Geum.ru

Пропп В. Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне)

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 25. Разгульный смех
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   26
^

Глава 25. Разгульный смех


До сих пор мы говорили о смехе как о чем-то едином по

степени интенсивности. Между тем смех имеет градации от

слабой улыбки до громких раскатов безудержного хохота.

Мы отмечали также известную сдержанность в применении

средств комизма. Выше, говоря о Гоголе, мы имели случай

наблюдать, что одна из проявлений силы и мастерства гого-

левского комизма состоит в некоторой сдержанности и в

чувстве меры. Наличие границ, некоторой сдержанности и

чувства меры, в пределах которых явление может воспри-

ниматься как комическое и нарушение которых прекращает

смех, - одно из достижений мировой культуры и литера-

туры. Но такую сдержанность ценили далеко не всегда и

далеко не везде.

Если нас сейчас привлекает наличие каких-то границ, то

некогда привлекало, наоборот, отсутствие границ, полная

отдача себя тому, что обычно считается недопустимым и не-

дозволенным и что вызывает громкий хохот. Такой вид сме-

ха очень легко осудить и отнестись к нему высокомерно-

презрительно. В буржуазных эстетиках этот вид смеха отне-

сен к самым «низменным». Это смех площадей, балаганов,

смех народных празднеств и увеселений.

К этим празднествам относятся, главным образом, масле-

ница у русских и карнавал в Западной Европе. В эти дни

предавались безудержному обжорству и пьянству и самым

разнообразным видам веселья. Смеяться было обязательным,

и смеялись много и безудержно. Этот вид веселья очень ра-

но проник в литературу Западной Европы. Самым замеча-

тельным представителем его был Рабле. В русской средневе-

ковой литературе эти празднества отражения не нашли, так

как по внешним формам эта литература носила клерикаль-

ный характер. Настоящий домен Рабле - смех безгранич-

ный и безудержный. Мы сейчас далеко не всегда положи-

тельно воспринимаем Рабле. Но дело науки не только в том,

165

чтобы оценить, но прежде всего в том, чтобы объяснить и
осмыслить. По примеру Бахтина этот вид смеха можно на-
звать смехом раблезианским. Он сопровождается безудерж-
ным чревоугодием и другими видами распущенности. Чре-
воугодие мы осуждаем, и потому раблезианский смех нам
чужд. Однако такое осуждение имеет не толы<о психологи-
ческий, но и социальный характер. Оно характерно для та-
кого слоя людей, которые знают, что такое хороший аппе-
тит, но не знают и никогда не знали, что такое страшный и
длительный голод.

На длительное голодание и недоедание было обречено ев-
ропейское крестьянство всех стран, особенно в средние и
следующие за ними века. С точки зрения этих слоев населе-
ния, наесться и напиться досыта, до полного насыщения, до
потери сознания, не признавая никаких ограничений и гра-
ниц, — это не только не предосудительно, а наоборот-
это великое благо. Такому чревоугодию предавались совме-
стно, всенародно в дни больших празднеств. Эти празднест-
ва сопровождались громким и торжествующим хохотом, Но
это смех уже не насмешливо-сатирический, а совершенно
иной; громкий, здоровый, безудержный, смех удовлетворе-
ния. Ни одна из теорий комического, от Аристотеля и до
наших курсов эстетики, к этому виду смеха не подходит.

Он выражает анималистическую радость своего физиологи-
ческого бытия.

Неслучайно, что такому веселью предавались только в оп-
ределенные сроки, преимущественно в период зимнего
солнцеворота и на масленицу. Это остаток раннеземледель-
ческих обрядовых празднеств, рассмотренных в предыдущей
главе, проведение которых должно было помочь земле про-
снуться к новой жизни и к новому рождению.

В раннем средневековье Новый год праздновался в день
весеннего равноденствия. С перенесением празднования
Нового года на сентябрь, а впоследствии — на январь, мар-
товское праздничное веселье у нас было приурочено к мас-
ленице, в Западной Европе — к карнавалу. Таково проис-

1бб

хождение повсеместного обычая безудержного чревоугодия накануне так называемого великого поста,

К этому надо прибавить, что некогда имелось поверье, ко торое гласило: «То, что ты делаешь в день Нового года, ты будешь делать весь год». Это так называемая «магия первого дня», Против такого суеверия восставал уже Иоанн Златоуст в Византии. По его словам, христиане «верят, что если про ведут новолуние сего месяца (т. е. января. — В. П) в до вольстве и веселье, то и целый год будет для них таким же»". Поверье это давно было забыто, а связанные с ним обычаи остались, так как отвечали потребностям народа.

В своей книге о Рабле М. М. Бахтин убедительно доказал, что образы Рабле, а также стиль и содержакие его творчест ва коренятся в народных празднествах, когда предавались безудержному веселью.

Обжорство — не единственный фактор раблезианского смеха, основанного на фольклоре. Выше мы говорили о том комизме, который определяется некоторой долей неприли чия. То, что в классической русской литературе подается за вуалированно, в фольклоре, а также у Рабле и в некоторой части западноевропейской средневековой литературы изо бражается не толы<о открыто, но с нарочитым подчеркива нием и преувеличением. Есть категории сказок, которые никогда не увидят света. Это так называемые «Заветные сказки». Афанасьев издал некоторые из них анонимно в Швейцарии.

В знаменитом сборнике Кирши Данилова есть веселые скоморошины, которые никогда не будут напечатаны. Спе циалистам они известны по рукописи и по научному изда нию, не поступившему в продажу. Белинский знал такие сказки по устному исполнению. О них он пишет в письме к Гоголю из Зальцбрунна: «Про кого русский народ рассказы вает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника».

12 Подробнее об этом см.: В. Я, Пропп. Русские аграрные праздники, с. 25 .

1б7

Во время народных праздников, на святках, на масленицу , на троицу, в Иванову ночь предавались разгулу. Допускае мая в эти сроки свобода также имела обрядово-магическое происхождение, как и неумеренность в еде. Полагали, что усиленная сексуальная активность способствует плодородию земли. Земля мыслится как рождающая мать, пахота и по сев ассоциируются с тем, как зарождается жизнь живых существ. Соответствующие факты хорошо известны в этно графии, и здесь нет необходимости их приводить и повто рять. От античных дионисий и сатурналий до европейских народных празднеств, не всюду исчезнувших и поныне, тя нется одна линия развития. Разгул сопровождается хохотом и весельем, которому также приписывали магическое воз действие на природу: от смеха расцветает земля. Этот вид смеха также имеется у Рабле, о чем М. М. Бахтин пишет следующим образом: «В произведении Рабле обычно отме чают исключительное преобладание материально-телесного начала жизни: образов самого тела, еды, питья, испражне ний, половой жизни» (Бахтин, 48).

Мы знаем теперь, почему это так. Но происхождение это го вида смеха не объясняет сохранность и длительность его жизни в народной среде. Историко-этнографические основы были давно забыты: празднества остались не потому, что им приписывалось влияние на урожай, а потому, что они дава ли исход веселья и радости жизни. Но были и другие при чины, почему эти празднества так долго держались. Празд ничный разгул и смех были некоторым проявлением про теста против угнетающей аскетической морали и несвободы, налагаемых церковью и всей совокупностью социального строя феодального средневековья. Недаром в русском фольклоре подобные сказки рассказывались преимуществен но о попах, как это отметил и Белинский. Бахтин говорит: «Целый необозримый мир смеховых форм и проявлений противостоял официальной и серьезной (по своему типу) культуре церковного и феодального средневековья»; «Смех, вытесненный в середине века из официального культа и ми ровоззрения, свил себе неофициальное, но почти легальное

1б8


гнездо под кровлей каждого праздника» (Бахтин, 6, 92). «Понимали, что за смехом никогда не таится насилие, что смех не воздвигает костров, что лицемерие и обман никогда не смеются, а надевают серьезную маску, что смех не созда ет догматов и не может быть авторитарным, что смех знаменует не страх, а сознание силы... Поэтому стихийно не доверяли серьезности и верили праздничному смеху» Все эти явления ставили в тупик буржуазных эстетиков, которые относились к ним с величайшим презрением, но не могли их объяснить. Одна из попыток объяснения принад лежит Фолькельту и сводится к тому, что, смеясь над непри личием, мы избавляемся от животного начала, Эта теория явно идет об аристотелевской теории катарсиса — очище ния ослабления напряжения, которым он объясняет воз действие на нас трагедии. Учение о трагедии механически применено к комическому. Выше была сделана попытка объяснить все виды комизма, связанные с вниманием к че ловеческому телу. Рассмотрено также было комическое пре увеличение — гипербола. Гипербола в применении к физио логии человеческой жизни имеет, как мы видели, глубокие ритуальные корни. В одних социальных слоях, в одну эпоху эта гипербола в применении к явлениям физиологии усили вает смех, про буждая в человеке радость своего телесного бытия, в других же социальных слоях и в другие эпохи та кое преувеличение физиологических начал смеха уже не возбуждает.