Учащийся 9 класса

Вид материала

Содержание

Цель моей работы
Что такое литературный язык?
О языке художественной прозы Пушкина

Подобный материал:

МОУ Аббакумовская основная общеобразовательная школа

Реферат

Язык художественной прозы Пушкина

Выполнил:

учащийся 9 класса

Махов Виктор

Проверил:

учитель русского языка и литературы

Шеховцова Е. И.

Тел. 8(49241)53246

Деревня Аббакумово

Гусь-Хрустальный район Владимирская область

2009 год

Содержание

Введение 2

Что такое литературный язык 3
Язык художественной прозы Пушкина 5

Заключение 12

Литература 14

Введение

Пушкин сопровождает нас всю жизнь. Он входит в наше сознание с самого детства, пленяя душу ребенка чудесной сказкой с синим ее лукоморьем, морскими богатырями, таинственной золотой рыбкой.

В юности Пушкин приходит к нам через школу. Он пробуждает стремление к высокому, любовь к «святой вольности», неукротимое желание посвятить отчизне «души прекрасные порывы». Трагическая судьба Онегина и Татьяны надолго приковывает внимание каждого нового поколения молодых людей, а романы «Капитанская дочка» и «Дубровский» потрясают читателя, тревожат душу, заставляют думать, искать ответа.

Наследие Пушкина, определив бурный расцвет русской литературы 19 века, обогатило духовное достояние нации; национальный характер русского человека вобрал в себя пушкинское начало.

Пушкина с достаточными основаниями принято считать реформатором русского литературного языка, основоположником современного русского литературного языка.

^ Цель моей работы: проанализировать особенности языка художественной прозы А. С. Пушкина.

Актуальность: Любая тема о творчестве Пушкина актуальна и имеет практическую направленность, например, с ней можно выступить на классных часах, посвященных поэту, на неделе русского языка и литературы.

^ Что такое литературный язык?

Естественнее всего литературным языком считать язык литературы, по крайней мере, в практике конкретных историко-лингвистических изысканий подавляющего большинства русских лингвистов «русский литературный язык» выступает именно как «язык русской литературы»

В ходе исторического развития функции литературного языка все более и более расширяются. Но все же и в национальную эпоху литературный язык представляет собой прежде всего язык литературы, только значительно расширивший свои функции и в силу этого подчинивший себе и вобравший в себя многие прежние «нелитературные» разновидности языка.

Русский язык Пушкин оценивал как неисчерпаемо богатый, открывающий перед писателем неограниченные возможности его художественного использования.

Главной теоретической проблемой, разрабатываемой Пушкиным с неослабным вниманием и большой глубиной, является проблема народности литературного языка.

Уже в ранних своих заметках и набросках Пушкин указывает на народный язык как основной источник литературного языка: «Есть у нас свой язык; смелее! — обычаи, история, песни, сказки — и проч.» (1822 г.). Позднее он снова и снова подчеркивает это основное, исходное положение своих взглядов на развитие литературного языка:

«В зрелой словесности приходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условленного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и к странному просторечию, сначала презренному» (Из чернового наброска «О поэтическом слоге», 1828 г.)

«Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг и, слава богу, не выражающего, как мы, своих мыслей на французском языке) достоин также глубочайших исследований. Альфиери изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком» («Опровержение на критики», 1830 г.).

Обосновывая теоретически и разрабатывая практически это положение, Пушкин в то же время понимал, что литературный язык не может представлять собой только простую обработку народного, что литературный язык не может и не должен избегать всего того, что было накоплено им в процессе его многовекового развития, ибо это обогащает литературный язык, расширяет его стилистические возможности, усиливает художественную выразительность. В «Письме к издателю» (1836 г.) он формулирует эту мысль с предельной четкостью и сжатостью:

«Может ли письменный язык быть совершенно подобным разговорному? Нет, так же, как разговорный язык никогда не может быть совершенно подобным письменному... Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков. Писать единственно языком разговорным — значит не знать языка».

Народность и историзм, находящие свое конкретное воплощение в языке на основе чувства соразмерности и сообразности, благородной простоты и искренности и точности выражения,— таковы главнейшие принципы Пушкина, определяющие его взгляды на пути развития русского литературного языка и задачи писателя в литературно-языковом творчестве. Эти принципы полностью соответствовали как объективным закономерностям развития русского литературного языка, так и основным положениям развиваемого Пушкиным нового литературного направления — реализма.

Народность языка Пушкина, конечно, имеет определенные «внешние» приметы: разговорные, просторечные и «простонародные» слова и выражения, разговорные синтаксические конструкции. Но эти элементы представлены в языке Пушкина отнюдь не в изобилии. Они подвергнуты строжайшему качественному и количественному отбору в соответствии с принципом «соразмерности и сообразности».

^ О языке художественной прозы Пушкина

В 20-х—30-х годах XIX в. особенно резко обозначилась проблема образования русской художественной и «метафизической» прозы и ее языка. Традиции развития идейно богатой, художественно выразительной и замечательной по языку демократической просветительской прозы были, как мы знаем, прерваны в результате правительственных репрессии в 90-х гг. XVIII.

Кратковременное, но почти безраздельное господство сентиментализма и «нового слога» также способствовали перерыву в прогрессивных традициях развития русской прозы и особенно ее языка. В первые десятилетия XIX в. развитие языка прозы несколько отставало от развития языка поэзии. Между тем тенденция к образованию единых общенациональных норм литературного языка могла и должна была, найти свое наиболее полное воплощение именно в языке прозы, как наиболее естественно и прочно связанном с языком разговорным и свободным от многих «поэтических условностей» стихотворного языка. Развитие реализма как словесно-художественного метода также было связано с развитием прежде всего прозаических повествовательных жанров.

Поэтому естественно, что внимание Пушкина к художественной, критико-публицистической и научной прозе и ее языку было привлечено уже в самый ранний период его творчества, когда сам он еще не обратился к интенсивному творчеству в области прозы. В эти годы Пушкин выступает с критикой карамзинской «школы» и формулирует свои взгляды на достоинства прозаического языка. В 1822 г. им была написана заметка «О прозе», которая явилась программой всей его последующей деятельности в области прозаического языка. Приведем эту заметку (с опущением нескольких примеров в ее середине):

«Д'Аламбер сказал однажды Лагарпу: не выхваляйте мне Бюфона, этот человек пишет: „Благороднейшее изо всех приобретений человека было сие животное, гордое, пылкое и проч.". Зачем просто не сказать — лошадь? — Лагарп удивляется сухому рассуждению философа. Но д'Аламбер очень умный человек— и, признаюсь, я почти согласен с его мнением.

Замечу мимоходом, что дело шло о Бюфоне — великом живописце природы. Слог его, цветущий, полный, всегда будет образцом описательной прозы. Но что сказать об наших писателях, которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами? Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: „сие священное чувство, коего благородный пламень и проч.". — Должно бы сказать: рано поутру, — а они пишут: „едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба"; — ах, как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее?..

Вольтер может почесться лучшим образцом благоразумного слога. Он осмеял в своем М и к р о м е г а с е изысканность тонких выражений Фонтенеля, который никогда не мог ему того простить.

Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат; стихи дело другое — (впрочем, в них не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идеи гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперед не подвинется).

Вопрос: чья проза лучшая в нашей литературе? Ответ: Карамзина. Это еще похвала не большая».

Обращает на себя внимание полемическая заостренность этого пушкинского манифеста. Он весь нацелен против «нового слога». Свойственные этому последнему «дополнения и вялые метафоры», «блестящие выражения», которые, не будучи средством выражения глубоких мыслей, «ни к чему не служат», — все это решительно отвергается. Всем этим обязательным аксессуарам «детской прозы» сентиментализма противопоставляются «точность и краткость», «прелесть нагой простоты», «искренность и точность выражения», «чувство соразмерности и сообразности», которые кладутся в основу построения языка новой, реалистической прозы, обращающейся к «разговорному языку простого народа» как к своему главнейшему источнику. Эти качества, которые, как мы знаем, Пушкин считал непременными качествами литературного языка, в языке его художественной прозы находят полное и совершенное воплощение.

Пушкин избегает в языке прозы всего лишнего, всего второстепенного, всего, без чего можно обойтись. У него мало описаний, действие развивается стремительно, характеры раскрываются не в авторских оценках, а в поступках. Пушкин скуп на сравнения, метафоры, эпитеты. Это определяет как особенности художественной выразительности, так и особенности структуры предложений в прозе Пушкина.

Как справедливо замечает А. Лежнев, «предел, к которому стремится прозаическая фраза Пушкина, это — существительное плюс глагол, нагая фраза без украшении. Разумеется, это лишь предел; но у Пушкина это — не только воображаемая граница. Он нередко подходит к ней очень близко, а иногда и вплотную: „Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно... Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель"; „Он услышал стук опускаемой подножки. В доме засуетились. Люди побежали, раздались голоса, и дом осветился. В спальню вбежали три старые горничные, и графиня, чуть живая, вошла и опустилась в вольтеровы кресла"; „Все бросили карты, встали изо стола. Всякий, докуривая трубку, стал считать свой или чужой выигрыш. Поспорили, согласились и разъехались. Но „нагая фраза" означает, что на глагол падает максимальная нагрузка выразительности. И действительно, у Пушкина выразительность достигается глаголом в большей степени, чем эпитетом».

Но смысловая и стилистическая весомость глаголов не означает у Пушкина пренебрежения к другим категориям слов. Каждое слово отбирается с максимальной тщательностью и сочетается в предложении с другими словами с максимальной точностью. В результате и рождается та «прелесть нагой простоты», которая является, основой выразительности пушкинской прозы. Скупо употребляя различные образные средства, Пушкин, конечно, не отказывается от них совсем. Для пушкинской прозы наиболее характерно не то, что образные средства употребляются в ней редко, а то, что они никогда не являются самоцелью, никогда не являются лишь средством «украшения слога», но всегда служат для более глубокого раскрытия содержания, всегда несут богатейшую смысловую информацию.

Рассмотрим такой коротенький отрывок из «Станционного смотрителя»:

«Но смотритель, не слушая, шел далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошел к растворенной двери и остановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле. Она с нежностью смотрела на Минского, наматывая черные его кудри на свои сверкающие пальцы. Бедный смотритель! Никогда дочь его не казалась ему столь прекрасною; он поневоле ею любовался».

Три первые фразы предельно лаконичны. Здесь нельзя опустить ни одного слова, не нарушив логики сообщения. Например, нельзя опустить определение «растворенной» к слову «двери», так как если бы дверь не была растворенной, смотритель не мог бы увидеть того, что происходило внутри комнаты. Но далее в предложениях появляются второстепенные члены, которые с точки зрения логики сообщения могли бы быть опущены. Сравните: «В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости» — «В комнате сидел Минский». Но эти второстепенные члены указывают на детали, имеющие важнейшее художественное значение. Тут проявляется характернейший для Пушкина прием: передача целого комплекса понятий и эмоций через деталь, выраженную часто всего несколькими словами, а иногда и всего одним словом.

«В комнате, прекрасно убранной» — это определение указывает на обстановку, в которой живет Дуня. Заметим, что автор вообще нигде в повести не говорит о том, как жила Дуня у Минского. Он только показывает это через детали. «Минский сидел в задумчивости» — перед этим Минский имел объяснение с отцом Дуни, и его задумчивость — результат этого объяснения. «Дуня, одетая со всею роскошью моды» — еще одна важная деталь, указывающая, как живет Дуня. «Дуня... сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле» — это сравнение употребляется не столько для того, чтобы показать позу Дуни, сколько для того, чтобы подчеркнуть, что Дуня живет теперь совсем не в той среде, в которой выросла, а в иной, в аристократической, в среде, в которой вращается Минский, в среде, в которой дамы ездят верхом на прогулку. «Она снежностью смотрела на Минского»— эта деталь подчеркивает, что Дуня любит Минского, «...наматывая черные его кудри на свои сверкающие пальцы». Этот эпитет смело можно назвать типичнейшим для Пушкина. Писатель не пишет: «пальцы, унизанные перстнями с драгоценными сверкающими камнями» или как-нибудь еще в таком роде. Он употребляет всего одно слово, один эпитет-метафору. Рядом с этим эпитетом «оживает» и обычный, неоригинальный эпитет «черные кудри». Сверкающие пальцы в черных кудрях — яркий, поражающий зрительный образ. Но эпитет «сверкающие» несет на себе не только художественно-изобразительную нагрузку. Он, как и все другие выделенные нами детали, несет и смысловую информацию. Он опять-таки подчеркивает богатство, роскошь, которыми окружена Дуня.

Заканчивается отрывок описанием реакции смотрителя на увиденную им сцену. Реакция эта подана с предельной сдержанностью. Это вполне соответствует образу Самсона Вырина — в отношении к нему всякая чувствительность, патетика и многословие были бы совершенно неуместны.

Многие особенности языка художественной прозы Пушкина связаны с часто применяемым им приемом повествования от лица рассказчика. Этот прием был доведен Пушкиным до большого совершенства и был теснейшим образом связан с реалистическим изображением действительности. Именно реалистическое, а не натуралистическое построение образов заставляло Пушкина избегать «резкой диалектизации» языка рассказчика, которая была характерна для прозаиков второй половины XVIII в. и некоторых писателей послепушкинской поры (Гоголь, Салтыков-Щедрин).

У Пушкина в произведениях, написанных от лица рассказчика, девять десятых текста смело могут рассматриваться как «авторские». И только относительно небольшие контексты, обычно в начале и в конце произведения, стилизованы в соответствии с образом рассказчика. Причем на фоне общей точности и ясности, благородной простоты авторского повествования стилизация языка рассказчика могла достигаться немногими и не очень выделяющимися средствами. Это позволяло Пушкину, кроме стилей языка, соответствующих образам автора и рассказчика, отражать в своей художественной прозе и многие другие стили языка, соответствующие образам тех или иных персонажей, оставаясь при этом в рамках общих требований, предъявляемых им к языку прозы.

«Например, в повествовательной речи „Станционного смотрителя" органически объединены и слиты разные стили русского литературного языка, соответствующие образам автора, рассказчика — мелкого чиновника и самого станционного смотрителя».

Проиллюстрируем это примерами.

Наиболее своеобразна и отлична от «авторского» языка повествовательная манера Самсона Вырина, характеризующаяся превышающим обычную «авторскую» норму количеством просторечных элементов:

«Так вы знали мою Дуню? — начал он. — Кто ж и не знал ее? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто ни приедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать адь отужинать, а в самом деле только чтоб на нее подолее поглядеть. Бывало, барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры фельдегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать».

На этом рассказ станционного смотрителя прерывается и далее повествование ведется даже не в стиле рассказчика, а непосредственно в «авторском» стиле:

«Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе. — Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие» и т. д.

На этом примере хорошо видно, что язык Самсона Вырина воспроизводится Пушкиным очень правдиво, но в то же время повествование от лица смотрителя намеренно ограничивается как выходящее за рамки определенных Пушкиным требовании к литературному языку.

Не очень обширны в повести и контексты, отражающие стиль языка рассказчика. При этом языковая характеристика рассказчика дана очень сдержанными штрихами. Язык рассказчика отличается от «авторского» лишь не очень подчеркнутым тяготением к некоторым «книжным» выражениям и столь же не очень подчеркнутыми элементами «канцелярского языка». Например:

«Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием. Еще несколько слов: в течение двадцати лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям... любопытный запас путевых моих наблюдении надеюсь издать в непродолжительном времени; покамест скажу только, что сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые».

Стиль языка рассказчика естественно и непринужденно переходит в «авторский» стиль: «В самом деле, что было бы с нами, если бы вместо общеудобного правила: чин чина почитай, ввелось в употребление другое, например ум ума почитай? Какие возникли бы споры! и слуги с кого бы начинали кушанье подавать? Но обращаюсь к моей повести.

День был жаркий. В трех верстах от станции *** стало накрапывать, и через минуту проливной дождь вымочил меня до последней нитки» и т. д.

Как видно, художественно-изобразительные средства языка прозы Пушкина полностью подчиняются тем требованиям, которые предъявляются им к литературному языку.

Заключение

Пушкина с достаточными основаниями принято считать реформатором русского литературного языка, основоположником современного русского литературного языка. Это, конечно, не означает, что Пушкин создал какой-то «новый» язык. Но неправильно было бы и приуменьшать личные заслуги Пушкина в развитии русского литературного языка, сводить все дело к тому, что, Пушкин лишь удачно «попал в колею» развития русского литературного языка.

Справедливо пишет Б. Н. Головин, «что один человек, даже с таким дарованием, какое было у Пушкина, не может ни создать, ни пересоздать язык своего народа. Но он, все же может сделать очень много, а именно — выявить и показать скрытые в существующем языке возможности. Именно это и сделал Пушкин применительно к русскому языку 20—30-х годов XIX столетия. Поняв и почувствовав новые требования общества к языку, опираясь на народную речь своих предшественников и современников, великий поэт пересмотрел и изменил приемы и способы использования языка в литературных произведениях — и язык заблистал новыми, неожиданными, строгими и ясными красками. Речь Пушкина стала образцовой и благодаря литературному и общественному авторитету поэта была признана нормой, примером для подражания. Это обстоятельство серьезно сказалось на развитии нашего литературного языка в XIX и XX вв.».

Итак, величайшей заслугой Пушкина является то, что в его творчестве были выработаны и закреплены осознанные и принятые современниками и последующими поколениями общенациональные нормы русского литературного языка. Нормативность языка Пушкина явилась результатом воплощения в жизнь сформулированных им общественно-исторических и эстетических принципов подхода к литературному языку, особенно принципов народности и «благородной простоты».

Борьба Пушкина за народность литературного языка была неразрывно связана с борьбой за его чистоту и ясность. Гоголь писал: «Никто из наших поэтов не был еще так скуп на слова и выражения, как Пушкин, так не смотрел осторожно за самим собою, чтобы не сказать неумеренного и лишнего, пугаясь приторности того и другого». Пушкин создал классические по своей чистоте и ясности образцы литературного языка. Эта намеренно подчеркнутая чистота языка, его «благородная простота» явилась следствием борьбы за единые нормы литературного языка и в свою очередь способствовала осознанию этих норм обществом.

Создание единых общенациональных норм литературного языка касалось не только его структуры, но и системы его стилей. Образование единых норм литературного выражения означало окончательную ликвидацию всяких пережитков системы трех стилей. И хотя новые единые нормы были выработаны Пушкиным прежде всего и главным образом в языке художественной литературы, «сумма идей» и качества языка пушкинской поэзии и прозы были таковы, что послужили источником дальнейшего развития не только языка художественной литературы, но и всего литературного языка в целом.

Праздник ожидает того, кто обращается к Пушкину, кто испытывает душевную потребность беседовать с ним в тиши наедине, кто с доверием и благодарностью принимает завещанное им наследство.

Литература

И. Горшков «История русского литературного языка».
А.И. Горшков «Все богатство, сила и гибкость нашего языка. А.С. Пушкин в истории русского языка».
А.В. Исаченко «Вопросы о языкознания».

В.В. Виноградов «Проблемы литературных языков и закономерностей их образования и развития».
А.И. Ефимов «История русского литературного языка».
Б.С. Мейлах «Историческое значение борьбы Пушкина за развитие русского литературного языка».
В.В. Виноградов «Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX в.в.».
А. Лежнев «Проза Пушкина. Опыт стилевого исследования».
В.В. Виноградов «О художественной речи Пушкина. «Русский язык в школе»
Д.Н. Ушаков «Краткое введение в науку о языке».
Г. Макогоненко «Священный дар»

Blog

Учащийся 9 класса

Содержание