Geum.ru

Северная война и шведское нашествие на Россию

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   53

Делом первой необходимости было обеспечить армию зимними квартирами, но Стародуба с налету шведы взять не могли и прошли мимо него с правой (западной) стороны. В город их не пустили, осаждать его у них не было времени, шла зима, а брать штурмом не было сил и не хватило решимости. Но Шереметев подозревал тут военную хитрость, так как слишком уж шведам нужен этот город, откуда они могли угрожать движением и на восток, и на запад, и на юг, да и запасы там были немалые. Поэтому фельдмаршал думал, что Карл хитрит и внезапно вернется и бросится на Стародуб: "Хотя неприятель. от Стародуба и уступает якобы к Черниговскому тракту и языки о сем подтверждают, однако ж я имею опасность такую, дабы он лукавого маршу не учинил и, сведши войско за Десну, не обратился назад"{82}.

При вступлении на Украину, как раз проходя по Стародубовщине, Карл приказал своему штабу выпустить воззвание к населению "сей малороссийской земли". Написано оно на таком истинно тарабарском наречии, что, ясно, перевод с шведского сделан либо шведом, либо немцем: все обороты и построение фразы это доказывают. Поляки или мазепинские писцы переводили гораздо понятнее. В воззвании (полторы больших страницы) сначала говорится о "несправедливости" со стороны Петра: "начал тую неправедную войну напрасно без всякой ему данной винности и в его королевскую землю насильем вступил". А затем указывается, что жители этих краев "не своей вольностью, но неволей принуждены до сей войны при нем быти", и поэтому населению объявляется, что шведский король принимает всех в свою милость и охранение, только бы они жили в своих домах покойно с женами и детьми и "со всеми их пожитки, без побежки и безо всякого страху", отправляя "всякие торговые и звычайные промыслы". Жителям рекомендуется "сколько можно на продажу припроводить запасу до войска его королевского величества". Но если кто будет причинять какой-либо вред ("якую бы шкоду") шведским войскам или будет "себе в лесах своими пожитками ховать", то король будет с виновными строжайше ("наикрепейше") обходиться. Вообще же его королевское величество надеется, что "каждый верны (sic. - Е. Т.) житель будет думать на свои старые вольности и благополучие" и о том, что царь московский их неволит и что "их старые вольности утрачены", и что царь "домы их и животы попалил и до конца разорил"{83}.

25 сентября шведская армия пришла в Костеничи (неправильно называемое Гилленкроком "Коссиница"). Карл, уже десять дней не получавший никаких известий из авангарда от Лагеркроны, сначала тешил себя иллюзией, что Лагеркрона уже вошел в Стародуб и занял его, а потом не переставал на него гневаться и называть его "дураком" и "сумасшедшим", когда постепенно стало ясно, что Лагеркрона заблудился и прошел сильно вправо от Стародуба. И тотчас же после этого русский генерал Инфлант занял прочно Стародуб.

Но дело обстояло еще гораздо хуже, чем думал Карл, и вовсе не в том была главная беда, что Лагеркрону украинские крестьяне сбили с толку и направили по неверному пути. Когда король продолжал браниться и заявлял, что Лагеркрона, очевидно, просто "сошел с ума", пройдя мимо Стародуба и не взяв его, то ему, наконец, всеподданнейше объяснили: Стародуба Лагеркрона взять бы и не мог, казаки не пустили бы. А почему не было вовремя никаких сведений о Стародубе и обо всем этом округе? Ответ Гилленкрока гласил: "Потому что все жители (города и окрестностей) разбежались".

Эти неутешительные ответы не оставляли ничего желать в смысле полной своей определенности.

От Стародуба Карл повернул на юго-запад. В первый раз с полной очевидностью выяснилось, до какой степени недостаточны силы агрессора для начатого им грандиозного предприятия. Послушаем человека, с которым Карл иногда делился своими мыслями и планами так откровенно, как ни с кем. Вот что говорит Нордберг по поводу отступления от Стародуба: "Намерение короля воспрепятствовать московитам проникнуть в Украину провалилось таким образом потому, что Стародуб был главным городом этой провинции и единственным местом, откуда русские могли (в Украину) проникнуть. Кроме того, мы лишались превосходных зимних квартир, где армия могла бы в изобилии найти средства существования: все деревни были полны фуража, а города были снабжены всем, что только можно было себе пожелать"{84}.

Мы видим, что Карл, с полной ясностью понимания и ни в малейшей степени не преуменьшая прискорбного значения своей неудачи, уходил, не решаясь принять бой с Шереметевым, потому что быстрое занятие Стародуба русскими было в сущности прямым вызовом.

И тут же в Костеничах Карлу пришлось услышать еще гораздо более роковую новость. 2 октября (1-го по стар. ст.) в королевскую главную квартиру ввели только что прибежавшего солдата из войска Левенгаупта, о котором два месяца ничего не было слышно. Наконец, король получил так долго жданную первую весть. Но известие было в высшей степени удручающим. Солдат рассказал, что русские напали на Левенгаупта, что сражение длилось с 11 час. утра до ночи, что шведы и русские остались после битвы недалеко друг от друга, но что ночью Левенгаупт со всей армией украдкой ("как можно тише") снялся с места и ушел от русских. Было ясно, что шведы разбиты. Но Карл не хотел верить этому и все твердил, что солдат лжет. Однако за первым вестником появились и другие. Король не мог скрыть своего беспокойства и тяжкого волнения. Он лишился сна, ночью не ложился в постель и не мог оставаться один. По ночам он нежданно приходил то к Гилпенкроку, то к полковнику Хорду, долго сидел у них и молчал. Но они по его мрачному лицу видели ясно, что он уже убедился в том, что прибежавший солдат не солгал и что какое-то страшное несчастье стряслось над Левенгауптом. Гилленкрок считает, что в эти тяжкие дни и ночи в Костеничах Карл впервые стал сомневаться в конечной победе. Если это было так, то отныне Карл повел двойную жизнь, потому что на людях он продолжал бодриться и толковать о взятии Москвы и о том, что все обстоит благополучно.

Он велел выступить из Костеничей и идти навстречу Левенгаупту.

Характерно, что Карп XII, получив известие о непоправимом несчастье с Левенгауптом, прийдя в Белогорск (недалеко от Стародуба), написал Левенгаупту письмо, составленное в духе отличавшей шведского короля способности лгать в глаза с самым безмятежным челом, когда требуется превратить поражение в победу: "До меня уже раньше дошли слухи о счастливом деле, которое вы, г. генерал, имели с неприятелем, хотя сначала распространялись известия о том, будто вы, генерал, разбиты"{85}. Левенгаупт знает, что ведет к королю не 16 тыс. человек с колоссальным обозом и артиллерией, а 6700 человек без обоза и с очень малой частью артиллерии и что обоз в руках русских и другие 8-9 тыс. шведских солдат либо тоже в руках у русских, либо лежат в лесах и болотах мертвые.

И король тоже уже в главных чертах знает это. И все-таки поздравляет Левенгаупта со "счастливым делом" (dhen lyckeliga actionen). Никак не мог он принудить себя открыто признать, что ненавистные русские одержали победу, хотя все видели, как его терзает эта фатальная весть, оставляющая его без сна долгие осенние ночи напролет.

Разбитая армия Левенгаупта встретилась, наконец, с королевской, а 12-13 октября генерал явился к королю.

Левенгаупт тогда рассказал, что с ним случилось. Показание солдата, которому не хотели верить или делали вид, что не верят, оказалось вполне правильным. Левенгаупт лишь добавил то, чего не знал или чего не осмелился рассказать солдат: он, генерал Левенгаупт, бросил весь обоз, побросал в реку почти всю артиллерию, весь порох и ушел ночью, чтобы спасти остаток своего отряда. Этот остаток, по его показанию, 6700 человек (из 16 тыс.), уцелевших от побоища при Лесной, он и привел к королю.

Тут только Карл впервые узнал о размерах происшедшей катастрофы. Она превзошла худшие его опасения. И все-таки роковое ее значение в полном объеме он оценил лишь много позднее.

Но теперь, раньше чем говорить о том, что сделали шведы, узнав о катастрофе Левенгаупта, мы должны коснуться в основных чертах этого исторического события первостепенной важности.

15

С того момента, когда Карл XII отказался в Старишах от мысли ждать Левенгаупта и двинул армию в Северскую Украину, назначив ближайшей целью Стародуб, Левенгаупт пробиравшийся белорусскими лесами и болотами, торопясь к королю по трудно проходимым грязям, оказался в весьма не безопасном положении. Он не сразу мог это понять, потому что не имел точных сведений ни о том, где стоят главные королевские силы, ни о том, каковы ближайшие намерения Карла XII. В одном только, как явствует из позднейших его заявлений и действий, он был убежден, что эта главная шведская армия, предводимая непосредственно самим королем и высшим генералитетом, непременно задержит все русские вооруженные силы на дороге к Смоленску, куда, как он знал, первоначально направлялось шведское нашествие, или, вообще говоря, на любом Другом направлении, куда двинется король. Следовательно, ему, Левенгаупту, с его колоссальным обозом, охраняемым большим по тогдашним масштабам отрядом в 16 тыс. человек (приблизительно), опасаться серьезного нападения с русской стороны не приходилось. Во всяком случае он решил принять. все меры, чтобы избежать столкновения по дороге и привести королю свои семь, а по другим показаниям, без малого восемь тысяч телег в неприкосновенности. Левенгаупт тогда еще не получил ждавшего его страшного урока и ему представлялось, что всецело от шведов зависит при данных обстоятельствах искать сражения или избегать его. Тут-то он и ошибся, как ошиблись на совещании в Старишах советники Карла, заявлявшие, что о Левенгаупте беспокоиться нечего: русские "не решатся никогда напасть на столь искусного генерала". Но русские решились.

Главным русским силам, состоявшим под предводительством фельдмаршала графа Шереметева, поручалось идти к югу, параллельно шведскому войску, и не выпускать армию Карла XII из вида. Войскам Шереметева (отряд генерала Инфланта) и удалось, как мы видели, вовремя перехватить у шведов Стародуб, а потом и Новгород-Северский. Но перед тем, как Шереметев пошел следом за Карлом и параллельно движению Карла, Петр отделил от его сил отряд, с которым и решил лично привести в исполнение очень важное и опасное предприятие: воспользоваться изолированным положением Левенгаупта и атаковать его на походе.

Этот летучий корпус, "корволант" (corps volant), и сыграл колоссальную роль в этот первый период борьбы с шведским нашествием, и если бы за Петром была только заслуга той победы, которую он одержал, командуя этим "корволантом" до Лесной и во время Лесной, то уже и это дало бы право на признание его высоких дарований как полководца.

По свидетельству Петра, он получил 10 сентября в Соболеве "подлинную ведомость, что неприятель уже Сожу реку перешел со всем войском и к Украине марш свой восприял". И тогда же, одновременно, получено было и другое известие, что генерал Левенгаупт "от Риги идет со .знатным корпусом во случение своему королю".

Оба известия были тревожными. Во-первых, выходило, что "неприятель маршем обманул" и благополучно одолел трудную речную переправу ("трудный пас"). А во-вторых, стало ясно, что шведская главная армия - накануне получения большой подмоги. Если бы в тот момент Петр и его генералы в точности знали, что приход Левенгаупта означает для Карла получение таких огромных запасов, которых должно было хватить до самой Москвы, то серьезность положения была бы для них еще яснее.

Во всяком случае пришлось разделить русские силы и пустить их по двум направлениям. На военном совете, тотчас же созванном Петром, было принято следующее решение: главные силы русской армии пойдут за главным войском, где командует Карл, а особый крупный отряд должен найти Левенгаупта и немедленно атаковать его. Главная армия пошла под предводительством Шереметева параллельно направлению, которое принял Карл, а начальство над корпусом, предназначенным действовать против Левенгаупта, взял на себя царь.

Левенгаупт шел по лесным тропам, обходя болота, причем, согласно данному в общих чертах приказу короля, старался миновать противника и как можно скорее присоединиться к главной армии, доставив невредимым драгоценный обоз.

22, 23 и 24 сентября армия Левенгаупта со своим колоссальным обозом у Шклова переходила через Днепр. Генерал понятия не имел, где находится его король, а король еще меньше знал, куда пришел его генерал.

У Петра, ускоренными маршами шедшего на перерез движению Левенгаупта, было 4830 человек пехоты и 6795 человек кавалерии. Петру не удалось подоспеть к Шклову, так как его сбили с толку показания подосланного шведами шпиона. Левенгаупт переправил свой 16-тысячный отряд, 17 орудий и колоссальный обоз через Днепр в 3 дня. Петр окончательно удостоверился только 25 сентября, что Левенгаупт уже на левом берегу Днепра и направляется к Пропойску.

Еще не дойдя до Шклова, Левенгаупт узнал, что против него идут, догоняя его, русские. А так как ему сообщили, что при этом войске находится сам царь, то у него были все данные думать, что ему приходится считаться со всей русской армией. Это было полной для него неожиданностью. Обе стороны были плохо осведомлены. Если Левенгаупт ничего не знал о войске Шереметева, то и русские не знали ничего точного о шведских силах: они думали, что у Левенгаупта тысяч 8 человек, а у него было вдвое больше - 16 тыс. Эту свою ошибку отмечает сам Петр в своем "Журнале". Не знали русские и того, по каким дорогам кружит Левенгаупт, пробираясь к Днепру, и поддались обману подосланного шведами шпиона, уверившего, будто Левенгаупт еще не перешел Днепра, и сбившего русскую армию с пути. К счастью, случайная встреча с человеком, видевшим армию Левенгаупта, открыла глаза Петру. Подосланный шведами лазутчик был повешен, а русский отряд, потеряв много времени, нашел, наконец, шведов, уже переправившихся через Днепр, и занял возвышенность у деревни Долгие Мхи. Дело было 27 сентября.

Самым невероятным и, однако, вполне установленным фактом в истории катастрофы Левенгаупта надлежит признать следующее: в апреле (1708 г.), когда король с армией уже стоял в Радашковичах и собирался двинуться к Минску, Левенгаупт специально приезжал к нему из Курляндии, где заканчивал сбор в дорогу и организацию своего обоза, и приезжал специально, чтобы получить точные сведения о ближайших планах Карла, но с чем приехал, с тем и уехал обратно. Он ничего решительно не добился от короля, кроме общих наставлений и указаний. Карл ничуть не счел нужным ознакомить его с планом своих ближайших действий и программой похода{86}. Поэтому после Шклова Левенгаупт шел буквально наобум и впервые осведомился точно о местопребывании главной королевской армии лишь после своего поражения под Лесной.

Армия Левенгаупта состояла, по утверждению Петра (в письме к В. В. Долгорукову, писанному 29 сентября 1708 г., на другой день после битвы под Лесной), из "природных шведов и ни одного человека не было в оном корпусе иноземца"{87}. Это царь утверждал, очевидно, со слов пленных, которых приводили к нему. Но мы знаем и из шведских источников, что в самом деле Левенгаупту даны были не только рекруты, о которых бегло тоже поминается, но и отборные части, из резервов, прибывавших к нему в течение весны и лета из Швеции и Курляндии, где он стоял. Слишком ответственна была задача, возложенная на шведского полководца. Те семь или без малого восемь тысяч груженых возов, которые он должен был доставить в лагерь Карла XII, везли королю боезапасы и продовольствие, которых должно было хватить шведскому королю от Литвы до Москвы. Шла с этой армией и артиллерия.

Что у Левенгаупта очень большой отряд, а не просто охрана "движущегося магазина", об этом в русской армии узнали только по пути к селению Долгий Мох (или Долгие Мхи), т. е. за два дня до столкновения двух войск. От этого селения где, казалось, Левенгаупт поджидал русских, шведы отошли к Лесной после завязавшегося и неоконченного боя. Левенгаупт стремился пройти через эти опасные для его колоссального, громоздкого обоза лесные чащи и болотистые перелески и выбраться к Пропойску, откуда и идти прямой дорогой к королю.

В ночь с 27 на 28 сентября авангард петровского "корволанта" напал на шведов, расположившихся на поляне близ деревни Лесной. Со всех сторон сражающихся окружали леса Русская атака 27-го была отражена.

Начальные часы боя 28 сентября не были удачными для русских, потому что по условиям местности они ввели в бой лишь одну часть своего авангарда. Вовремя подоспевшая другая часть отбросила шведов. Но это было лишь началом дела и заняло утренние часы. Столкновения шли с перемежающимся успехом.

После полудня сражение развернулось во всю ширь. Русская армия, имея впереди восемь батальонов пехоты и четыре драгунских конных полка, двинулась на неприятеля. За этой первой линией шла сильная кавалерия - во второй линии шесть, а за ней еще два драгунских полка. Но и эта вторая линия тоже была поддержана пехотой, хотя и почти вдвое меньшей численно, чем та, которая должна была выдержать первое столкновение.

Левенгаупта впоследствии упрекали в том, что он еще перед боем ослабил свои силы, отрядив большую группу пехоты и конницы для сопровождения и охраны в пути обоза, который он вез к королю. Но Левенгаупт иначе и не мог поступить: ведь для него самое существование столь большого, специально против пего направленного петровского "корволанта", который он мог счесть авангардом всей русской армии, было совершенным сюрпризом. Многозначительным было и присутствие самого царя. Левенгаупт узнал обо всем этом только в пути, до Шклова, т. е. до перехода через Днепр. Сообразив, что ему придется пробираться сквозь леса, считаясь с сильными атаками неприятеля, шведский генерал и спешил поскорее вывезти из лесов свой обоз и отправить его к Пропойску и дальше, а сам с большей частью своей армии решил задержать русских у Лесной. Примерно до полудня 28 сентября ему это и удавалось. Но русские в конце концов выбили шведов из леса и не дали Левенгаупту завершить начатую им попытку охвата русского левого фланга. Видя, что положение опаснее, чем казалось, Левенгаупт приказал той группе своих войск, которая конвоировала обоз до Пропойска, вернуться спешно и принять немедленно участие в сражении. Но если шведы ждали и дождались возвращения (с полдороги) этого своего авангарда, то и русские ждали и тоже дождались абсолютно для шведов нежданной и гораздо более существенной поддержки: как и другие великие полководцы, как, например, во всех важных случаях поступал впоследствии Наполеон, Петр, готовясь к решающему бою, стягивал к месту сражения буквально все войсковые соединения, какие только мог стянуть к главному пункту и в критический момент. Перед нападением на Левенгаупта за несколько дней он распорядился, чтобы к нему, в помощь его "корволанту", поспешили отряды: Вердена, стоявший очень далеко (в Моготове, южнее Смоленска) и поэтому опоздавший к генеральному бою, и Боура, который вышел из Кричева почти одновременно с тем, как Верден вышел из Моготова, но которому пришлось поэтому проделать несравненно более короткий путь. Боур подошел к Лесной в самый решающий момент: русская атака после прибытия Боура опрокинула шведов, которые пытались спасти имевший для них колоссальную важность мост по дороге в Пропойск. Русские взяли мост, шведы после отчаянной новой схватки вернули его, но Левенгаупт с полной очевидностью усмотрел абсолютную невозможность удержать мост и спасти свой обоз, который так и не добрался до Пропойска. Когда темная и бурная снежная (хотя дело было 28 сентября) ночь прекратила сражение, то положение для шведов оказалось безнадежным: русские занимали две позиции - одну, взятую у шведов еще утром, у самой деревни Лесной, и вторую - около моста и недалеко от шведского обоза. Предстояло в случае возобновления боя утром 29 сентября либо потерять весь обоз и подвергнуть полному разгрому еще уцелевшую от кровопролитнейшей битвы 28-го числа часть шведской армии, либо спасать остаток армии и уходить, бросив обоз на произвол судьбы. Левенгаупт предпочел, конечно, второе... Под покровом предрассветной мглы он ушел. Его разгромленная армия не имела времени даже уничтожить сколько-нибудь значительную часть своего обоза, как ни обидно было Левенгаупту сознавать, что почти все эти богатства, боеприпасы, продовольствие, которые с таким трудом, с такими колоссальными затратами Швеция посылала королю и которые сам Левенгаупт месяцами собирал в Курляндии, - что все это попало благополучно (для русских, но не для шведов) к русским. Только артиллерию и порох удалось в значительных количествах не оставить русским, а утопить в болотах и в реках Леснянке и Соже. Шведам, однако, нельзя было терять много времени на эти прискорбные размышления, должно было поторапливаться. Бросив обоз, оставив в роковом для него лесу половину своей армии мертвыми или пленными, Левенгаупт направился спешными маршами к югу, преследуемый по пути налетами русской конницы.

16

Потерпевший жестокое поражение корпус Левенгаупта потерявший весь свой громадный обоз, шел к королю, подвергаясь постоянным мелким и не таким уж мелким нападениям от параллельно шедших или перед ним отступавших частей русской армии. Шведы шли по выжженным деревням, брошенным жителями, и чем ближе к Стародубу, тем им приходилось труднее. Как уже отмечалось, 9 октября при урочище Дыщицах, в двух милях от Стародуба, один такой русский "поиск" кончился для шведов потерей 130 человек{88}. Эти нападения были непрерывны. "А подъезды наши непрестанно милостию всевышнего с неприятелем видятся счастливо и приводят и офицеров и рядовых в полон"{89} , - доносят царю 15 октября с похода Шереметев, Головкин и Шафиров.

Только 12 (13 по шведскому счету) октября в деревне Рухово Левенгаупт предстал пред своим королем, которому он доставил вместо подкрепления в 16 тыс. бойцов и колоссальных запасов провианта и боеприпасов 6700 измученных и голодных солдат, которых нужно было кормить, уменьшая и без того скудные рационы главной армии.

Гибель всего обоза под Лесной оказалась для похода Карла XII несчастьем непоправимым. Это роковое событие должны были признать даже такие "сверхпатриотические" очевидцы, соучастники и летописцы событий, как, например, духовник короля Карла XII Нордберг. Нужно сказать, что маститый богобоязненный капеллан, описывая битву под Лесной, лжет совсем уж безудержно, превращая тяжкое поражение Левенгаупта в победу. Но все-таки и он, подведя итоги результатам боя, опомнился и как бы решил махнуть рукой на все, что он только что насочинял. Вот что он пишет в заключение: "Невозможно не согласиться, что в этом случае ничего не могло нас более огорчить, чем уничтожение наших запасов и потеря этого большого обоза, на прибытии которого мы основывали все наши надежды и который стал для нас тем более необходим, что численность наших войск значительно увеличилась". Нордберг имеет в виду не только несколько тысяч голодных ртов, поступивших на иждивение главной шведской армии после прихода Левенгаупта, но и те 2 тыс. казаков, которых привел к Карлу гетман Мазепа спустя несколько дней.