Аплодисменты Пьеса явно понравилась зрителям, но нет обычных возгласов: "Автора!" Ксожалению, его уже нет среди нас талантли­вого молодого драматурга

Вид материала

Документы

Содержание Не экспонат, а человек А.Гриценко/Из Книги «Юкагирская литература».М.2006г,с.340-343/ В.ГОРДИЕНКО / « Колымские новости»,6 декабря 1996 г./ Л.Левин, директор издательства «Якутский край», заместитель главного редактора «Полярная звезда» в 80-е годы

Подобный материал:

• Ясогласен с тем, что люди уходят от нас неузнанными. Вот и мама ушла, и уже нет рядом, 1309.99kb.
• …человек уходит из жизни, как выходят из трамвая: на его уход обращают внимание те,, 87.04kb.
• А. Л. Барто (1906 1981) родилась в Москве. Она собиралась стать балериной, даже училась, 122.08kb.
• -, 295.46kb.
• Научите врать, 77.8kb.
• Конкурс читательских дневников «Любимые сказки Гауфа», 35.84kb.
• Русская здрава, 59.84kb.
• Н. А. Некрасов «Кому на Руси жить хорошо», 74.28kb.
• Тема: Произведения Чуковского. 2 класс, IV четверть, 57.32kb.
• -, 1123.38kb.

^ Не экспонат, а человек


Перебирать, перечитывать старые журналы и книги - дело полезное, хотя и немодное сегодня. Мы привыкаем клевать на то, что громче и ярче рекламируют, и часто обманываемся в своих надеждах. «Не то, не то», - сверлит мозг досада... Всё реже попадаются произведения с правдоподобными, из жиз­ни, сюжетами, написанные и просто, и в то же время так, что заставляют что-то в груди колыхнуться, защемить; от которых, как Чехов писал, «глаза зачесались».

Где-то у кого-то наверняка сохранилась выпущенная в 1985 году издательством «Детская литература» книжка «Казбек» или второй номер журнала «Советская драматургия» за 1983-й, в котором есть пьеса «Увезу тебя я в тундру». Автор книжки и пьесы - юкагирский писатель Геннадий Дьячков. Он прожил недолгую, кочевую жизнь. Родился на северо-востоке Якутии, в селе Нелемное, четыре года служил на Тихоокеанском фло­те, учился в Красноярском политехническом институте, затем уехал в Москву, закончил МГУ, поступил во ВГИК... Умер втрид-цать семь лет, в 1983-м. Он писал пьесы, прозу, стихи, но пер­вая отдельная книга вышла уже после его смерти.

Дьячкова помнят, и подтверждение тому - изданный в про­шлом году в Якутске сборник «Полёт розовой чайки», куда вош­ли его повесть «Казбек», пьеса «Розовая чайка» и несколько стихотворений. Тираж- 1000 экземпляров - вряд ли позволит сборнику появиться в продаже за пределами Якутии. К сожа­лению. (Хочется отметить, что первое издание «Казбека» в Якутском книжном издательстве составляло 15 тысяч, а мос­ковское - 100 тысяч. Но было это больше двадцати лет назад...)

Геннадий Дьячков писал по-русски, хотя знал и якутский, и юка­гирский языки. Его упрекали за то, что он отдаляется от своего крошечного народа, не верит в возрождение родного юкагирско­го языка. Но, наверное, это было не совсем так. По всей видимо­сти, Дьячков стремился к тому, чтобы о его родине, о его народе узнало как можно больше людей, и потому выбрал русский язык. Наверное, ему казалось, и небезосновательно, что переводчик в этом деле не сможет ему помочь - всё-таки при переводе в тек­сте зачастую теряется нечто неповторимое, уникальное - то, что делает произведение именно оригинальным, авторским. Как бы в советское время ни ценились национальные литературы, они всё-таки были младшими сестрами литературы русской. И Дьяч­ков хотел стать писателем русской литературы.

На мой взгляд, вершиной его наследия является небольшая повесть «Казбек», и о ней мне хочется поговорить.

На первый взгляд «Казбек» произведение безыскусное, по­чти и не художественное, а скорее документальное. Герой-по­вествователь по имени Сеня суховато, стилистически скупо­вато рассказывает о своём детстве, о том, как отец однажды принёс в шапке крошечного щенка, и как щенок этот, назван­ный Казбеком («собака-гора»), стал лучшим и, кажется, един­ственным другом Сени. Потом герой уходит в армию, после неё, недолго погостив дома, поступает в институт... Но эта безыскусность и внешняя нехудожественность повести - обманчи­вы. «Казбек» написан в очень сложной и редкой манере, где главное - достоверность. Автор не щадит ни своего героя, ни остальных персонажей; он завлекает читателя не блёстками стилистических изысков, острым сюжетом или глубиной рас­суждений. Даже вроде бы выигрышные приёмы - тему Крайне­го Севера, фольклор, обычаи, предания якутов, юкагиров -Дьячков почти не использует. Он показывает нам вполне обык­новенную историю взросления мальчика, ничем особенно не примечательную историю жизни собаки. Но в итоге остается ощущение, что ты узнал нечто новое, неповторимое.

Да, для того чтобы на достаточно рядовом материале, сдер­жанным языком написать хорошую, сильную вещь, нужен и та­лант, и, главное, пожалуй, - редкостное чувство меры, сила воли. Напридумывать, нафантазировать можно что угодно, и это будет, наверное, интересно читателю, создать этнографи­ческий текст в форме беллетристики - дело заманчивое и на­верняка полезное. Но в повести «Казбек» Геннадий Дьячков от всего этого отказался. И по большому счёту оказался прав...

Начинается повесть как стандартная автобиография: «Родился я на Крайнем Севере. Отец мой по национальности юка­гир, а мать якутка. Если о якутах многие знают, то о юкагирах -единицы. Юкагиров осталось около четырёхсот человек, а го­ворят на юкагирском языке и того меньше». Далее следует эпи­зод, где уже повзрослевший герой повести, в Москве, общает­ся с профессором-лингвистом, говорит ему слова на юкагир­ском, часто, в шутку, придумывая новые. Герой скептически относится к интересу московских ученых к Северу, не понима­ет, зачем изучать язык, «на котором через сто лет никто и гово­рить не будет». Но вскоре, узнав от профессора об уникально­сти каждого народа, даже самого крошечного, герой вспоми­нает о своём родном посёлочке, где давно не бывал, о родите­лях, о своей собаке Казбеке. «С Казбеком связаны годы моего детства и юности». Из этих воспоминаний и состоит повесть. Но нельзя сказать, что, вспоминая, герой старается роман­тизировать, героизировать жизнь людей своей родины. Если убрать из текста несколько географических и этнографичес­ких примет, то вполне можно представить местом действия и Русский Север, и любой уголок Сибири, и Карелию... Дьячков не заостряет внимание на проблемах, на трудностях, на диковатости и убогости жизни в родном краю, но тем острее они воспринимаются читателем. То ли чутьём, то ли умом автор загнал многое и многое в подтекст произведения, оставил чи­тателю возможность размышлять, додумывать. А в повести всё ёмко и лаконично, почти бесстрастно: «Куры доставляли кол­хозу много хлопот, поэтому их раздали колхозникам в виде на­грады. С тех пор куры жили зимой с нами в избе, а летом - в сенях. <...> С подселением кур и петуха у нас началась «бивач­ная» жизнь. С пяти часов утра петух начинал кричать, как заве­дённый, оповещая о приходе солнца, которое в зимние дни едва удосуживало нас своим посещением к одиннадцати часам, а летом вовсе не садилось. Больше всех любил петушиное пе­ние отец. Он тогда работал в правлении колхоза.

- Революция началась, вставайте! - весело кричал отец.

В доме всё приходило в движение: вставали, одевались, а я, по­лусонный, придумывал против петуха самые различные козни».

«Очень маме полюбились кирзовые сапоги, покупала она их размера на два больше, чтобы побольше навертеть портянок или надеть заячьи чулки в холодное время.

- Вот это обувь! - хвалила она. - В них можно и за телятами
гоняться, и в клуб сходить»;

«Послушать беседу матери с бабушкой со стороны, пожа­луй, покажется она странной. Бабушка с мамой говорит по-юкагирски, а мама отвечает по-якутски. Папа с бабушкой го­ворит по-юкагирски, с мамой - по-якутски и по-русски». А вот как описано появление в жизни героя повести Казбека: «Ушанка заурчала и стала тихонько потявкивать, из неё выгля­нула забавная серая мордочка щенка с подёрнутыми слизью гла­зами. Видно было, что только недавно прозрел. <...>

- Смотри, какрго щенка приобрёл у старика Миная, - похва­стался отец, сунул руку в ушанку, схватил щенка за хвост и поднял кверху.

Щенок молча выгнулся и стал перебирать передними лапка­ми, словно хотел, цепляясь за воздух, принять горизонтальное положение. Тамара, моя сестра, заканючила:

- Папа, не надо, ему же больно.

Меня это не удивило, я не раз видел, как охотники так выби­рают себе щенков. Молчит - хороший будет пёс.

- Это ещё что! -похвастался отец. - Смотри.

И он швырнул щенка в холодную воду. Сестра ахнула. На се­кунду щенок исчез под водой, но вскоре появилась его серая голова, мокрая, со свёрнутыми ушами и безумными глазками. Он, отчаянно высоко задирая голову, забарабанил по воде пе­редними лапками, относимый сильным течением, тем не ме­нее медленно подплыл к берегу».

Несколько раз Казбек помогал герою в сложных ситуациях, может быть, даже спасал ему жизнь. Но написано об этом без излишних эмоций, даже несколько с юмором. У каждого паца­на, наверное, в детстве были случаи, когда он находился, как говорится, на волосок от смерти, и спасали или друзья, или случайность, или родители, или верный пёс... Герою помогал Казбек, но эта помощь и им, героем, и нами, читателями, будет оценена позже, когда Казбек станет старым и немощным...

Как много за последние десятилетия было сказано о губи­тельном пристрастии северных народов к водке. Социологи приводили страшные цифры статистики, публицисты писали статьи, писатели - рассказы и повести. У Дьячкова об этом сказано немного и опять же почти вскользь, как об одном из рядовых эпизодов жизни его героя Сени. Но опять же стано­вится не по себе, когда читаешь такое:

«Вдали от села и от водки на отца было любо-дорого смот­реть. Любое дело спорилось в его руках. <...> Но однажды к нам, как к передовикам производства, прилетел вертолёт: до­ставили посылки. Вечером отец и дядя Басылай, потирая руки от радости, принялись за пир. Мы просили отца: «Папа, много не пей! Не надо!»

- Не буду, не бойтесь! - смеясь, весело отвечал отец.
После второй бутылки они чуть ли не лезли целоваться друг к

другу, после третьей разругались. Дядя Басылай отвалился от стола и стал похрапывать. Отец всё ещё сидел и, ругаясь, до­пивал четвёртую бутылку.

- Сеня, - закричал он, - где ты прячешься, приготовь нам постель. Знаю, знаю, что ты ругаешься. Что ты волком на меня смотришь? Настоящий волчонок. Не смотри на меня так, рем­ня получишь.

Тут меня прорвало: «Пьяная скотина!» - бросил я ему в лицо.

- Что, что ты сказал, щенок? - пытаясь отстегнуть ремень,
прорычал отец, но ремень не поддавался его пьяным пальцам. Тогда он схватил палку и погнался за мной.

- Я тебя, щенок, убью, - кричал он пьяно. - Ты забыл, кто я...
<...> Палка обрушилась бы на мою голову, если бы внезапно

в мощном броске серое тело Казбека не сбило с ног отца. Тут подоспели тётя Марфа и дядя Басылай и связали беснующе­гося отца. Связанный, он мирно заснул в своей постели».

Сеня берёт последнюю бутылку водки и топит её в озере. Клянётся, что никогда не будет пить. Утром он говорит отцу и дяде Басылаю, что разбил бутылку. «Они переглянулись и го­рестно вздохнули. Потом один, затем другой исчезали за па­латкой удостовериться - там ли лежат осколки. В душе я был рад своей лжи, ибо скажи я им правду, наверняка они стали бы нырять в озеро и в конце концов нашли бы бутылку или вылови­ли бы её мелкой сетью».

Искушённый читатель вполне может воскликнуть: да это не проза! Я готов согласиться - наверное, действительно не про­за, но нечто не уступающее лучшим её образцам; может быть, это попытка передать самую жизнь словами, а не придумать жизнь на бумаге.

В литературном произведении герой, поклявшись не пить ал­коголь, или соблюдал бы клятву, или спился бы. Герой Дьячкова клятву нарушает, но не спивается. После первого опьянения в жизни у него появляется «тяжёлое чувство чего-то утерянного навсегда». И приехав домой в отпуск с армейской службы, Сеня будто новыми глазами увидел родное село, свой тесный дом, по­чувствовал, что жить здесь уже не сможет. «Где-то кружат искус­ственные спутники Земли, мчатся поезда, летят самолёты... А здесь что? <...> Конечно, здесь по-своему интересно - охота, рыбная ловля. Ведь это и есть основная работа здесь. Но мне мало этого. Ведь есть моря, океаны, древние пирамиды... И яхочу увидеть мир. Мне надо обязательно учиться, учиться, учиться...»

Казбек уже состарился, к тому же оглох («нырял за утка­ми»), на охоту его не берут, он -«почётный пенсионер». У отца новая собака Нордик. Но Сеня ходит с Казбеком стрелять уток, изливает ему душу, а Казбек или делает вид, что слуша­ет, или дремлет. Но старость собаки вскоре начинает раздра­жать и героя повести - Казбек не может заметить, куда пада­ет подстреленная утка, отказывается идти в воду. И однаж­ды, не сдержавшись, Сеня бьёт его. Казбек убегает. И хотя позже они помирятся, этот момент становится переломным в судьбе героя - он понимает, что после службы жить сюда уже не вернётся.

Уже студентом Сеня узнает, что Казбек умер. Приехав на зим­ние каникулы, он откапывает его из снега и, отогрев землю ко­стром, хоронит собаку в могиле. «И на месте, где я её закопал, я поставил небольшой обтёсанный столбик. Вот и всё, что ос­талось от Казбека».

В повести можно найти лишь один эпизод, который более или менее напоминает литературный приём: уже студентом, в Красноярске, Сене приснился сон - он повсюду следует за че­ловеком по какой-то южной горной местности, но вдруг пони­мает, что ещё не видел его лица. Человек покупает в базарной лавке зеркало и дарит Сене. А в зеркале кривляется, подмиги­вает потное лицо. «Я с трудом узнал себя в этом идиоте. В душе сразу же возникло отвращение к спутнику: «Он нарочно мне купил кривое зеркало».

И тут Сеня видит, что у того нет лица - «лица не было, была ровная охровая поверхность». В ужасе он бежит куда-то в горы, там разбивает «кривое зеркало» с кривляющимся идиотом.

Свой сон Сеня рассказывает однокурсникам, когда они си­дят на верхушке одного из Красноярских столбов и не реша­ются спуститься - спускаться страшнее, чем подниматься. И читатель начинает готовиться к чему-то страшному после этого сна. Сейчас кто-то из друзей разобьётся, сейчас с Сеней слу­чится беда... Но спуск проходит успешно. А приехав навестить родителей, Сеня рассказывает сон «соседке, славившейся разгадыванием снов».

«- Долго ты будешь блуждать по свету, - сказала она, - долго будешь слепо верить различным истинам, пока не найдёшь свою. Это будет нелёгкий путь. Но ты найдёшь свою истину и вернёшься в родные края».

Герой повести «Казбек» уезжает после каникул учиться даль­ше, взяв с собой щенка, внука или правнука своего друга-пса, и тоже назвав его Казбеком. У него впереди долгий, нелёгкий жизненный путь. Путь обычного и особенного, неповторимого, как любой из людей, человека.

Думаю, Геннадий Дьячков и хотел показать обычного и осо­бенного, реального человека, а не живого экспоната из музея под открытым небом, каким видится Север и северные народы для многих любителей экзотики, каким его в основном стара­лись (особенно как раз тогда, когда писалась повесть «Казбек» - в конце 1970-х - начале 1980-х годов) и стараются показать литераторы, люди искусства... Дьячков не стал национальным писателем, не идеализировал прошлое своей малой родины, не бил в набат, призывая к спасению традиций и устоев. Не создавал себе имя на внимании и интересе к малочисленным народам. Он создал своего, в чём-то уникального героя, на­шёл свой язык, а главное - сохранил свой безжалостный и объективный, не искажённый «кривизною зеркала» взгляд. На­верное, тяжело это давалось - честность, - потому и небогато творческое наследие Геннадия Дьячкова, недолгой была жизнь...


Роман Сенчин /Из Книги «Юкагирская литература».М.2006г,с.333-339/


*****************************


Лунная ночь в обломке стекла


Перед тем как начать писать статью о юкагирском писателе Геннадии Дьячкове, пересмотрел всё, что уже было о нём ска­зано, открыто, выявлено. И вот попалась мне статья, опубли­кованная в журнале «Мир Севера» (2006, № 1 - 2). Автор - мой коллега Роман Сенчин. Романа я, как писателя и человека, ува­жаю, но мало какие его творческие установки разделяю.

Он пишет: «...Всё реже попадаются произведения с прав­доподобными, из жизни, сюжетами, написанные и просто, и в то же время так, что заставляют что-то в груди колыхнуться, защемить; от которых, как Чехов писал, «глаза зачесались», -и далее: «...На первый взгляд повесть «Казбек» - произведе­ние безыскусное, почти и не художественное, а скорее доку­ментальное. Герой-повествователь по имени Сеня суховато, стилистически скуповато рассказывает о своём детстве, о том, как отец однажды принёс в шапке крошечного щенка и как щенок этот, названный Казбеком (собака-гора), стал луч­шим и, кажется, единственным другом Сени. Потом герой ухо­дит в армию, после неё недолго погостив дома, поступает в институт... Но эта безыскусность и внешняя нехудожествен­ность повести - обманчивы. «Казбек» написан в очень редкой и сложной манере, где главное - достоверность. Автор не ща­дит ни своего героя, ни остальных персонажей; он завлекает читателя не блёстками стилистических изысков, острым сю­жетом или глубиной рассуждений...», - и наконец: «Искушён­ный читатель вполне может воскликнуть: да это не проза! Я готов согласиться - наверное, действительно не проза, но нечто не уступающее лучшим её образцам; может быть, это попытка передать самую жизнь словами, а не придумывать жизнь на бумаге...»

«...передать самую жизнь словами, а не придумывать жизнь на бумаге...» -её, жизнь, стократ лучше передают журналисты. И ничего не придумывают. Как есть, так и пишут. Если - честные. Ещё в мемуарах, если автор не лгун, тоже всё правдиво.

У меня есть давно сложившееся мнение, что задача писа­теля совсем другая. Искусство требует небанальных ходов, сюжета, соответствующего содержанию, точных слов. Не стилистических изысков, а метких настоящих слов. Станис­лавский предупреждал своих учеников, указывал на разницу между реалистическим искусством и копированием действи­тельности, протоколированием. «Существует две правды - «правда жизни» и «правда искусства», - говорил он. - И не нужно их путать».

Реалист обязан уметь выстроить композицию, очистить ха­рактеры героев от шелухи, он должен уметь точно и ёмко пока­зать типичное. Словом владеть прозаику необходимо не менее виртуозно, чем поэту: чтобы укоренить буковку к буковке, что­бы потом удивлялись - вроде обыкновенные слова, а как сто­ят! Текст должен быть объёмным, в худшем случае трёхмер­ным, а описания- ненавязчивыми. Настоящий мастер, как ска­зал Чехов («Чайка»), умеет показать лунную ночь вскользь. На­пример, отражением лунного света в валяющемся под ногами бутылочном осколке...

Что касается сюжета - это основа всего. Закон физики ник­то отменить не в силах. Как и законы, равные физическим, со­блюдение которых даёт автору моральное право считать, что его прочтут без зевка. Иначе писатель просто не уважает сво­его читателя. Эгоизм в литературе. Ну, зачем людям навязы­вать грусть? Да и ещё вываливать её бесформенно? Какая та­кая цель у этого, кроме как выговориться?..

Есть и для самого эдакова литератора огромная опасность стать забытым. Бессюжетный текст, где писатель представля­ет протоколы сегодняшнего дня, может показаться интерес­ным части современных людей, они поохают: «Посмотри! Как точно!», - но перечитывать не станут. Не потянет. Для того что­бы перечитывали, нужно сочинить историю. Другая часть (имя им легион) на творения такого рода вообще не обратят внима­ния. Они и так все это знают. Всё понятно и без книги.

Что касается потомков... У них ощущение реальности изме­нится, потому что она станет совсем другой. Конечно, правну­кам захочется покопаться и понять - чего это наши пращуры делали? «Отчего мы так плохо живём? Где предки нам поро­сёнка подложили?»

Но изучать прошлое станут лишь по вершинам литературы. Станет ли вершиной протоколирование будней?..

Оставлю вопрос открытым...

Только, знаю, явятся авторы, которые захотят быть не толь­ко достоверными, но и читабельными. Они и есть. И достовер­ные, и читабельные...

Если говорить о сочинителях из числа малочисленных наро­дов Севера, то большой мастер в моём понимании - это Еремей Айпин...

Писать надобно интересно, хотя бы по одной причине - чита­теля нужно уважать, любить. Вообще людей надо любить. Это главная заповедь художника. Горький сказал так: «Чтобы ра­зобраться, талантлив ли автор, нужно вчитаться и понять - любит ли он людей. Если - нет, то ни о каком таланте не может быть и речи». Вот, кстати, Дьячков людей любит... Какие бы они ни были.

О Геннадии Дьячкове можно сказать следующее: это был че­ловек глубокого дарования, которое он лишь почувствовал. Применить не успел.

Особенно заметен его талант в повести «Казбек».

Опять вспомнил «Чайку» Антона Чехова. Там есть другая очень важная мысль. Нина Заречная в целом играла ужасно, грубо, безвкусно, с завываниями, с резкими жестами, но иног­да моментами преображалась, и в её игре появлялась жизнь. (Именно «сценическая жизнь», подчёркиваю: «правда искусст­ва».) Из этого Чехов делает вывод - талант есть.

Роман Сенчин фрагменты, в которых полно проявился та­лант Дьячкова, нашёл и отметил в своей статье.

Именно в этих моментах автору «Казбека» удалось показать лунную ночь в обломке стекла. Суровую, жестокую северную жизнь в обыденном. И я с Романом Сенчиным согласен, что за это Геннадия Дьячкова можно назвать незаурядным.

Однако - автора, но не текст.

Вот эти кусочки:

«Куры доставляли колхозу много хлопот, поэтому их разда­ли колхозникам в виде награды. С тех пор куры жили с нами в избе, а летом в сенях...» - и далее: «С подселением кур у нас началась «бивачная» жизнь. С пяти часов утра петух начинал кричать, как заведённый, оповещая о приходе солнца, кото­рое в зимние дни едва удосуживало нас своим посещением к одиннадцати часам, а летом вовсе не садилось. Больше всех любил петушиное пение отец. Он тогда работал в правлении колхоза.

- Революция началась, вставайте! - весело кричал отец.

В доме всё приходило в движение: вставали, одевались, а я, полусонный, придумывал против петуха самые различные коз­ни».

«Очень маме полюбились кирзовые сапоги, покупала она их размера на два больше, чтобы побольше навертеть портянок или надеть заячьи чулки в холодное время.

- Вот это обувь! - хвалила она. - В них можно и за телятами
гоняться, и в клуб сходить».

«Послушать беседу матери с бабушкой со стороны, пожа­луй, покажется она странной. Бабушка с мамой говорит по-юкагирски, а мама отвечает по-якутски. Папа с бабушкой го­ворит по-юкагирски, с мамой по-якутски и по-русски».

«Ушанка заурчала и стала тихонько потявкивать, из неё выглянула забавная серая мордочка щенка с подёрнутыми слизью глазами. Видно было, что только недавно прозрел.

- Смотри, какого щенка приобрёл у старика Миная, - похва­
стался отец, сунул руку в ушанку, схватил щенка за хвост и
поднял кверху.

Щенок молча выгнулся и стал перебирать передними лапка­ми, словно хотел, цепляясь за воздух, принять горизонтальное положение. Тамара, моя сестра, заканючила:

- Папа, не надо, ему же больно.

Меня это не удивило, я не раз видел, как охотники так выби­рают себе щенков. Молчит - хороший будет пёс.

- Это ещё что! - похвастался отец. - Смотри!

И он швырнул щенка в холодную воду. Сестра ахнула. На се­кунду щенок исчез под водой, но вскоре появилась его серая голова, мокрая, со свёрнутыми ушами и безумными глазками. Он, отчаянно высоко задирая голову, забарабанил по воде пе­редними лапками, относимый сильным течением, тем не ме­нее медленно подплыл к берегу».

Эти абзацы говорят о многом. Без лишних слов всё понятно...

Жаль, что жизнь Геннадия Дьячкова прервалась так рано.


^ А.Гриценко/Из Книги «Юкагирская литература».М.2006г,с.340-343/

***********************


Юбилейные торжества

Как и было ранее за­планировано, 29 нояб­ря в с.Нелемном про­шли торжества, посвя­щенные 50-летнему юбилею Геннадия Алек­сеевича Дьячкова.

В нынешнем году юка­гирский народ отмечает уже второй юбилей сво­их земляков. Юбилеи Теки Одулока и Генна­дия Дьячкова получили широкий резонанс в рес­публике. На проведение торжеств из республи­канского бюджета были выделены средства, за счет которых и стали возможными проводи­мые мероприятия. Для того, чтобы гости и оргкомиссия смогли по­пасть в с.Нелемное, была сделана дорога. В назначенный день восемь машин отправи­лись к месту торжеств. Дорога оказалась не из легких и заняла в один конец 5 часов. Органи­заторы праздника бла­годарны руководителям улуса за помощь в вы­делении транспорта.

Но какие бы сложности ни возникали в пути, гости добрались до Нелемного, и здесь нача­лись основные торжес­тва.

В селе открыли дом-музей, где расположи­лась экспозиция, посвя­щенная памяти Г.А. Дьячкова. Набережная улица села теперь бу­дет носить имя писате­ля. И еще одно новшес­тво -детский сад «Чебу­рашка» переименован в «Розовую чайку». Те­перь он носит одноимен­ное название с известной пьесой Геннадия Алексеевича Дьячкова.

В день проведения тор­жеств воспитанники «Розовой чайки» полу­чили отличный подарок: им привезли современ­ные яркие игрушки, ко­торые были закуплены на средства, выделен­ные министерством об­разования.

Кульминационная часть праздника прохо­дила в Доме культуры. Зал был празднично ук­рашен, здесь располо­жилась выставка работ учеников НСШ. Ребята занимаются в кружках под руководством сест­ры писателя Лидии Алексеевны Дускуловой. На выставке были очень интересные детс­кие работы, для созда­ния которых использо­вались кусочки меха, перья птицы, различные коряги и другой подруч­ный материал.

Открыл вечер глава администрации Нелемного Е.Е.Прокопьев. С основным докладом о жизни и творчестве Г.А.Дьячкова выступил завуч школы В.И .Шад­рин. Он рассказал и о том, что к юбилею писа­теля в школе проведен месячник творческих работ учеников, кото­рые постарались на сла­ву. Они даже попробо­вали сделать фильм по произведению писателя «Казбек», и на суд зри­телей был представлен отрывок из этого филь­ма под названием «По­бег из интерната». Бо­лее подробно с работами учеников познакомила учительница НСШ Д.И.Наумова. Она зачитала самые яркие работы ребят.

З.В.Лимонова, дирек­тор Зырянского музея, представила брошюру, выпущенную Зырянской типографией, которая называется «Я к тебе возвращусь». В нее вошли воспоминания о Г.А.Дьячкове, его стихи и пьесы.

Гости, организаторы праздника отдали дань уважения семье юбиля­ра. Отцу Алексею Николаевичу Дьячкову были вручены ценные подарки и 3 млн.рублей. Были награждены не­большими денежными премиями и ученики из Нелемнинской школы за творческие работы.

После торжественной части состоялся праз­дничный концерт, в ко­тором выступили само­деятельные артисты с. Нелемного и Зырянки. Примечательно, что в концерте принял учас­тие ансамбль под управлением сестер Г.А. Дьячкова -Ирины Алек­сеевны и Галины Алексеевны.

Затем гости были приглашены на праздничное чаепитие. Юбилей Геннадия Дьячкова прошел. Несомненно, торжества, посвященные двум юка­гирским писателям, по­могут духовно му возро­ждению юкагирского
народа, объединению старшего и младшего поколений И кто знает, может быть, участником этих праздников был будущий преемник на­следия Теки Одулока и Геннадия Дьячкова.


^ В.ГОРДИЕНКО / « Колымские новости»,6 декабря 1996 г./

********************************************************

Я очень могу только сожалеть, что моя встреча с Геннадием Дьячковым и контакты с ним были чисто рабочими, зажатыми определенным временем. Я не имел возможности как-то глубже и лучше понять этого человека. Но какие-то штрихи, отблески тех несколько встреч, деловых в журнале «Полярная звезда» сохранились в моей памяти.

В конце 70-х годов мы были одержимы идеей создания на базе журнала «Полярная звезда» издания, которое бы обслуживало литературные интересы писателей, литераторов - малочисленных народов.

Я работал тогда заместителем главного редактора по журналам «Хотугу Сулус» и «Полярная звезда». Когда впервые появился Геннадий Дьячков, мне его представили: «Вот юкагирский писатель, молодой, начинающий».

Это было его первое вхождение в литературную среду, якутскую. Он только приехал, был весь наполнен духом своих поездок, весь переполнен какими-то идеями. Первое мое впечатление был немного настораживающим, потому что пришел человек, и стал на тебя вываливать кучу каких-то планов своих, какие-то вещи, и я чувствую, что ему, в общем, важно выговориться и не так уж важно, как я ко всему этому отношусь. Ему это важно ему об этом сказать.

(у нас было несколько встреч). После третьей встречи понимают, что, он просто считает, что человек, работающий в литературном журнале, должен где-то мыслить, думает о ком как он понимает жизнь он во мне, во мне он искал собеседника, который мог бы войти в его вклад, его мировоззрения, его ощущения жизни и поэтому он даже меня не очень готовил к этому. Он просто говорил, рассказывал, о том, что его волновало, по своему характеру, по складу своего ума, по своим потенциям чел-м, он был философствующим человеком. Может быть, это идет от эстетики того народа, к которому он принадлежал. От близости к природе, от культа природы, от тех вещей, которых может быть в огромном мире, в огромном народе не замечает. А вот маленький народ сосредоточен на них. Он их видит, и он придает им. Какое-то первоважное значение.

Он тогда был одержим идеей «Розовой чайки», он уже тогда говорил о ней. Он принес тогда несколько рассказов - его первые прозаические опыты. И «Полярная звезда» может гордиться тем, что как журнал - один из первых кто предоставил ему свои страницы и показал его работы читателям. Он был одержим идеей «Розовой чайки» и еще не знал, как она будет называться, где-то в этих штрихах какому - то своему удивлению и радости я увидел, что очень много из того, что он мне говорил, и что казалось тогда, ну, вообщем, вы знаете, есть такой литературный треп, собираются люди и вываливают какие - то вещи, говорят: я вот сделал, а потом это все уходит, остаются только слова. Вдруг через какое-то время я убедился, то, что он говорил, много из этого всего реализовал. Он все это выполнил. Это очень

важное качество. Можно только искренне сожалеть, что этот человек так мало жил на земле, что он ушел очень молодым из этой жизни, он знал, что он хотел сделать. Он мог очень много сделать для юкагирской культуры, юкагирской литературы, он очень дорожил своим народом, он дорожил теми людьми, которые составляли гордость его народа: интеллигенцией, писателями. И он, вообщем, чувствовал, что он может добавить еще что-то к тому, чтобы его лучше, то, что ему дано природой, дано от Бога. Геннадий Дьячков мне сегодня видится таким. Тогда я, откровенно говоря, не совсем рассмотрел, в те 2 встречи. И он доказал главное творчеством, что все, за что он брался, о чем говорил, это было не случайным, это было действительно выношено, действительно пропущено через себя. Если говорить о стиле, о манере его как писателя, мне кажется, что он представлял на фоне существующей юкагирской литературе некий андеграунд, некое модернистское неожиданное начало. Он очень символичен. У него очень много размышлений, очень много философичности. И он мог бы развиваться и в этом направлении. Трудно сказать какой бы он предъявил юкагирскую литературу, предъявил читателям. Он в своем творчестве использовал новые приемы. Они в его книжках, в том, что делал, особенно, в его заметках, которые приходилось видеть. Даже многое на первый взгляд непонятно, надо очень вдумываться, чтобы там разобраться. Он передавал свои ощущения не всегда просто, ясно, как мы требуем от реализма и реалистов. Там была некая такая философия, туманность, когда человек выражает себя, ему важнее всего выразить себя, не очень при этом обращает внимание, будет ли это кому-нибудь понятно, он знает, что если его чувства дойдут до людей, значит эти люди его поймут. Я так чувствую его некоторые вещи из его прозы, из того, что он делал и писал.

Он был тем собеседником, кто брал, захватывал власть в свои руки, и насколько уж я, многоречивый человек, и то я не мог с ним где-то совладать, с Геной. Но он говорил обо всем, что его тревожило.

Я сейчас не могу конкретно вспомнить. Но он говорил о серьезной прозе. Я помню, что он собирался заниматься драматургией и прозой серьезно. Он очень быстро стартовал, шел от небольших рассказов очень быстро. Есть люди, которые задерживаются. Человек как будто чувствовал, что на земле ему осталось немного. Какое-то предчувствие было, я не знаю, и он хотел все успеть, хотел все сделать. Но он многое успел сделать все-таки. Вот ему 50 лет исполняется в эти дни, я думаю, что это праздник не только интеллигенции юкагирской и юкагирского писательства, но и всей литературы Саха со всеми ее подразделениями. Это, наверное, тема для размышления ученых, которые изучают, вникают в историю литературы. Потому что такие яркие звездочки, вспыхивающие, они очень представляют возможности своего народа. Говорят о его потенции, о том, что он может рождать таланты, будучи в таком небольшом числе и количестве. Я искренне поздравляю читателей, и почитателей Геннадия. Я просто думаю, что они сохраняют в своей памяти его человеческий образ, если они с ним встречались. Мне кажется, немногие с ним подробно и полно общались. Он как-то появлялся и исчезал. Он был какой-то летучий, и его вечно куда-то уносило. Он занимался философией. Он приезжал с Запада переполненный какими-то новыми идеями, взглядами, и видимо, не было с ним людей, которые бы крепко и долго с ним общались. Но я думаю, что эти короткие встречи дают нам право сохранить его образ в памяти своей. Его творчество даже ставилось на сцене местных театров. Оно интересно книгочтеям местным и может быть шире, я не знаю. Давно ушел из литературы. Но мне хочется, чтобы память о нем была жива, чтобы книги его издавались чтобы он предстал перед нами в полном облике, собранный по крупицам из воспоминаний, из его книг, это бы очень служило его авторитету как писателя, авторитету его народа, который воспитал его и дал путевку в жизнь.


^ Л.Левин, директор издательства «Якутский край», заместитель главного редактора «Полярная звезда» в 80-е годы


***************************************************************************