Товстоногов
| Вид материала | Документы |
СодержаниеВиктор Розов. «ЗАТЕЙНИК» |
Виктор Розов. «ЗАТЕЙНИК»
Сорокин — Вячеслав Г.
Селищев — Валерий Г.
298
После просмотра.
ТОВСТОНОГОВ. Этот отрывок вызывает уныние, потому что, сколько мы его ни смотрим, вы никак не можете выйти из переживальческой области, из словесной сферы. Правда, материал именно тем и труден, что весь погружен в текстовой пласт. Поэтому особенно точно надо вскрыть действенную сторону кусков. Слава, какое у вас сквозное действие в первой части сцены до монолога?
ВЯЧЕСЛАВ Г. Может, я скажу не точно сформулированное действие, к точному мы еще не приблизились...
ТОВСТОНОГОВ. Ну, а что приблизительно? Хотя «приблизительность» и есть тот фактор, который не позволяет вам выплыть из болтологии.
ВЯЧЕСЛАВ Г. Я все время чувствую состояние неудобства перед Селищевым, отсюда действие...
ТОВСТОНОГОВ. Никакого действия не было! Вы пытались играть «состояние неудобства», а это сыграть невозможно! Весь смысл методологии, всего того, чему мы вас учили, — уйти от игры состояния. А вы, оказывается, играли «неудобство». Вот поэтому ничего не получается.
ВЯЧЕСЛАВ Г. Я не хотел играть состояние неудобства. Это обстоятельство, которое я пытался преодолеть. Но что делать, преодолевая? Есть разные варианты действия. Каждый из них дает иную логику существования. И никак не остановиться, чтобы сказать себе: вот оно, нашел! Например, один из вариантов действия: мне нужно завести себя на разговор.
ТОВСТОНОГОВ. И для этого напиваетесь?
ВЯЧЕСЛАВ Г. Напиваюсь, чтобы осмелеть. Или другой вариант: пришел, готовый к разговору. Мешает неуверенность в виновности Селищева. Нужно кое-что проверить, вызвав его на откровенность. Пью, чтобы вызвать на откровение. Тогда по действию: сдержать себя, чтобы не устроить преждевременный скандал, не сорваться.
ТОВСТОНОГОВ. М-да. Сейчас ни то, ни другое не читается. Не выстроено. Заставляете нас слушать слова, а столкновения нет. Упивались бытовым правдоподобием. Мнимое обманчивое увлечение, на которое вы постоянно клюете. Самообман. Конфликт между вами не высекается.
ВЯЧЕСЛАВ Г. Репетируя вчера с Аркадием Иосифовичем, мы сделали маленькое открытие. Оно подтверждается и некоторыми ремарками. Но это иной вариант действия: хочу рассчитаться с Селищевым, но мешает страх. Прошлый страх еще не прошел.
КАЦМАН. Тогда водка нужна, чтобы преодолеть барьер страха. Водка — способ осмелиться и сказать!
ТОВСТОНОГОВ. Водка, чтобы набрать силу? Но это прямо противоположно определению «сдержать себя». Тогда эта версия сразу исключается. Если Сорокин сдерживает себя от желания сказать правду, значит, барьер страха преодолен.
КАЦМАН. Что непреложно? Двадцать лет пролетело, как трудно взять барьер через столько лет! И второе: Сорокин не уверен, прав ли он?
ВЯЧЕСЛАВ Г. Во второй части сцены я ухожу от разговора, а Селищев меня вытаскивает на откровение! Почему я там ухожу от темы? Вот вопрос, который меня держит! Может быть, ответ на этот вопрос имеет отголосок в первой части? Вот почему я там ухожу от разговора, какая может быть логика?
ТОВСТОНОГОВ. Ко второй части мы придем, тогда обратным ходом проверим наши рассуждения в первой. Стало быть, по какому пути ведем поиск? Не по логике сдерживания, а преодоления. Что же по действию?
КАЦМАН. Я бы пошел по версии: рассчитаться, взять барьер. А мешает страх. Если проверить несколько фактов и убедиться, что Селищев преступник, то прижать его, даже дать в морду — вот что он хочет.
ВЯЧЕСЛАВ Г. Значит, все-таки цель — месть?
КАЦМАН. Ну, почему только месть? Затвердил: «Месть-месть, не хочу мести!»
ГЕННАДИЙ Т. Свести счеты ведет к мести. Сквозное дает характер.
ВЯЧЕСЛАВ Г. Да! Месть делает меня, Сорокина, мелочным!
2
99¶КАЦМАН. Жизнь одна, Слава! Другой у Сорокина не будет! Мы говорили: по сквозному роли — поймать момент истины, восстановить справедливость! Если вы в результате сможете прожить этим сквозным, то мелочности не будет!
ТОВСТОНОГОВ. Как показывает практика, тут многое зависит от личности артиста. Если вы, как актер, как человек, действительно ощущаете высоту нравственной проблемы, то не позволите себе быть мелочным. Тут проявится и заложенное автором, и ваше личностное. Восстановить истину — это вновь подняться с колен. Плюнуть на истину, убежать от нее, затаиться — опуститься окончательно. У Сорокина один шанс, другого не будет. А у Селищева что?
ВАЛЕРИЙ Г. По сквозному? Заставить Сорокина примириться с жизнью, с его положением.
ТОВСТОНОГОВ. Двадцать лет не виделись. Что за садистическая задача такая?
ВАЛЕРИЙ Г. Садистическая? Наверное. Ведущее обстоятельство пьесы в том, что произошло двадцать лет назад, и, как вывод, мое чувство вины перед Сорокиным. Но я не считаю себя единственным виновником того, что было. Это он так считает. И признаваться в вине не буду, даже под расстрелом, тогда что остается? То, что и говорю: примирить его с жизнью. Иначе мне не нужна была бы эта встреча. Я же ее инициатор. Я же даю деньги, заставляю Сорокина купить водку, закуску.
ТОВСТОНОГОВ. Разве вы догадываетесь, что Сорокин знает правду?
ВАЛЕРИЙ Г. Я написал записку, спровоцировал отца на разговор с Сергеем. Знаю, что после разговора с моим отцом, сотрудником НКВД, Сорокин пропал.
ТОВСТОНОГОВ. А о том, что Галина рассказала Сорокину правду, вы знали?
ВАЛЕРИЙ Г. Нет, конечно. Она ни тогда, ни став моей женой, в общем, все эти двадцать лет ни слова не проронила. Но эта моя провокационная записка, мол, не женюсь на ней, покончу с собой, — была. И меня мучает, я бы сказал, совесть. И, если Сорокин примирится с сегодняшним положением, с его жизнью, с меня спадет груз двадцатилетней давности. И, значит, все прекрасно!
ТОВСТОНОГОВ. Почему Селищев предлагает выпить за Галину?
ВАЛЕРИЙ Г. Вся моя логика проистекает от ведущего обстоятельства: преступление в прошлом. Оно было связано с Галиной. Почему предлагаю выпить за нее? Не только потому, что у нее день рождения. Это по тексту. А на самом деле, проверить, осталось ли что-нибудь у Сергея от его прежней любви?
КАЦМАН. Вот что пугает, Георгий Александрович? Вроде бы, в рассуждениях Валерия есть логика, а на площадке ничего не понятно. Захотел «проверить, осталось ли что-нибудь у Сергея»? Но даже не вспомнил, что у нее сегодня день рождения! Почему выбрал именно этот момент? Не может же быть так, что Галина просто подвернулась под руку? Тема не родилась и не прорвалась! Отсюда и впечатление, что главное: пьянка и по очереди произнесенный текст. Вначале вы вспомнили о Галине. Почему не вспомнили перед тем, как предложить тост?
ВАЛЕРИЙ Г. Потому что вначале было важнее выпить за встречу. Галина все эти годы холодна ко мне. В чем причина? В записке. Играя ваше предложение: «Ах, день рождения, вспомнил, давай тост», — можно нарваться на такое со стороны Сергея, чего совершенно не хочется слышать. В принципе можно вообще не вспоминать о ней, но скребет. И начинаю, только осторожно, без нажима. Проверяя Сорокина, я все-таки не хочу акцентировать на прошлом, погружаться в него.
КАЦМАН. Вот видите, сколько правильных общих слов, а существование формальное. В чем суть момента, когда родился тост?
300
ВАЛЕРИЙ Г. А я разве говорил не о сути?
КАЦМАН. Почему вы именно в эту единицу времени вспомнили о дне рождения Галины? Тем более, если тост опасный?
ТОВСТОНОГОВ. Условно забудем о прошлом. Что мы должны увидеть и понять в настоящем?
ВАЛЕРИЙ Г. Не понимаю, что я пропускаю по процессу?
КАЦМАН. Вам показалось, что Сорокин охмелел, и у вас притупилась бдительность, вот вы и выдали то, что не хотели. Но это же нужно между тостом заметить, набрать признаки и решиться. Вам кажется, что тянете шлейф прошлого, а, как в «Голом короле», не тянется ничего, кроме болтологии.
ТОВСТОНОГОВ. Ошибка в том, что оба играете прошлое, забыв, что реализуется оно через настоящее. А настоящего нет. Как сыграть: примирить Сорокина с жизнью? Прочесть ему лекцию на эту тему? Но Розов ее не дает. Казалось бы: ах, какое определение! А ничего не сходится: ни инициатива встречи, ни просьба купить водку, кильку в томате.
Что бы хотел Селищев в идеале? Расстаться друзьями — вот цель. И движение к ней, то есть действие — вернуть тональность старой утерянной дружбы! Поэтому и кильку руками, как бывало, по-студенчески. Вы хотите пробиться к Сорокину, мы за этим следим. Мы видим, как Селищев бьется, бьется, как рыба об лед. Поэтому и Сергею трудно, и поначалу он идет на протягивание руки. Сцена называется «Два друга». Но что-то непонятное, скрытое настораживает наше внимание.
ВЯЧЕСЛАВ Г. И поначалу пусть зрители думают: женщина. Была женщина, из-за которой по-разному сложились их жизни?
ТОВСТОНОГОВ. Да, вот Селищев отбил ее, и жизнь не получилась. Причем, не получилась у обоих. Хотя у Селищева и квартира в Москве, в центре, и доцентура, но Галина оказалась не той женщиной, с которой хочется прожить всю жизнь.
ГЕННАДИЙ Т. А может, Сорокин в результате хочет вернуть Галину?
КАЦМАН. Время написания пьесы — XX съезд. Нравственное выпрямление человека. Уже имею право говорить правду. Но по-прежнему мешает страх. Вернуть Галину через двадцать лет? И увезти сюда, в этот сарай? Уже не поступишь в институт, не найти новой профессии, ничего не вернешь. Но нравственное очищение неподвластно времени.
ТОВСТОНОГОВ. По-моему, Аркадий Иосифович прав. Сорокин уже не может, да и вряд ли хочет вернуть Галину. Что за глупость ехать к женщине, разделенной с тобой десятилетиями, когда ты сам изменился настолько, что она может просто тебя не узнать? А если и узнает, как посмотрит, что скажет? Какую перспективу он может ей предложить? Никакой. Но остается нравственная проблема. Раз уж здесь Селищев, человек, из-за которого изменилась судьба, надо найти в себе силы перебороть страх и вновь почувствовать себя человеком.
Теперь от общего попробуем приблизиться к частному. Что в первом куске по действию, Вячеслав? Скажите мне, пожалуйста, а что это у автора? Сорокин берет сдачу у Селищева. Такая вопиющая неправда? Или преднамеренная деталь? Что Розов хотел этим сказать? Почему Сорокин с благодарностью берет этот рубль?
ВЯЧЕСЛАВ Г. Сорокин в опустившемся состоянии. У него украли инвентарь. Он возмещает кражу из своей зарплаты. А зарплата — шестьдесят рублей. Поэтому каждая копейка на счету.
ТОВСТОНОГОВ. И он вложит этот рубль в счет погашения задолженности?
ВЯЧЕСЛАВ Г. Странно, конечно. И рубль беру у врага своего, и руку подаю.
ТОВСТОНОГОВ. Запомните на будущее: если, анализируя материал, вы наталкиваетесь на деталь, которая вызывает ощущение фальши, то она является либо определителем всего поведения, либо грубой ошибкой автора. Но поскольку Розов — один из лучших наших драматургов, логике которого можно верить, надо цепляться за такие детали, потому что они обусловливают действие. Так какое действие у Сорокина в первом куске?
КАЦМАН. У Розова в ремарке Сорокин скидывает мусор на пол. Подчеркнуто скидывает.
ТОВСТОНОГОВ. Это тоже важно.
КАЦМАН. Иначе не выйти на паясничанье в монологе про затейничество
301
ТОВСТОНОГОВ. Видите? Значит, цепляясь за эти авторские подсказки, в зависимости от них, надо решать, что с вами происходит. Что сейчас играли вы? Абстрактную драму. Сидели перед Селищевым и страдали. Вот он я: убитый горем человек, переживающий некую душевную травму. Неужели Сорокин, зная про Селищева все, что буквально через десять минут ему скажет, будет сидеть перед ним и страдать?
ВЯЧЕСЛАВ Г. Нет, это неверно, конечно.
ТОВСТОНОГОВ. А что по действию?
ВЯЧЕСЛАВ Г. Мне-то кажется, Сергей почему-то демонстрирует свое падение!
ТОВСТОНОГОВ. Во-от! Но это почему-то, к сожалению, не играется сейчас! Давайте попробуем реализовать нашу теоретическую посылку. (Проба начала сцены. Сорокин выглядывает из-за двери, входит.) А почему Сорокин, входя, не постучал? Подглядывающий человек в любом случае мелок. Или закрыты двери, и хозяин сам к себе же стучится; или двери открыты, плацдарм свободен, можно входить. Обнимите друга не понарошку, Валерий! Обезоружьте Сорокина искренностью желания восстановить дружбу. Да почему же вы такой унылый, Валерий? Держите инициативу. Придумывайте, чем ее держать!
КАЦМАН. Я бы сам резал хлеб, наливал водку.
ТОВСТОНОГОВ. И все это смачно, вкусно! Озвучивайте междометиями! Выпили, встал, походил, и снова к Сорокину. Ищите к нему новые ходы! По живому!
ВАЛЕРИЙ Г. Но мне не хватает манков со стороны Славы!
ТОВСТОНОГОВ. Неправильно! Мы должны видеть, что вы на пупе вертитесь, чтобы пробиться! Мы должны видеть искусственность вашего существования!
КАЦМАН. Вы сейчас затейник!
ТОВСТОНОГОВ. «Ты попиваешь?» — без упрека. Я-то попиваю. И не скрываю, а ты? Вот, вот они попытки пробиться, а не получается.
КАЦМАН. Да не у вас не получается, у Селищева!
ТОВСТОНОГОВ. И каждая следующая попытка сильней и заразительней предыдущей!..
КАЦМАН. Ритм существования должен быть другой!
ВАЛЕРИЙ Г. Какой другой? Я и так прыгаю!
ТОВСТОНОГОВ. Вы просто прыгаете, а должен быть градус существования другой!.. Я вам сказал: следующая пристройка — сильнее, а вы опять напрасно привязались к хлебу, консервам.
ВАЛЕРИЙ Г. Я бы с радостью отвязался.
ТОВСТОНОГОВ. А кто вас привязал?
ВАЛЕРИЙ Г. Да мы с Аркадием Иосифовичем вчера...
ТОВСТОНОГОВ. Опять «вчера»! А сегодня мы уточняем процесс.
ВАЛЕРИЙ Г. Да нет, я понимаю, мне не ясно, почему я скоморошничаю? Я не ощущаю никаких импульсов от Славы!
ТОВСТОНОГОВ. Именно потому, что Слава каменный, вы и скоморошничаете!.. Выпили, снова походил. И тогда текст, как новое приспособление... Поговорили о бабе из Киева и осеклись на двух ее детях. С точки зрения тех лекций, которые читает Селищев, та женщина, с которой вы здесь только что спали, — сука. Сергей прав. Но с точки зрения свежих ощущений... Шли на приятный мужской интим, и вдруг Сергей вас осек. Согласились, но поставили зарубку: ничего в нем не изменилось, Сорокин остался таким же моралистом. А вслух вывод, прямо противоположный тому, что отметил: «А, между прочим, ты стал проще, лучше»!.. Что интересно? Сначала Селищев просил: «Не части!» А теперь сам подливает. Почему?
ВАЛЕРИЙ Г. Там не хотелось пить, а здесь стало выгодно.
ТОВСТОНОГОВ. Правильно! Хотелось, чтоб вы усвоили еще одну заповедь: все эти приспособления с водкой, едой должны входить в конфликт с вашим действием! Скажем, наливаю — на полпути замер, поставил стакан назад, потом вдруг взял, залпом выпил! Все это должно быть точно установлено, в зависимости от того, чем основным вы живете. Сейчас сплошная грязь. Так на театре, где жизнь отобранная, быть не может! В этом отличие быта от бытовизма! Когда подобные физические проявления являются единственным признаком внешнего правдоподобия — это ужасно!
302
ВЯЧЕСЛАВ Г. Как хорошо, Георгий Александрович, что вы об этом сказали. Вот именно этого не понимает Валерий! Я могу на его глазах съесть три кильки с кишками, он не заметит! Я могу бросить на пол корки хлеба, бумаги, он не обратит на это внимание.
ВАЛЕРИЙ Г. И Слава не дает мне достаточных оснований каждый раз считать мою попытку пробиться к нему проигранной. У нас нет контакта. Споры, споры о действии, а элементарного контакта нет.
ТОВСТОНОГОВ. Никогда не ищите в партнере виновника! Кроме озлобления, никакого иного чувства вы друг к другу испытывать не будете! Сейчас вы предъявляете претензии, требуя псевдоактерского подыгрывания. Типичная провинциальная ошибка. Подлинный конфликт сцены — в области противоречий. Ищите препятствия друг в друге, тогда будет контакт.
ВАЛЕРИЙ Г. Что я имею в виду, говоря о контакте? Отвергает или поддерживает меня партнер? Отвергает. И не просто отвергает, а, как мы определили, демонстрирует это. Но этого нет! Я же должен ощущать демонстрацию, а не его привычку есть кильку с кишками?!
КАЦМАН. Зачем вы призываете Славу плюсовать? Когда речь шла о действии как о демонстрации падения, не предполагалось, что он будет каким-то особенным образом вас отвергать. Наоборот, привычка существовать таким образом это уже демонстрация.
ТОВСТОНОГОВ. Аркадий Иосифович, займитесь подробной проработкой этой сцены. Я чувствую, что главная болезнь — неумение получать питание друг от друга, дает рецидив: желание все обговорить, прокомментировать, а не проверить теоретически найденное. Как только возникает проблема погружения в обстоятельства, едва приближаемся к действенному процессу, брызжут театроведческие монологи! Но и не позволяйте прогонять сцену! Прогоны на ложной основе ничего не дадут. Надо научиться не предъявлять претензии к партнеру, а искать в нем раздражители и получать от этого удовольствие!