Шок будущего

Вид материала

Книга

Содержание Выражение признательности

Подобный материал:

• Шок будущего, 8203.82kb.
• Шок будущего, 8057.84kb.
• Тоффлер Э. Т50 Шок будущего: Пер с англ. / Э. Тоффлер, 6595.74kb.
• Структура постиндустриального хозяйства, 43.29kb.
• The Mass Media in Post-Soviet Russia, 553.75kb.
• «Чувашия из будущего для будущего», 27.81kb.
• «Чувашия из будущего и для будущего», 38.71kb.
• Немногие школьники знают значение слова «футурология», 42.3kb.
• «Роль моей семьи в реализации Послания Президента Н. В. Фёдорова Государственному Совету, 23.91kb.
• Лекция травматология 3 тема повреждение сосудов кровотечение и кровопотеря. Шок и синдром, 92.25kb.

Чтобы руководить переменами, нам, следовательно, понадобится прояснение важных долгосрочных социальных целей и демократизация способа, которым мы достигаем их. А это означает не меньше чем следующую политическую революцию в технологических обществах — захватыва­ющее дух утверждение народной демократии.


Пришло время драматической переоценки направлений перемен, переоценки, которую делают не политики, не социологи, не духовенство, не революционная элита, не техники, не ректоры колледжей, а все люди вместе. Нам нужно вполне буквально «идти к людям» с вопросом, которого им почти никогда не задавали: «Какой мир вы хотите через десять, двадцать или тридцать лет?» Короче говоря, нам нужно инициировать непрерывный плебисцит о будущем.


Настал подходящий момент для формирования в каждом из высокотехнологичных государств движения за полный самопересмотр, общественную самопроверку, направленную на расширение и определение (в социальных и экономических терминах) целей «прогресса». На пороге нового тысячелетия, на грани нового этапа развития человечества мы вслепую мчимся в будущее. Но куда мы хотим идти?


Что произошло бы, если бы мы действительно попытались ответить на этот вопрос?


520


Представьте себе историческую драму, силовое и эволюционное воздействие, если каждое из высокотехнологичных государств определит ближайшие пять лет как период интенсивной национальной самооценки, если к концу пятилетия оно создаст собственную экспериментальную по­вестку дня будущего, программу, охватывающую не просто экономические цели, но, что так же важно, широкий набор социальных целей, если каждое государство заявит миру, чего оно хочет добиться для своего народа и человечества вообще за последние четверть века нашего тысячелетия.


Давайте созовем в каждой стране, каждом городе, каждой местности демократические правомочные ассамблеи, поручив им социальную инвентаризацию, поручив им определить и назначить приоритеты специфических социальных целей на остаток века.


Такие ассамблеи социального будущего могли бы представлять не просто географию, но социальные единицы — промышленников, рабочих, церкви, интеллектуальное сообщество, художников, женщин, этнические и религиозные группы, студентов — с организованным представительством также и тех, кто не входит в организации. Не существует совершенной техники, гарантирующей всем равное пред­ставительство или выявляющей желания бедных, молчаливых или изолированных. Но как только мы признаем необходимость учесть их, мы найдем способы. Действительно, проблема участия в определении будущего — это не просто проблема бедных, молчаливых или изолированных. Высокооплачиваемые администраторы, состоятельные профессионалы, чрезвычайно разговорчивые интеллектуалы и студенты рано или поздно чувствуют, что не могут уже оказывать влияние на направление и темп перемен. Присоединить их к системе, превратить их в часть руководящего механизма общества — самая насущная политическая задача идущего поколения. Представьте себе результат, если все, кому предстоит жить в будущем, могли бы высказать свои желания относительно будущего. Короче говоря, представьте себе грандиозное, глобальное упражнение в предварительной демократии.


521


Ассамблеи социального будущего не должны — а учитывая уровень быстротечности, и не могут — быть закрепленными постоянными институтами. Они могли бы принять форму специальных групп, создаваемых через регулярные промежутки времени с участием каждый раз разных представителей. Сегодня граждане, когда это нужно, работают в жюри присяжных. Они отдают несколько дней или несколько недель своего времени этой службе, признавая, что система жюри — одна из гарантий демократии, что, хотя эта работа может доставлять неудобства, кто-то должен ее делать. Ассамблеи социального будущего можно было бы организовать подобным образом с постоянным потоком новых участников, собираемых вместе на короткое время для выполнения работы «консультантов по будущему» для общества.


Эти обычные граждане выражают волю многих людей, которых прежде не спрашивали. Ассамблеи могли бы стать ратушами будущего, в которых миллионы помогают формировать собственные отдаленные судьбы.


Некоторым этот призыв к своего рода неопопулизму, несомненно, покажется наивным. Однако гораздо наивнее полагать, что мы можем продолжать политически управлять обществом так же, как делаем это сейчас. Некоторым этот призыв покажется непрактичным. Однако непрактичнее всего пытаться навязать людям будущее сверху. То, что было наивным при индустриализме, может быть реалистичным при сверхиндустриализме, что было практичным, может быть абсурдным.


Воодушевляет тот факт, что сейчас у нас есть потенциал для того, чтобы сделать громадный шаг вперед в демократическом принятии решений, если мы найдем требующее воображения применение новым технологиям, как «аппаратным», так и «программным», которые имеют отношение к данной проблеме. Так, с развитием передовых телекоммуникаций участникам ассамблей социального будущего не нужно лицом к лицу встречаться в одной комнате, они могут просто подключаться к всемирной коммуникационной сети. Встреча ученых для обсуждения исследовательских


522


целей будущего или целей качества окружающей среды могла бы собирать участников из многих стран одновременно. В ассамблее металлургов, профсоюзных деятелей и администраторов, созванной, чтобы обсудить цели автоматизации и улучшения самой работы, могли бы участвовать работники прокатных станов, офисов и складов, независимо от того, насколько они разбросаны и удалены друг от друга.


Деятелям культуры Нью-Йорка или Парижа — художникам и галерейщикам, писателям и читателям, драматургам и зрителям, которые собрались чтобы обсудить соответствующие долгосрочные цели культурного развития города, — можно было бы показывать, используя видеоза­пись и другую технику, художественную продукцию, о которой идет речь, архитектурные проекты, образцы новых художественных средств, ставших доступными в результате технологического продвижения и т. д. Какую культурную жизнь выберет великий город будущего? Какие ресурсы понадобятся, чтобы реализовать данный набор целей?


Все ассамблеи социального будущего, чтобы ответить на такие вопросы, могут и должны получать поддержку технического персонала в предоставлении данных по социальным и экономическим издержкам различных целей и в демонстрации издержек и выгод предлагаемых сделок, чтобы участники были способны делать, так сказать, разумно информированный выбор между альтернативными будущими. Таким образом, каждая ассамблея могла бы в результате не просто неясно выражать надежды, а определять приоритеты на завтра, сформулированные так, как и заявления о целях, сделанные другими группами.


Не стоит называть ассамблеи социального будущего «говорильней». Мы быстро разрабатываем игры и модели, главная красота которых в том, что они помогают игрокам прояснять собственные ценности. В Проекте Plato университета Иллинойса Чарльз Осгуд экспериментирует с ком­пьютерами и обучающими машинами, которые привлекут широкие массы общественности к планированию воображаемых предпочтительных будущих через игру20.


523


В Корнэльском университете Хосе Виллегас, профессор факультета проектирования и анализа окружающей среды, с помощью черных и белых студентов конструирует множество «игр гетто», которые открывают игрокам последствия различных предлагаемых образов действий и таким образом помогают им прояснить цели. Игра «Гетто 1984» показала, что произошло бы, если бы рекомендации, сделанные комиссией Кернера по бунтам (Национальной комиссией США по гражданским беспорядкам), действительно были приняты. Она показала, как последовательность, с которой эти рекомендации вводились, повлияла бы в итоге на ситуацию в гетто. Она помогла игрокам, как черным, так и белым, идентифицировать свои совместные цели, а также их неразрешимые конфликты. В играх, подобных «Перу 2000» и «Город незаконных поселенцев 2000», игроки создают сообщества будущего.


В «Нижнем Ист-сайде» — игре, которую Виллегас надеется действительно разыграть в Манхэттенском сообществе, которое носит это название, игроками были бы не студенты, а реальные жители сообщества — бедные рабочие, белые представители среднего класса, мелкие бизнесмены-пуэрториканцы или молодые безработные негры, полиция, хозяева квартир и городские чиновники.


Весной 1969 г. старшеклассники в Бостоне, Филадельфии и Сиракузах, штат Нью-Йорк, участвовали в телевизионной игре, включающей в себя смоделированную войну в Конго в 1975 г. В то время как по телевидению показывали команды, изображающие кабинеты министров России, Крас­ного Китая и Соединенных Штатов, которые вырабатывали дипломатические и политические шаги, школьники и учителя смотрели, дискутировали и по телефону давали советы главным игрокам21.


Подобные игры, включающие в себя не десятки, а сотни тысяч и даже миллионы людей, можно было бы создать, чтобы помочь нам сформулировать цели на будущее. В то время как телеигроки играют роль высших правительственных чиновников, пытающихся справиться с кризисом — например, экологическим бедствием, — можно было бы


524


провести собрания профсоюзов, женских клубов, церковных групп, студенческих организаций и других избирателей, на которых большое количество людей могло бы смотреть программу, выносить коллективное суждение о том, какой выбор следует сделать, и доводить эти суждения до основных игроков. Специальные коммутаторы и компьютеры могли бы собирать советы или подсчитывать голоса «за» и «против» и передавать их «тем, кто принимает решения». Большое число людей могло бы участвовать в игре прямо из дома. Таким образом, к процессу принятия решений были бы привлечены неорганизованные миллионы людей. При создании с воображением таких игр становится не только возможным, но и практичным получать цели будущего от масс, с которыми раньше не советовались.


Подобные техники, сегодня еще примитивные, станут фантастически изощренными в самые ближайшие годы, предоставляя нам систематический способ собирать и согласовывать конфликтующие образы предпочтительного будущего, даже исходящие от людей, неискушенных в академических дебатах и парламентской процедуре.


Предполагать, что такие ратуши будущего окажутся упорядоченным или гармоничным делом или что они будут организованы таким же образом где-нибудь еще, означало бы уподобиться Поллианне. В некоторых местах ассамблеи социального будущего могут быть созданы организациями сообществ, советами по планированию или правительственными службами. Еще где-то их могут поддерживать профсоюзы, молодежные группы или отдельные, ориентированные на будущее политические лидеры. В других местах церкви, фонды или добровольческие организации могут инициировать их созыв. И еще в каких-то местах они могут возникнуть не в результате формального созыва, а как спонтанная реакция на кризис.


Точно так же было бы ошибкой думать о целях, очерченных этими ассамблеями, как о вечных Платоновских идеях, плавающих где-то в метафизических недостижимых краях. Скорее их следует рассматривать как временные указатели направления, широкие, но для ограниченного вре-


525


мени задачи и рекомендации, предназначенные избранным политическим представителям сообщества или государства.


Такие ориентированные на будущее, формирующие будущее мероприятия могли бы иметь огромное политическое воздействие. Они могли бы оказаться спасением для всей системы репрезентативной политики — системы, которая сейчас находится в ужасающем кризисе.


Массы избирателей сегодня настолько далеки от контактов со своими избранными представителями, поскольку проблемы, которыми те занимаются, настолько специальны, что даже хорошо образованные представители среднего класса чувствуют себя безнадежно исключенными из процесса определения целей. Из-за всеобщего ускорения жизни между выборами многое происходит так быстро, что политик становится все менее объяснимым для «простых людей». Более того, эти простые люди продолжают меняться. В теории избиратель, недовольный действиями своего представителя, может в следующий раз проголосовать против него. На практике для миллионов невозможно даже это. Массовая мобильность удаляет их из округа, иногда вообще лишая избирательных прав. В округ вливаются вновь прибывшие. Политик обращается ко все большему количеству новых лиц. От него могут никогда не потребовать отчета в его действиях или обещаниях, данных предыдущим изби­рателям.


Еще более опасен для демократии временной уклон политики. Временной горизонт политика обычно не простирается дальше следующих выборов. Конгрессы, парламенты, городские советы — законодательные органы вообще — испытывают нехватку времени, ресурсов или организационных форм, необходимых, чтобы серьезно думать о долгосрочном будущем. Что касается гражданина, последнее, о чем его когда-либо спрашивают, — это более масштабные, более удаленные цели для его сообщества, штата или государства.


Избирателя могут в ходе опроса спросить о специфических проблемах, но никогда об общей форме предпочтительного будущего. В политике нет института, через который


526


простой человек может высказать свои идеи о том, каким должно быть отдаленное будущее по виду, ощущению или вкусу. Его никогда не просят подумать об этом, а в редких случаях, когда он задумывается, для него не существует организованного способа передать свои идеи на политическую арену. Отрезанный от будущего, он становится политическим евнухом.


По этим и другим причинам мы несемся к роковому разрушению всей системы политического представительства. Если законодательным органам вообще суждено выжить, им понадобятся новые виды контактов с избирателями, новые связи с будущим. Ассамблеи социального будущего обеспечивают средства нового соединения законодателя с его массовой базой, настоящего с будущим.


Проводимые часто и регулярно, такие ассамблеи — более чувствительный критерий народной воли, чем любой из доступных нам теперь. Сам акт созыва таких ассамблей привлек бы в поток политической жизни миллионы, которые сейчас ее игнорируют. Сталкивая мужчин и женщин с бу­дущим, спрашивая их об их собственных личных судьбах, а также о наших ускоряющихся общих траекториях, этот институт зондировал бы глубокие этические проблемы.


Просто постановка перед людьми таких вопросов сама по себе утверждает освобождение. Сам процесс социальной оценки объединил бы и просветил население, смертельно уставшее от специализированных дискуссий о том, как добраться куда-то, куда оно не уверено, что хочет идти. Ассамблеи социального будущего помогли бы прояснить различия, все больше разделяющие нас в наших быстро фрагментирующихся обществах; они бы, напротив, идентифицировали общие социальные нужды — потенциальные основы для временных объединений. Таким образом, они бы собрали разные политические устройства в новой структуре, из которой неизбежно возникли бы новые политические механизмы.


Однако самое важное, что ассамблеи социального будущего помогли бы сместить культуру к более сверхиндустриальному временному уклону. Сосредоточив внимание


527


общественности на долгосрочных целях, а не на одной насущной программе, попросив людей выбрать предпочтительное будущее среди спектра альтернативных будущих, эти ассамблеи могли бы инсценировать возможности для гуманизации будущего — возможности, слишком многие из которых уже отброшены как потерянные. Делая это, ассамблеи социального будущего могли бы спустить с привязи мощные конструктивные силы — силы сознательной эволюции.


К настоящему моменту ускорение, запущенное в ход человеком, стало ключом ко всему эволюционному процессу на планете. Уровень и направление эволюции других видов, само их выживание зависит от решений, принятых человеком. Однако нет ничего присущего эволюционному процессу, что гарантировало бы собственное выживание человека.


В прошлом, по мере того как разворачивались последовательные стадии социальной эволюции, их осознание скорее следовало за событиями, чем предшествовало им. Поскольку изменение было медленным, человек мог адаптироваться бессознательно, «органично»; сегодня это уже невозможно. Получив власть изменить ген, создавать новые виды, заселять планеты и сократить население Земли, человек сейчас должен взять на себя сознательный контроль за самой эволюцией. Избегая шока будущего, мчась по волнам перемен, он должен управлять эволюцией, при­спосабливая завтра к человеческой потребности. Поднимать бунт против будущего бессмысленно, человек должен с этого самого исторического момента предвидеть и создавать будущее.


Итак, конечная задача социального футуризма — не просто «перешагнуть» через технократию и ее заменить более гуманным, более дальновидным, более демократичным планированием, но подчинить сам процесс эволюции сознательному человеческому руководству. Ведь это высший момент, поворотный пункт истории, в который человек либо покоряет процессы перемен, либо исчезает, в который из бессознательной марионетки эволюции он превращается либо в ее жертву, либо в ее господина.


528


Вызов такой силы требует от нас разительно нового, более рационального отклика на перемены. Эта книга претерпела изменение, как ее главное действующее лицо — сначала как потенциальный злодей, потом, по-видимому, как потенциальный герой. Призывая к умеренности, и регулированию перемен, она требует дополнительных революционных изменений. Это менее парадоксально, чем кажется. Перемены существенны для человека, также существенны сейчас, в наш 800-й промежуток жизни, как были существенны в первый. Перемены — это сама жизнь. Но неистовые перемены, неуправляемые и несдерживаемые, ускоренные перемены, подавляющие не только физические защиты человека, но его процессы принятия решений, — такие перемены враждебны жизни.


Поэтому наша первая и самая настойчивая потребность, прежде чем мы сможем начать мягко управлять нашей эволюционной судьбой, прежде чем мы сможем строить гуманистическое будущее, — остановить ускорение, которое подвергает миллионы людей угрозе шока будущего, в тот же самый момент интенсифицируя все проблемы, которыми они должны заниматься: войну, вторжения в экологию, расизм, неприличный контраст между богатым и бедным, бунт молодежи и подъем потенциально смертельного массового иррационализма.


Нет легкого способа справиться с этим безумным ростом, этим раком истории. Нет также магического средства для лечения беспрецедентной болезни, которую он несет с собой: шоком будущего. Я предложил альтернативы для индивидуума, подавленного переменами, и более радикаль­ные лечебные процедуры для общества — новые социальные службы, обращенную в будущее систему образования, новые способы управлять технологией и стратегию взятия перемен под контроль. Можно найти и другие способы. Однако основной смысл этой книги — диагноз. Ведь диагноз предшествует лечению, и мы не можем начать помогать себе, пока не станем чутко сознавать проблему.


Эти страницы послужат своей цели, если они в известной степени помогут сформировать сознание, нужное человеку, чтобы осуществлять контроль над переменами,


529


управлять своей эволюцией. Ведь с воображением используя и направляя перемены, мы можем не только уберечь себя от травмы шока будущего, но и достичь отдаленных завтра и гуманизировать их.

^ ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ


Среди наиболее почитаемых стереотипов нашего времени — представления о том, что жизнь автора одинока, что его идеи возникают из некоего мистического внутреннего источника и что он пишет, находясь во власти вдохновения. Многие профессиональные писатели знают лучше. Однако эти описания вполне могут применяться к другим авторам и другим книгам, но они неприменимы к этой. «Шок будущего» — результат сотрудничества, общения лицом к лицу и мысль к мысли с сотнями людей, действительно со столь многими в столь многих университетах, исследовательских институтах и ведомствах, что я не смог бы назвать их всех.


Единственным самым значительным влиянием на эту книгу, помимо моего собственного, было влияние моей жены Хайди, которая была не вошедшей в поговорку «терпеливой супругой, не допускающей детей в берлогу автора», а скорее активным интеллектуальным партнером, обсуждающим пункт за пунктом, вынуждающим меня прояснять и интегрировать концепции, на которых основывается книга. Как и прежде, она была также домашним редактором, читающим или слушающим каждую главу, предлагающим сокращения, дополнения и свежие идеи. В значительной мере это и ее книга.


Несколько друзей также заранее читали всю рукопись или ее часть, делая ценные замечания. Д-р Дональд Ф. Клейн, руководитель психиатрических исследований в Хилсайдской больнице Нью-Йорка; д-р Герберт Герджой, психолог; д-р Бенджамин Сингер, социолог, и Гарольд Ли Страдлер были


530


достаточно добры, чтобы таким образом помочь мне. Я также должен поблагодарить мисс Бонни Брауэр, которая выполняла роль помощника-исследователя на ранних стадиях проекта и бодро помогала мне фильтровать массы материала, временами угнетающе громоздящегося на моем столе.


Особую благодарность я должен выразить профессору Элис Л. Филлипс из Школы права университета округа Колумбия и Фонду Элис Л. Филлипс за проявленное сверхчеловеческое терпение, позволившее мне снова и снова отсрочивать важные обязательства перед Фондом, пока я заканчивал эту книгу.


1 Урбанолог Скотт Грир цит. по: Urban Environment: General by Daniel P. Moynihan в [313], с. 497.


2 Интервью автора с Реймондом Флетчером.


3 Викерс цит. по: Ecology, Planning and the American Dream by Sir Geoffrey Vickers в [241], с. 374-395.


4 Доводы Харрингтона см.: [318].


5 Позиция Гэлбрейта разрабатывается в [82].


6 Участница Вудстока цит. по: The New York Times», August 25, 1969.