгами, иконами, наперстными крестами, лѣстовками и привозили въ монастыри богатыя вещественныя и денежныя пожертвованiя отъ ревнителей. Эмиссары эти, слѣдуя примѣру Денисовыхъ, умѣли искусно приспособляться къ умственному и нравственному состоянiю слушателей и не жалѣли жизни и свободы ради успѣховъ своей пропаганды.

Процвѣтанiе Данилова продолжалось и при преемникахъ Денисовыхъ. До 1850-хъ годовъ монастыри красовались высокими оградами, многочисленными часовнями, колокольнями, богадѣльнями, больницами. Цѣлая iepapxiя жила внутри и внѣ ограды: тутъ были большаки, большухи, келари, казначеи, нарядники (надсмотрщики работъ),² уставщики (хранители обряда), чтецы,


С. 43

пѣвчiе, псаломщики и псаломщицы, огородникъ и огородничья, столникъ и столница, истопникъ, повара, иконописцы, христославы, золотошвейки и несчетное множество чернорабочихъ и гостей. Для помѣщенiя ихъ и для разныхъ работъ въ обоихъ монастыряхъ были устроены: гостиныя (гостинницы), соборная келья (мѣсто совѣщанiй), бронная, казначейская, келарьня, швальня, возачья, чеботьня, кожевня, привратная, поварьня, столовыя, десяточныя, псалтирня (гдѣ обучались пѣть), грамотная (школа), хлѣбная, плотницкая, кузнецкая, челядня. Для хозяйственныхъ потребностей существовали погреба, кладовыя, бани, бучая (прачешная), молочница, сараи для соломы, дворы конскiе и для рогатаго скота, мукомольныя мельницы и лѣсопильные заводы.

Подъ вѣдѣнiемъ Данилова состояло 12 пашенныхъ дворовъ или приказовъ и до 30 скитовъ. Пашенные дворы были расположены въ мѣстахъ, обильныхъ покосами и удобныхъ для запашки. Въ нѣкоторыхъ сооружены были часовни и выстроены жилыя помѣщенiя въ видѣ келiй. Тамъ жили большею частiю монастырскiе работники и работницы и занимались для монастырей запашкой, сѣнокошенiемъ и разведенiемъ рогатаго скота. Такiе дворы были: въ Пурнозерѣ, Пажѣ (сѣнные покосы), Пигматкѣ (пристань), Вожмозерѣ (покосы), Половинномъ, Тогмѣ (покосы), Соломаньинѣ, Верхней Лексѣ, Марковскомъ, на Сторонницѣ, Палозерѣ и Линдогорьѣ. Изъ скитовъ наиболѣе замѣчательны были: Тихвиноборскiй, Николаевско-Ладожскiй, Шелтопорогскiй, Огорѣльскiй, Кодозерскiй и Березовскiй. Въ послѣднемъ существовала школа иконописи, въ Огорѣльскомъ рисовали на продажу вѣнчики для покойниковъ и символическiя изображенiя изъ Апокалипсиса, въ Кодозерѣ выливали мѣдныя иконы и кресты.

Повѣренные Выгорѣцкаго общежительства разъѣзжали по Россiи не только для проповѣди, но и съ цѣлями торговыми. Въ низовыхъ губернiяхъ они покупали муку, которая выгружалась въ Пигматкѣ, на Бѣломъ морѣ они имѣли рыбныя ловли и промыслы, уловъ которыхъ былъ обращаемъ частiю на продовольствiе раскольниковъ, частiю для продажи.


С. 44

Множество поклонниковъ посылало ежегодно несчетныя пожертвованiя и приношенiя въ монастыри и шло поклониться ихъ мнимой святынѣ. Богатые раскольники имѣли здѣсь особые такъ называемые братскiе дома, въ которыхъ до 50-хъ годовъ проживали купцы и купчихи изъ Петербурга, Москвы, Архангельска и другихъ городовъ. Для бѣдныхъ посѣтителей было раскрыто множество гостинницъ и британскихъ келiй. Изъ Толвуи, Кижей, Охты посылали сюда дѣтей на воспитанiе. Даже иные православные, введенные въ соблазнъ ловкими разсказами объ общемъ, будто-бы, уваженiи «старой вѣрѣ» или правильнѣе сказать слухамъ о привольномъ житьѣ въ Выгорѣцкихъ скитахъ, отправлялись на побывку въ Даниловъ и посылали туда деньги на поминовенiе родственниковъ.

О прежнихъ средствахъ Данилова и Лексы можно составить понятiе потому, что въ 1854 г. на одной мужской половинѣ Данилова существовало до 200 келiй; въ 1835 году на мукомольной мельницѣ вымолачивалось до 4,000 четвертей ржи, за продажу крестовъ выручалось до 5,000 рублей, за переписку сочиненiй до 15,000, а весь доходъ общежительства простирался до 200,000 руб. При такомъ доходѣ раскольники могли содержать въ обоихъ монастыряхъ въ 1833 году до 1020 душъ м. п. и 1800 ж., въ 1853 г. до 800 душъ обоего пола. Въ 1854 и 55 годахъ всѣ вышеназванные монастыри, скиты и т. п. были уничтожены; незаконно въ нихъ проживавшiе высланы и такимъ образомъ это вредное и влiятельное гнѣздо безпоповщинскаго раскола – безвозвратно потеряло силу и значенiе.

Для блага святой Православной церкви, для преуспѣянiя на пути образованiя всего Олонецкаго края можно искренно порадоваться, что все вышеизложенное обратилось теперь въ преданiе, хотя и свѣжее еще, но которому съ трудомъ вѣрится. Остается только желать, чтобы мѣстность Данилова и Лексы сколь возможно скорѣе утратила свой настоящiй мрачный характеръ, чтобы полуразрушенные памятники раскола были срыты, и чтобы свѣтъ


С. 45

истинъ Евангельскихъ и уваженiе къ св. Православной церкви укрѣпились тамъ на твердыхъ, незыблемыхъ началахъ.


III.

Отъ Кяппесельги до Спасской Губы.


Въ д. Кяппесельгѣ (29 iюня) мы покинули почтовый Повѣнецкiй трактъ и направились въ глубь Корелiи, почти паралельно границъ уѣздовъ Петрозаводскаго и Повѣнецкаго, черезъ Тивдiю, Уссуну и Койкары, въ Линдозеро. Отъ почтовой станцiи до Лижмозера путешественникъ можетъ выбирать между ѣздой верхомъ, ходьбой пѣшкомъ и переѣздомъ въ саняхъ. Да, въ саняхъ. Тамъ, гдѣ поѣздъ плохъ, въ Олонецкой губернiи употребляются телѣги, таратайки или кабрiолеты, верховыя лошади; гдѣ можно плыть – лодки; гдѣ нельзя ни проѣхать, ни проплыть – идутъ пѣшкомъ, ѣдутъ верхомъ, на дровняхъ, въ саняхъ, пожалуй въ качалкѣ; кладъ везутъ на волокахъ. Волока – это длинныя оглобли, у которыхъ нижнiе кницы толсты, загнуты для волоченья по землѣ и скрѣплены пелекладиной; къ перекладинѣ прикрѣпляютъ доски, и на нихъ кладутъ багажъ путника. Качалку устраиваютъ между двумя лошадьми, и крестьяне увѣряютъ, будто ѣхать въ ней очень покойно «какъ въ зыбкѣ (въ колыбели)». О другихъ способахъ переѣзда упомяну только, что въ Каргопольскомъ уѣздѣ по небольшимъ рѣчкамъ въ лодкахъ не гребутъ, а «пихаются». Гребецъ упирается весломъ въ берегъ и подвигаетъ впередъ лодку.

И такъ мы двинулись въ путь: кто верхомъ, что въ саняхъ, кто пѣшкомъ. Былъ удушливо-жаркiй день, тропа приходилась какъ разъ противъ лучей солнца, мирiады оводовъ, мухъ и мошекъ носились около лошадей, но въ сумятицѣ садились и на людей и, вѣроятно по ошибкѣ, пробовали кусаться, и, если кто нибудь не успѣвалъ принять предосторожности, то мгновенно бывалъ укушенъ до крови. Дорога была насмѣшкой надъ этимъ именемъ: между чащей корбы (дремучаго лѣса, выросшаго на


С. 46

болотѣ) тянулась узенькая тропа, усѣянная большими и острыми каменьями, кочьками, корнями, изрытая ямами; въ топяхъ, на большихъ протяженiяхъ, были настланы мостки, то есть въ грязь брошены бревна и жерди: изъ нихъ одни сгнили, другiя перевертываются, когда на нихъ ступишь, третьи торчатъ вверхъ и внизъ. Вотъ они знаменитые мосты, которые, ведя коня одной рукой, другой настилалъ Илья Муромецъ отъ Чернигова къ Кiеву, и дорога, должно быть, была дорога, которая до исправленiя богатыремъ считалась заколодѣвшею и замуравѣвшею.

Отбывши невольную дорожную повинность, усталые, истомленные зноемъ и искусанные гнусомъ, мы добрались кое-какъ до береговъ Лижмозера, гдѣ пересѣли въ лодку. Солнце было на закатѣ, къ вечеру появились тучи комаровъ; но за то насъ везли быстро дружной граблей³. Гребцами были лихiе и безстрашные «гагары», жители Лижмозерскаго острова, которымъ каждый день по нѣскольку разъ приходится переплывать озеро: на ихъ островѣ только усадьбы, а пашни, пастбища и сѣнокосы за озеромъ. Даже крестьянки Лижмозерскiя, чтобы подоить коровъ, должны каждое утро, не смотря ни на какую погоду, переправляться на «мандеру» (материкъ). Лижмозеро въ длину верстъ 13, а въ ширину кажетъ гораздо менѣе потому, что горизонтъ заслоненъ нѣсколькими большими островами. Берега низменныя, болотисты и поросли густымъ лѣсомъ. На твердой землѣ насъ ждали верховыя лошади, на которыхъ, такой-же отвратительной дорогой, какъ и до Лижмозера, мы добрались до селенія Тивдіи.

Рядомъ съ Тивдіею находится знаменитая Бѣлая Гора и Тивдійскія мраморныя ломки. Стѣны доломитовиднаго мрамора выше 12 саженъ поднимаются надъ горизонтомъ воды и далеко тянутся вдоль берега. Ихъ почернѣлыя, разорванныя массы привлекаютъ вниманіе не одною своею живописностью: вездѣ видны слѣды человѣческаго труда. Разнородныя глыбы мрамора, осколки и щебень разбросаны у подножья горы. На нее взбираются по природной каменной лѣстницѣ, которой ступени приспособлены


С. 47

для ходьбы гигантовъ и гдѣ обыкновеннымъ смертнымъ приходится лѣзть и цѣпляться, чтобы пробраться на самую вершину. Оттуда можно окинуть взглядомъ на далекое пространство ломки, ряды скалъ, длинную полосу рѣки и ея безплодныя берега.

Мраморъ, добываемый на ломкахъ, бѣловатаго цвѣта съ красноватыми жилками, верхнія слои его свѣтлѣе, нижнія темнѣе и порой переходятъ въ зеленоватый оттѣнокъ. Его добывали, отдѣляя большія глыбы отъ кряжа порохомъ: этоть способъ легче разбуриванья клиномъ, но за то отъ сильнаго сотрясенія при взрывахъ вся каменная масса получаетъ трещины, и такимъ образомъ значительное количество мрамора пропадаетъ безъ всякой пользы. Вообще разработка мрамора порохомъ признана въ Европѣ окончательно вредною и въ Алжиріи на значительныхъ ломкахъ «ѵегdе аntiе» безусловно замѣнена отдѣленiемъ глыбъ посредствомъ деревянныхъ клиньевъ.

Въ прежнее время Тивдійскія ломки состояли въ вѣдѣніи Кабинета Его Императорскаго Величества; къ нимъ было приписано нѣсколько сотъ мастеровыхъ и у Бѣлой горы былъ устроенъ заводъ, на которомъ производились значительныя работы, напримѣръ для Исакіевскаго собора. Нышѣ экспедиція упразднена, заводь разрушился, мастеровые, перешедшіе въ вѣдѣніе мировыхъ учрежденiй, работаютъ только мелкія вещи. Отдѣлка мраморныхъ издѣлій очень грубая, а цѣна весьма высока: пара подсвѣчниковъ стоитъ до 1 р. 50 к., пепельница незатѣйливой работы столько же, небольшія вазы отъ 6 рублей и дороже. Но и этихъ подѣлокъ весьма не много, и мастеровые предлагаютъ проѣзжимъ большею частію прессъ-папье въ формѣ книжекъ, яйца, да плитки.

Глядя на необыкновенное богатство мраморныхъ породъ (здѣсь считаютъ до 30 видовъ мраморовъ, песчаника, аспида, брекчіи и проч.), невольно приходитъ на мысль, какую пользу могло бы извлечь изъ нихъ мѣстное населенiе, если бы нашелся предпріимчивый человѣкъ, который захотѣлъ бы затратить небольшой капиталъ, время и трудъ на добывку мраморовъ и отправку ихъ


С. 48

въ глыбахъ въ С.-Петербургъ. Доставка водою до озера Онего была бы самая легкая: стоило бы только прокопать небольшой перешеекъ между озерами Онегомъ и Сандаломъ или устроить тамъ желѣзноконную дорогу; отъ Онега же до столицы путь не представляетъ никакого затрудненiя. Подобнаго рода предпрiятiе заняло бы много рукъ и доставило бы краю гораздо больше выгодъ, чѣмъ теперешнее производство плитокъ, прессъ-папье и чернильницъ плохихъ рисунковъ и топорной отдѣлки.

Отъ ломокъ мы поплыли въ большой лодкѣ къ р. Уссунѣ. Наступила ночь. Спутники мои улеглись въ разныхъ положенiяхъ, но мнѣ не спалось и привелось по неволѣ слѣдить за всѣми подробностями нашего сорокаверстнаго плаванья. Путь лежалъ разными небольшими озерами и рѣчками черезъ рѣку Ниву въ Пальозеро. Чѣмъ дальше подвигались мы, тѣмъ ближе сдвигались вмѣстѣ берега рѣки. Начались пороги, лодка задѣвала за камни. Часть гребцовъ вышла на берегъ и потащила насъ на бечевѣ, которая поминутно задѣвала за побережныя поросли. Не смотря на все старанье нашихъ перевощиковъ сохранить тишину, между ними поминутно слышатся переговоры, порою сдержанная брань и междометiя испуга и взаимнаго одобренiя. Вотъ ни какъ не могутъ отцѣпить веревки отъ кустовъ и лодка остановилась; вотъ мы сѣли на мель и нужно дружное усилiе всего экипажа, чтобы сдвинуть лодку съ мѣста; вотъ одинъ изъ свѣжихъ гребцовъ потихоньку полѣзъ по борту на смѣну уставшаго товарища; перебираясь, онъ неосторожно наступилъ колѣномъ на животъ одного изъ нашихъ спутниковъ, молодаго человѣка, который во снѣ расчистилъ себѣ мѣста въ волю и сладко раскинулся на цѣлой половинѣ лодки: раздалось гнѣвное восклицанiе, виновный единымъ взмахомъ ноги сверженъ съ борта, за который едва успѣлъ уцѣпиться обѣими руками и жалобно взываетъ съ воды къ товарищамъ: «Brihat, brihat, terembi, terembi!» (Братцы, помогите поскорѣе)!

Ночь была свѣтлая, какъ всѣ iюньскiя ночи на дальнемъ сѣверѣ,


С. 49

погода тихая. Лодка по немножку подавалась впередъ между кустовъ и деревьевъ, которыя порою наклонялись надъ нами сводомъ. Вода въ рѣкахъ и озерахъ такъ прозрачна, что на значительной глубинѣ можно видѣть подводные камни, водоросли, затонувшiя бревна и жерди. Вотъ наконецъ и Пальозеро; къ нему надо пробраться узкимъ и мелкимъ каналомъ. Гребцы всѣ на берегу и протаскиваютъ лодку; но она засѣла на лудѣ (подводномъ камнѣ) и ни съ мѣста. Ободряющiя междометiя все шумнѣе, переходятъ въ громкiй крикъ и будятъ пассажировъ, которые со сна не могутъ разобрать, что съ ними дѣлается. Сколько могутъ разобрать бѣглый говоръ гребцовъ, они начинаютъ усумняться, не штуки ли водянаго виною нашей напасти; но отчаянное общее напряженiе сдвигаетъ наконецъ лодку въ Пальозеро.

Это – огромная масса воды; на западной сторонѣ озера высятся дiоритовые кряжи; другiе берега пониже и поросли колоннадами пятнадцати и двадцати-саженныхъ сосенъ; на окраинѣ побережья мелкiй тальникъ и низкорослая береза; кое-гдѣ съ береговъ нависли надъ водою камни, покрытые мхомъ, у которыхъ плаваютъ цвѣты и листья бѣлой кувшинки; въ мелкихъ губахъ колеблются чащи тресты (carex flava), которая наклоняется въ воду при проѣздѣ лодки и медленно за тѣмъ выпрямляется. Часы идутъ одинъ за другимъ, лодка проплываетъ съ попутною повѣтерью на парусѣ десятки верстъ, а васъ окружаютъ все тѣ же однообразныя картины безмолвной природы, выше людской радости и печали, но за то ничего не говорящiя ни о прошедшемъ, ни о настоящемъ, ни о будущемъ края.

Къ 8 часамъ утра стало холоднѣе, повѣтерь перешла въ сильный встрѣчный вѣтеръ, но къ счастiю мы были въ полуверстѣ отъ Уссуны, гдѣ насъ ждали телѣги. Напившись чаю на живописномъ берегу озера, подъ навѣсомъ густаго сосноваго и еловаго лѣса, мы отправились въ дальнѣйшiй путь. Дорога шла берегами Суны на Койкары. На полпути мы сошли съ телѣгъ и черезъ чащу лѣса по непроходимой почти тропѣ спустились къ


С. 50

руслу Суны и увидѣли водопадъ Поръ-Порогъ. Въ полуверстѣ отъ него другой порогъ Гирвасъ.

Всякiй, я думаю, испытывалъ въ жизни какое-нибудь необыкновенное сильное впечатлѣнiе. Иными завладѣваютъ потрясающiе звуки генiальнаго музыкальнаго произведенiя, другими стихи великаго поэта, третьими страстная рѣчь оратора. Такое же совершенно ошеломляющее чувство, въ которомъ весь отдаешься предмету, испытали мы при видѣ водопадовъ Поръ-Порога и Гирваса. Пробившись чрезъ несмѣтное множество скалъ, Суна спокойно течетъ въ песчаныхъ берегахъ и вдругъ, на полъ-дорогѣ къ своему устью, встрѣчаетъ предъ собою непреступныя дiоритовыя скалы. Она напрягаетъ всѣ силы для боя съ этими врагами, и три порога: Гирвасъ, Поръ-Порогъ и Кивачь представляютъ три момента этой борьбы: трудность перваго выступа, ожесточенiе разгара битвы и торжество побѣды. Въ Гирвасѣ рѣка на цѣлой полуверстѣ прокладываетъ себѣ путь черезъ утесы, порой сжимается въ берегахъ въ узкую ленту, въ нее вдвигаются камни и цѣлыя скалы, но она бѣжитъ мимо ихъ, черезъ нихъ, пробиваетъ ихъ насквозь. Если глядѣть на Гирвасъ съ крутизны берега, то волны Суны, покрытыя на необъятное пространство бѣлой пѣною, кажутся утомленными и обезсиленными, но съ надводныхъ утесовъ ясно видишь, сколько страшной силы въ медленномъ и сдержанномъ теченiи рѣки: каждый шагъ ея покупается упорной борьбой, но за то первая гряда горъ взята приступомъ. Въ Поръ-Порогѣ три водопада падаютъ одинъ за другимъ на сорока или тридцати саженяхъ съ ужасной вышины. Гулъ паденiя далеко разносится по лѣсу, а вблизи превращается въ страшный ревъ. Сойдите на утесъ, который врѣзался въ рѣку у третьяго водопада, и вы почувствуете себя въ самомъ центрѣ боя. Скала на половину сокрушена волнами и потрясается въ основанiи отъ ихъ набѣга. Направо слышны удары водъ, которыя переносятся черезъ преграды первыхъ двухъ паденiй, внизу кипитъ цѣлый хаосъ глухихъ звуковъ и неясныхъ очертанiй.


С. 51

Синiя сверху волны какъ бы исчезаютъ въ пучинѣ черныхъ водъ и желтоватой пѣны, перепрыгиваютъ черезъ темно-красные камни, бросаются съ громомъ черезъ скалы и бѣшено низвергаются⁴ внизъ, разбрасывая вокругъ побѣдные столбы серебряной пыли, которые на лучахъ солнца сiяютъ всѣми цвѣтами радуги. Каменныя громады обѣихъ береговъ смотрятъ безучастно внизъ, какъ будто отказываясь отъ безполезной помощи побѣжденнымъ товарищамъ. На лѣво сверкаетъ синяя пелена водной массы, которая отдыхаетъ между песчаныхъ береговъ, приготовляясь къ послѣдней схваткѣ съ врагами на Кивачѣ.

Посреди угрюмой природы края видъ Онега и этихъ трехъ водопадовъ отвлекаетъ мѣстнаго жителя отъ однообразiя, навѣваемаго суровымъ климатомъ, восьмимѣсячной зимой, непроглядными лѣсами, безконечными болотами. Здѣсь все говоритъ объ удачѣ молодецкой, здѣсь сложился и выложился въ мощную тираду богатырскiй вызовъ:


«Долголь мнѣ жить дома, тѣшиться

«Во глупомъ, въ маломъ во ребячествѣ?

«Пора-времячко съѣздить въ раздольице чисто поле,

«Поразмять своего плеча богатырскаго,

«Поразгонять своего бурушка косматаго,

«Отвѣдать силы-удачи молодецкiя»!


Кто былъ изъ насъ постарше, присѣлъ у самаго водопада на камни и вглядывался въ дивное зрѣлище, быть можетъ, переносясь мыслiю въ пережитое; молодежь сновала по скаламъ, сбрасывала внизъ колья и бревна и любовалась ихъ исчезанiемъ въ пѣнѣ.

Отъ Койкаръ сквернѣйшая дорога ведетъ въ Линдозеро. Пришлось извѣдать всю прелесть ѣзды въ саняхъ лѣтомъ и тридцать верстъ прискакивать на каменьяхъ, перебрасываться съ боку на бокъ на мосткахъ и для отдыха людямъ и лошадямъ дѣлать привалы посреди лѣса съ грустнымъ сознанiемъ, что вмѣсто покоя


С. 52

ожидаетъ перспектива надѣванья куколя^(*) для защиты отъ тьмы комаровъ. Въ Линдозерѣ мы раздѣлились; часть возвратилась назадъ въ Петрозаводскъ, другая направилась въ окрестности, съ серiозною цѣлiю осмотрѣть вновь устроенную дорогу къ Валазминскому заводу, въ пустынныя и угрюмыя дебри Поросъ-озерскiя, а оттуда окольнымъ путемъ въ Повѣнецъ и далѣе. Отъ Линдозера до Спасской губы путь идетъ по гребню горъ: поминутно нужно то стремглавъ опускаться внизъ, то подыматься на отвѣсную почти крутизну. По сторонамъ дороги взглядъ теряется въ разнообразiи горъ, долинъ, лѣсовъ, озеръ и рѣчекъ. Мѣстами, какъ будто волшебствомъ, внизу развертываются необъятныя панорамы.

Но избытокъ живописныхъ мѣстоположенiй не разлученъ здѣсь съ скудностiю удобныхъ для культуры земель, а это, разумѣется, не благопрiятно благосостоянiю мѣстнаго жителя: онъ кормится охотой, рыбной ловлей, вывозомъ руды изъ Финляндiи и отчасти землепашествомъ. Полѣсованье нынѣшнiй годъ доставило крестьянину мало выгодъ по случаю оскудѣнiя бѣлки и дичи, а деньги, заработанныя отъ извоза зимою, всѣ пошли на покупку хлѣба, которому три года сряду былъ совершенный неурожай въ этихъ мѣстностяхъ. Недостатокъ въ продовольствiи сталъ особенно ощущаться съ ноября мѣсяца минувшаго года, и съ той поры крестьяне неотступно просятъ о ссудѣ имъ казенной муки или, по крайней мѣрѣ, о продажѣ ея на наличныя деньги. Во время нашего пути сдѣлано было многое для снабженiя хлѣбомъ мѣстности, наиболѣе нуждающейся. Безденежье почти повсемѣстно и чтобы добыть нѣсколько рублей на куль муки, жители Петрозаводскаго и Повѣнецкаго уѣздовъ отдаютъ за безцѣнокъ масло, яйца, домашнiй скотъ. Къ Петрову дню коровы продавались въ Петрозаводскѣ по 8-ми и 7-ми рублей. Да сохранитъ


С. 53

Провидѣнiе насъ отъ новаго неурожая! Пока всходы повсюду хороши; блеститъ надежда на хорошiй урожай; но печальная мысль о возможности морозовъ, въ iюлѣ, заставляетъ невольно бояться за будущее.


30 iюня 1866 г.


_______