Точка зрения и ритм композиции нарративного текста (на материале произведений дж. Джойса и в. Вулф)
| Вид материала | Автореферат |
- Проблема композиции «поэтической прозы» (на материале произведений А. П. Чехова, Андрея, 645.06kb.
- Концепция Обнорского Точка зрения Филина, 1219.81kb.
- План стилистического анализа текста Экстралингвистический анализ текста, 26.37kb.
- Сочинение. «Скверно вы живете, господа, 23.69kb.
- Функционирование библейского мифа как прецедентного текста (на материале произведений, 341.23kb.
- Обучение анализу художественного текста с применением исследовательских технологий, 88.54kb.
- Приказ 01. 02. 2012 №138 г. Бийск Опроведении окружного этапа краевого конкурса творческих, 116.26kb.
- План стилистического анализа текста Отнести текст к одному из функциональных стилей, 108.85kb.
- Краткие содержания произведений зарубежной литературы XX века, 2108.02kb.
- Реферат на тему «Особенности композиции романа А. Платонова «Чевенгур», 125.36kb.
^ В параграфе 1 дается общая характеристика нарративно-речевой сетки текста. Субъектно-речевой, или, по Успенскому, психологический план точки зрения представляет собственно дискурсивную структуру нарратива, охватывающую сеть речевых и мыслительных актов автора, повествователя, персонажей и читателя. Определяет особенности нарративно-речевой сетки структура образа автора-повествователя, последовательное представление эпизодов истории с разных позиций говорения и восприятия.
В параграфе 2, «Коммуникативный и когнитивный аспекты нарративного дискурса и традиции их изучения», дается краткий обзор традиций изучения нарративного дискурса: классической, коммуникативной (Волошинов 1930, Pascal 1977, Успенский 1995, Падучева 1996 и др.), и инновационной, коммуникативно-когнитивной (Banfield 1982, Fludernik 1993, Segal 1997, Semino 2004, Palmer 2008, etc.).
Отдельная точка зрения представляет одновременно перцептивную, речевую, психологическую и оценочную позицию участника мира истории. Она являет себя в форме мини-нарратива, синтаксически реализуемого СФЕ, а нарративно − определенным типом повествования. Дейктический центр мини-нарратива понимается как локус прикрепления референтов времени, пространства и составляющих его объектов к сознанию персонажа или повествователя. Локусы отграничены пространственно-временными субфреймами. Предложения и даже клаузы-синтагмы одного предложения, входящие в один мини-нарратив, могут относиться к разным типам репрезентаций речи и сознания – прямому, косвенному или свободному косвенному дискурсу. Их последовательность отражает динамику «текущих фокусов сознания» персонажа. Читатель, занимая точку зрения персонажа, получает «опыт проживания» истории.
^ Параграф 3 называется «Позиционная структура образа автора-повествователя и типы повествователей». Учитывая классические и современные типологии «повествовательных инстанций» (Stanzel 1971, Genette 1980, Падучева 1996, Брандес 2004, Herman 2002, Jahn 2005), мы различаем три основных типа повествования и шесть их подтипов. Они являются формальными репрезентантами точек зрения (позиций) повествователя и различаются по признаку его отношения к внутреннему миру (психологии) персонажа:
1) объективированное повествование (внешняя позиция): а) аукториального повествователя, б) повествователя-наблюдателя и в) сказового повествователя от 3-го лица;
2) субъективированное повествование (внутренняя позиция): г) перволичного сказового, д) третьеличного персонифицированного (гетеродиегетического) и е) персонального (гомодиегетического) повествователя;
3) повествование с позиции пустого центра от гипотетического повествователя.
Гипотетический повествователь задает особую фокализацию и особый тип повествования, не рассматриваемый в классических типологиях. Данный тип является формальным маркером представления гипотезы о том, что нарратор или персонаж мог бы увидеть или ощутить, заняв нужную перспективу по отношению к актуальной нарративной ситуации (Herman 2002, p. 303). Мир, создаваемый гипотетическим повествователем, противопоставляется или становится виртуальным по отношению к миру текстовой референции. Он образует «нулевую» перспективу, не совпадающую ни с внутренними перспективами участников мира истории, ни с внешней перспективой объективного рассказчика или наблюдателя.
Позиционная структура повествователя воплощается в общей психологической перспективе текста − единственной или множественной. Ее ритм реализуется чередованием типов повествования как типов позиций – внутренней, внешней и гипотетической, – которые складываются в конкретном тексте в уникальную модель рекуррентных комбинаций.
^ Параграф 4 называется «Композиционно-речевые формы выражения точек зрения как структурные компоненты нарративно-речевой сетки текста».
Здесь дается характеристика четырех основных типов композиционно-речевых форм и синтаксических моделей представления каждого из них. Противопоставляются данные текстовые типы и синтаксические модели по степени маркированности в них «своей» речи автора-повествователя и «чужой» речи персонажа:
1) «Своя» речь повествователя (РП): а) повествование, описание, лирическое отступление, рассуждение; б) диалогическая и монологическая речь; в) косвенная речь;
2) ^ Диалогическая речь персонифицированного повествователя (РПП1): а) косвенная речь; б) свободный косвенный дискурс (СКД) − косвенное воспроизведение речи, мысли, восприятий и состояний; внутренний монолог (ВМ) от 3-го лица; поток сознания (ПС) от 3-го лица;
3) «Чужая» речь сказового повествователя (РСП) и персонального повествователя (РПП2): а) повествование, описание, рассуждение; б) прямая и косвенная речь; в) прямая мысль, прямое восприятие и состояние; г) внутренний монолог от 1-го лица; д) поток сознания от 1-го лица.
4) «Несобственно авторская» речь гипотетического повествователя (РГП – нулевая позиция): повествование, «гипотетическое» восприятие, внутренний монолог, интертекстуальные вставки.
Приводится шкала синтаксических моделей, представляющих субъектно-речевые позиции в модернистском тексте:
«своя» речь диалогическая речь «чужая» речь
повествователя повествователя персонажа
и персонажа
– +
РП РПП1 РСП РПП2
(
П, О, Р, ЛО) ПР КР СКД (П, О, Р, ЛО) ПР
СКР СКМ ВМ от 3 л. ВМ от 1 л.ПС от 3 л. ПС от 1 л
речь гипотетического повествователя^ Н
арративно-речевая точка зрения определяется как «мини-нарратив» говорящего или воспринимающего субъекта, репрезентация события через тот или иной тип композиционно-речевых форм. Нарративно-речевая сетка текста складывается из таких сегментов. Динамика чередования синтаксических моделей внутри каждого сегмента отражает динамику фокализации. Учитывая типологию уровней субъективности в нарративном тексте М. Флудерник (Fludernik 1993), мы различаем нюансы между предложениями, репрезентирующими произнесенную и непроизнесенную речь персонажей, а также их мысли и состояния, и располагаем категории предложений на шкале от синтаксически эксплицитных форм репрезентации «чужой речи» до полуотмеченных структур и полной синтаксической интеграции.
| Базовые категории предложений | Репрезентации речи | Репрезентации мысли |
| Прямой дискурс | Прямая речь: He said: «Hey, I love you!» | Прямая мысль: Hey, I love her! |
| Косвенный дискурс | Косвенная речь: He said, he loved her. | Косвенная мысль: He thought he loved her. |
| Свободный косвенный дискурс: Воспроизведенное состояние (обобщенное изложение содержания дискурса) | Свободная косвенная речь: Hey, he loved her. Изложение речевых актов: He finally took courage and proposed to her. | Свободная косвенная мысль: Hey, he loved her. Психонаррация (изложение мыслительных актов и состояний): His heart beat pit a pat. He suddenly realised he was in love with her. |
| Свободное косвенное восприятие | He looked out into the garden. The butterflies were hovering over the hedges, and the little brook was snuggling warmly in the sunshine. |
У косвенных и свободных косвенных воспроизведений речи и мысли персонажа есть общий признак − их субъект (Он) является формальным маркером вступления сознания повествователя в диалог с сознанием персонажа. Поэтому свободный косвенный дискурс − это общая родовая форма дискурсивизации речи повествователя, которая в отечественной традиции называется «несобственно прямой речью» (НСПР).
^ Параграф 5. «Ритм нарративно-речевой сетки сборника Дж. Джойса «Дублинцы»
Позиционная структура образа автора в «Дублинцах» – это способ производства трех закономерно сменяющих друг друга модусов дискурса: 1) внутренняя позиция перволичного повествователя-участника («Детство») → 2) преимущественно внутренняя позиция персонифицированного третьеличного повествователя («Юность») → 3) преимущественно внешняя позиция повествователя-наблюдателя («Взрослая жизнь») → 4) возврат к повествованию с позиции персонифицированного повествователя (повесть «Мертвые»). Синтаксически это выражается в чередованиях субъективных и объективных предложений: 1) «своя» речь Я-повествователя (описание, внутренний монолог, воспроизведенное восприятие, психонаррация…) → 2) диалогическая речь (СКД), перебиваемая речью стороннего наблюдателя (описания, диалог, прямая и косвенная речь) → 3) сокращение сегментов СКД и увеличение диалогов, полилогов и сцен от повествователя-наблюдателя → 4) возврат к субъективным моделям (воспроизведенное восприятие, состояние, психонаррация, внутренний монолог, поток сознания). Например, в Таблице 3 приводятся данные, отражающие тенденцию увеличения количества объективных синтаксических моделей и уменьшения субъективных моделей в подцикле «Личная жизнь взрослых Дублинцев».
В трех «мужских» рассказах («Облачко», «Сослуживцы» и «Прискорбный случай») перспектива объективного повествователя занимает от 45 до 62 %, то есть, чуть меньше или больше половины текста, в то время как в нарративно-речевых сетках «юношеских» рассказов она занимает от 5 % («Эвелина)» до 27 % («Пансион»). Соответственно, уменьшается в этих рассказах по сравнению с историями о молодых дублинцах и доля внутренних перспектив персонажей: она колеблется в пределах от 37,8 до 55 % (в цикле «Юность» эта доля не опускается ниже 72 %). В сетках историй о взрослых героях постепенно снижается процент внутренних монологов и воспроизведенных состояний: 1) 32% → 2) 22,7% → 3) 29,5% → 4) 19%.
Таблица 3
| Названия рассказов | ПИ РП (описания), СКР и КР лиц, не участвующих в истории, или второстепенных персонажей | ПИ Диалогич. речь + повествов. ремарки | ПИ Воспроизв. восприятие, СКР главных участников истории | ПД Свободная косвенная мысль, ВМ, воспроизв. состояние |
| 1. A Little Cloud | 26 предложений | 155 предл | 52 (15,2 %) | 110 (32 %) |
| Всего объективных предложений − 181 (52,7%) | Всего субъективных предложений − 162 (47,3%) | |||
| 2. Counter-parts | 74 предложения | 84 предл | 38,5 (15,2 %) | 57,5 (22,7 %) |
| Всего объективных предложений − 158 (62,2 %) | Всего субъективных предложений − 96 (37,8 %) | |||
| 3. Clay | 8,5 предложения (7,7%) | - | 66,5 60,5 % | 32,5 29,5 % |
| Всего объективных предложений − 8,5 (7,7 %) | Всего субъективных предложений − 101,5 (92,3 %) | |||
| 4. A Painful Case | 92 предложения | 2 | 73,5 (35,5 %) | 39,5 (19 %) |
| Всего объективных предложений − 94 (45,4%) | Всего субъективных предложений − 113 (54,6%) |
Логика ритма нарративно-речевых точек зрения в сборнике в целом определяется постепенным вымещением внутренних точек зрения персонажей, определяющих пространство дискурса (ПД), внешней точкой зрения объективного повествователя-наблюдателя (ПИ). Если в первой половине сборника превалирует модель ПИ → ПД → ПИ → ПД, то, начиная с середины, происходит постепенный переход к модели ПИ → ПИ → ПИ (сцены-описания, прямая и косвенная речь). Эта тенденция отражает динамику когнитивного «паралича» героев по мере их взросления. Однако возврат к модели ПИ → ПД → ПИ → ПД в конечной повести «Мертвые» восстанавливает симметрию композиции сборника.
^ Шестой параграф – Модальный план точки зрения и модальная сетка текста.
Характеристика модальной сетки текста потребовала обобщения языковых и нарратологических исследований категории модальности (Балли 1955, Солганик 1984, Бондарко 1990, Ильенко 1989, Блох 2000, Мещеряков 2001, Гуревич 2003, Doležel 1976, Fowler 1986, Palmer 2001, и др.). Введенное В. В. Виноградовым понятие точки зрения или позиции говорящего (Виноградов 1950) в явном или скрытом виде включаются сегодня в любое истолкование модальности.
Модальность нарратива программирует ритм развертывания всех остальных его планов и формирует модальную сетку − линейную, функционально-семантическую, прагматическую и лингво-эстетическую категорию текста. С одной стороны, текстовая субъективная модальность дискурсивна, она «расщепляет» текст и характеризует процесс его развертывания от сегмента к сегменту. Она формирует первичное восприятие ритма модальности в виде схемы ожиданий возможной последовательности оценочных позиций. Но, суммируясь в оценку целого мира истории, субъективная модальность перерастает в «объективную» для личности автора квалификацию фактов как реальных / ирреальных, хороших / плохих, которая сложилась еще до написания текста. Средства «объективной» авторской модальности определяют планируемый результат нарративного дискурса. Эти два этапа реализации модальности называются, соответственно, сегментным и проективным, суперсегментным (Мещеряков 2001). Первый организует синтагматический ритм текста, второй определяет возможность вступления автора в «эмоциональный резонанс» с читателем, предупреждая ошибочные интерпретации.
Точку зрения в модальном плане мы определяем как сегмент текстовой сетки, формируемый дейктическим центром и всеми средствами модальности: морфологическими, лексическими, синтаксическими, метатекстовыми. В англоязычном нарративном тексте выделяются следующие языковые компоненты модальных точек зрения:
1) морфологический уровень: а) личные и притяжательные местоимения как дейктические центры, актуализирующие сознания субъектов восприятия и оценки; б) обобщенно-личное you; в) пространственный и временной дейксис here / there; up / down; before / after; г) неопределенные местоимения one, some, something, someone, somewhere, в семантике которых есть значение неопределенности; д) определенный и неопределенный артикли, указательные местоимения this / that; е) подчинительные союзы if, as if, as though;
2) лексико-грамматический уровень: а) модальные глаголы; б) оппозиция наклонений «изъявительное наклонение (Indicative mood) / система сослагателного наклонения (Subjunctive mood); в) междометия Oh, Ah, etc.;
3) лексико-фразеологический уровень: а) оценочные существительные, прилагательные, наречия (wholly admirable, good fellows; the conservative duffers); б) глаголы знания, мыслительной деятельности, оценки, отношения, уверенности, сомнения, возможности (And then she began to like him; It seemed to him …; He was thought a little cranky); в) глаголы говорения и действия (He said; He stood up); г) эмотивная лексика, слова и фразы, выражающие эмоционально-психологическое состояние (She was furious; They were happy then); д) ключевые слова, слова-лейтмотивы и символы;
5) коммуникативно-синтаксический уровень: а) вопросительные, отрицательные, восклицательные, эллиптические предложения («What a lark! What a plunge!»); б) все формы инверсии, эмфазы («This is what I have made of it! This!»; «It was orchids she saw»), повтора («Thought is the thought of thought»);
6) метатекстовый уровень: модальные слова-операторы certainly, perhaps, possibly, suddenly, etc.;
7) графический уровень: а) тире и многоточие, образующие фигуру апозеопесиса − знак незнания, неуверенности («If we postpone it this time – –»), б) кавычки, курсив и другие графические средства, имплицирующие авторское отношение.
Глубинная оппозиция нарртива − история/дискурс − выражается в противопоставлении немаркированной формы изъявительного наклонения (Indicative mood) с его объективной модальностью утвердительности, своейственной плану истории, и стилистически маркированных форм сослагательного наклонения (группа Subjunctive), объективирующих план субъективного дискурса. Вопросительные, отрицательные, восклицательные предложения, слова-операторы, модальные фразы типа It is likely, It is impossible и пр., союзы if, as if, as though и модальные глаголы также маркируют внутреннюю оценочную позицию субъекта, а значит − план дискурса.
Особо рассматриваются способы выражения текстовой модальности лексическими средствами. Главными из них являются ключевые слова − лексико-семантические доминанты текста, для которых характерны символичность, идейность, тематичность, повторяемость, функционирование в составе парадигматической группы (Agricola 1976, Ноздрина 1980, Киселева 1989, Арнольд 1990, Дроздова 1998 и др.). Опираясь на разработанную М. Б. Борисовой концепцию символического и идеологического содержания слова в тексте, мы полагаем, что лексические средства непосредственным образом связывают текстовую форму с ее глубинным содержанием – с авторской оценкой и идеологией (Борисова 1970, 1977). Ключевые слова-лейтмотивы – это способы порождения символических образов и выражения идеологического содержания текста, которые «проходят путь от номинативного значения к символическому» в структуре сложного целого», являются опорными вехами смысловой перспективы текста. Идеологическое содержание имеет, прежде всего, «концептивная лексика» − слова, относящиеся к области социальной и политической жизни и философии.
Ключевые слова являются и главными формами объективации индивидуально-авторских концептов. Отдельный концепт является смысловым элементом целостной концепции текста, которая формируется доминирующим типом модальности. Опираясь на типологии нарративных и пропозициональных типов модальности Л. Долежела и Ф. Палмера (Doležel 1976, Palmer 2001) и на анализ текстового материала, мы выделили шесть типов нарративной модальности:
1) ^ Эпистемологическая модальность выражает суждения о фактуальном статусе нарративной ситуации: значения «знание/незнание», «уверенность/неуверенность», дедуктивные выводы из наблюдаемых фактов, предположительные выводы из общеизвестных фактов. Модальным содержанием нарратива является знание, неполное знание или непонимание персонажем определенных фактов и событий, которое определяет мифологему его пути и трансформацию его сознания. Эпистемологическая модальность используется также аукториальным повествователем и наблюдателем. Ее маркеры − глаголы знания, понимания, размышления, воспоминания (to know, to guess, to realize, to remember и др.), а также конструкции, выражающие логические причинно-следственные отношения процессов и фактов (сложные предложения с придаточными реального или вероятного условия).
2) ^ Эвиденциальный тип модальности включает изложения персонажем доказательств в пользу фактуального статуса ситуации: воспроизведение доказательств, данных другими, собственные доказательства, полученные на основе перцептивной деятельности. Эвиденциальная модальность может актуализироваться и через речь безличного повествователя-наблюдателя или репортера, который представляет сцены в остраненном ракурсе, подчеркивает свое желание опираться на факты, которые он «видит» и «слышит» впервые. Средствами выражения эвиденциальной модальности являются глаголы говорения, действия и перцептивной деятельности (to see, to hear и др.), всегда в форме изъявительного наклонения, модальные глаголы could, must, might в значении предположения, модальные слова certainly, perhaps и др., слова остранения и сравнения as if, it seemed, it appeared, like, чужая речь (прямая, косвенная, обобщенное изложение чужой речи).
^ 3) Эмотивная модальность появляется в тексте периодически, небольшими сегментами, поддерживая остальные типы модальности. Содержанием ее является эмоциональная реакция на события и ситуации − страх, радость, гнев, раздражение, отчаяние, стыд и т. д., − а также чувства − любовь, ревность, ненависть, зависть и др. Эмоции и чувства выражаются эмотивной лексикой, междометиями, глаголами ощущения и чувства (to feel, to strike, to love, etc.), восклицательными и вопросительными предложениями.
^ 4) Значение обусловливающей модальности − выражение внешних условий, определяемых некими авторитетными инстанциями, или внутренне релевантных для субъекта условий − обязательств, обещаний, принятых им самим. Оно формируется понятиями «разрешение», «запрещение», «необходимость», «способность» и «волеизъявление». Сегменты текста, в которых доминирует данный тип модальности, содержательно связаны с проблемами морального и законодательного плана, которые обычно служат препятствием для достижения персонажем желаемых целей. Главными средствами выражения являются модальные глаголы, их эквиваленты (be to, have to, be able to) и волеизъявительная лексика (wish, want, desire, long for, able, prohibit, impossible, etc.).
^ 5) Гипотетическая модальность формируется понятиями «возможность», «невозможность», «желание» и «нежелание». В содержании истории представлены виртуальные миры как альтернативные проекции центральных сознаний. Средства ее выражения – это, главным образом, конструкции с нереальным условием и предположительным следствием «What if», «I would», «If only he could», «How I wish» и др., модальные слова possibly, perhaps, а также существительные и глаголы со значением «воображения»: her image, I imagined, I saw in my mind, etc.
6) В основе оценочной (аксиологической) модальности лежат понятия «добро» и «зло», «хорошее» и «плохое». Аксиологическая доминанта активизирует стремление персонажей к поиску определенных ценностей, к приложению усилий для их достижения. Основные средства выражения − оценочные эпитеты и лексика, в которой есть оценочный компонент значения (strangely liberal, immoral, brilliant etc.), а также ключевые слова-символы, которые всегда представляют аксиологическую позицию автора.
В тексте определенного жанра обычно доминирует модальность одного типа, но она комбинируется и с другими типами. Базовый принцип ритма модальной сетки − чередование сегментов плана истории, задаваемых эвиденциальной и эпистемологической модальностью, и сегментов плана дискурса, содержание которых определяется остальными, маркированными типами модальности.
В параграфе 7 − «Репрезентация мира истории в нарративе» − характеризуется общая модель целостной ментальной репрезентации истории.
В когнитивной лингвистике принято использовать семантические методы анализа и моделировать концепты в виде полей с ядерным (предметно-понятийным) и когнитивными слоями: символическим, гештальтным и ценностно-оценочным (Миллер 2000, Попова, Стернин 2001, Тарасова 2003 и др.). Иные, не лексические, формы репрезентаций концептов практически не изучаются в лингвистике, а популярная словарно-дефиниционная модель анализа зачастую не подкрепляется дискурсивным контекстом и представляет концепт как статичную схему. Мы рассматриваем специфическую, глобальную ментальную репрезентацию мира истории. Нарратив − индивидуальное сплетение разрозненных, разорванных во времени и пространстве событий в историю − это и есть гештальт, целостный субъективный образ мира.
С одной стороны, мы опираемся на модель семантической констелляции − сети значений и связанных с ними процессов, организованных вокруг ядра концепта взаимодействием внутренних и внешних связей. Она образует на глобальном уровне сетевой организации психики человека семантическую решетку, включающую сложным образом переплетенные семантические подконстелляции (Залевская 2005, с. 404-405). В нарративном тексте мы имеем дело с концептами, «схваченными знаками». «Схваченные знаком» концепты уже являются результатом не только аффектированных аспектов восприятия действительности, но достаточно стабильными, ценностно пережитыми, сложными ментальными репрезентациями, отражающими определенную стадию жизненного опыта личности. Они образуют в пространстве текста семантические констелляции, группирующиеся вокруг ключевых слов и складывающиеся в уникальную «семантическую решетку» текста.
С другой стороны, мы полагаем, что минимальными текстовыми моделями репрезентации истории являются динамические схемы событий. Сами по себе концепты представляют собой «элементарные репрезентации» как единицы опыта/памяти», которые, благодаря «когнитивной настройке организма», становятся по мере накопления опыта частями сложных репрезентаций (Кравченко 2005). Одним из фундаментальных их типов являются ментальные репрезентации событий (Nelson, Gruendel 1986), которые пока мало изучены в отечественной лингвистике.
Используя «грамматику дизайна визуальных образов» (Kress, Leeuwen 2006), мы различаем два класса репрезентаций – нарративные и концептуальные. Компонентами структуры нарративных репрезентаций образов являются участники, которые соединены определенными векторами взаимодействия, образуя определенные «векторные нарративные модели»: «процессы действия» и «процессы реакции». В первых есть участник, от которого исходит вектор (актор), и участник, на которого вектор направлен (цель). В процессах реакции вектор формируется линией воздействия актора на пассивного участника. В отличие от нарративных, концептуальные репрезентации лишены векторов и имеют «вневременную», обобщенную природу. Такие образы симметричны, лишены «драматизма» взаимодействия между участниками.
Базовыми формами репрезентаций событий и состояний в нарративном тексте являются отдельные точки зрения, которые образуют эпизоды и сцены. Они цельны и динамичны – их компоненты (актор, пассивные участники и объекты) объединены векторами взаимоотношений. Синтагматические отношения между репрезентациями событий и состояний связывают эти элементарные репрезентации в единую динамичную схему событий.
Типичной для модернистского текста является схема репрезентаций рутинных или малозначительных событий. Главный участник не порождает «событийный вектор», он является не столько Актором, сколько субъектом слухового или визуального восприятия. Объект реального пространства или необычное событие (смерть близкого человека, новая встреча, измена жены и пр.) нарушает алгоритм жизни и приводит к изменению Я персонажа. Базовым содержанием глобальной репрезентации является мифологема пути персонажа, которая является ментальной и эпистемологичной. Проходя от незнания к знанию в результате осмысления внешних событий, персонаж меняет самооценку, оценку других и, соответственно, свое место в мире. Ментальная репрезентация истории структурируется динамической схемой событий, складывающейся в результате наложения разных точек зрения и перспектив, которые определяют процесс формирования семантических констелляций и семантической решетки текста.
^ Заключительный, восьмой параграф носит название «Ритм красоты» как модально-оценочная основа и схема репрезентации истории «Дублинцев».
Идейно-нравственная позиция Джойса, его оценки социальных реалий эпохи модернизма и национальной идентичности подчинены эпистемологии художника-модерниста, отраженной в его эстетической теории «ритма красоты» и в «отполированном зеркале» композиции сборника (Joyce 1975).
^ Авторская эпистемологическая модальность составляет идейно-смысловую базу текста. Алгоритм кодирования и декодирования ее линейной динамики состоит в постепенном увеличении сегментов эвиденциальной модальности безучастного повествователя, за которой скрывается моральное осуждение автора, нарастающее по мере взросления и оскудения идейных позиций персонажей. Но в финальной повести автор корректирует свой «проект», вновь вступая в диалог с сознанием персонажа и находя мотив примирения с ограниченной, но живой природой человека. Это нарушение алгоритма в конечной, сильной позиции текста меняет всю повествовательную перспективу сборника и уравновешивает баланс оценочных позиций автора, персонажей и читателя.
^ Авторская аксиологическая модальность проявляется в символике названий рассказов и в семантике ключевых слов − опорных смысловых центров семантической решетки текста сборника. Доминанты идеологии Джойса – это понятия «Религия», «Искусство» и «Политика», которые осмысляются им в контексте Ирландской действительности, но расширяются до универсального контекста диалектики вечных категорий бытия «Жизнь / Смерть».
В субъективной модальности текста доминирует эвиденциальный тип. На его фоне выдвигаются сегменты оценочной, обусловливающей, эмотивной и гипотетической модальностей. Соотношения «маркированных» типов субъективной модальности, вступая в противоречие с нейтральной эвиденциальностью повествователя, актуализируют идейное содержание произведения: автор моделирует индивидуальные пути, которые проходят дублинцы от непонимания ошибочности своих оценок и идеалов к моменту понимания их тщеты, которое происходит или не происходит для них в эпифании. Особенно ярко это содержание выражено в «детских» историях.
Ритм чередования точек зрения внутри модальных сеток «детских» историй строится по такой модели: в основе − чередование эвиденциальной модальности (далее ЭвМ) и эпистемологической модальности (далее ЭпМ), периодически нарушаемое сегментами эмотивной, оценочной, гипотетической и обусловливающей модальностей (далее − ЭмМ, ОцМ, ГМ, ОбМ). Сегменты эвиденциональности превалируют за счет использования сцен-описаний и диалогов, воспринимаемых зрением и слухом Я-повествователя. Первый же абзац рассказа «Сестры» актуализирует эту модель в концентрированном виде:
There was no hope for him this time (1): it was the third stroke (2). Night after night I had passed the house (it was vacation time) and studied the lighted square of window: and night after night I had found it lighted in the same way, faintly and evenly (3). If he was dead, I thought, I would see the reflection of candles on the darkened blind for I knew that two candles must be set at the head of a corpse (4). He had often said to me: «I am not long for this world,» (5) and I had thought his words idle (6). Now I knew they were true (7). Every night as I gazed up at the window I said softly to myself the word paralysis (8). It had always sounded strangely in my ears, like the word gnomon in the Euclid and the word simony in the Catechism (9). But now it sounded to me like the name of some maleficent and sinful being (10). It filled me with fear (11), and yet I longed to be nearer to it and to look upon its deadly work (12).
ЭпМ (1) − ЭвМ (2, 3) − ЭпМ (4) − ЭвМ (5) − (ЭпМ) (6, 7) − ЭвМ (8) − ОцМ (9, 10) − ЭмМ (11) − ОбМ (12).
Таблица 6 содержит данные по количеству предложений определенного типа модальности и их процентному содержанию в тексте каждого рассказа цикла «Детство»:
Таблица 6. Цикл «Детство»
| Название рас-сказа и общее кол-во предло-жений в нем | ЭвМ (ПИ) | ЭпМ (ПД) | ГМ (ПД) | ОцМ (ПД) | ОбМ (ПД) | ЭмМ (ПД) |
| Сестры. 203 | 162 | 18 | 14 | 4 | 3 | 3 |
| 79,8 % | 8,7 % | 6,8 % | 1,9 % | 1,4 % | 1,4 % | |
| Встреча 176 | 132 | 24 | 1 | 6,5 | 6 | 6,5 |
| 75 % | 13,6 % | 0,6 % | 3,7 % | 3,4 % | 3,7 % | |
| Аравия 141,5 | 114,5 | 6 | 5 | 2,5 | 5 | 8,5 |
| 81 % | 4,2 % | 3,5 % | 1,8 % | 3,5 % | 6 % |
Модель чередования «эпистемологичность/эвиденциальность − оценочность − гипотетичность − эвиденциальность» рекуррентна и в рассказах следующего цикла «Юность». Но в их сетках постепенно снижается количество сегментов субъективных модальностей. В цикле «Взрослая жизнь» субъективные перспективы персонажей продолжают сокращаться, а выдвижение получает перспектива эвиденциальности повествователя-наблюдателя. В трех «мужских» историях из подцикла «Личная жизнь» перспективы субъективных модальностей занимают, соответственно, 47 % («Облачко»), 38 % («Сослуживцы») и 55 % («Прискорбный случай»). В тексте рассказа «Земля», 92 % которого занятого перспективой прачки Марии, модальная сетка строится как в рассказе «Эвелина» − на чередованиях ЭвМ, ОцМ и ОбМ. Эпистемологическая модальность отрицательна. Вывод: вечные социальные ценности − семья, дом, любовь − предстают в модальных перспективах историй о жизни дублинцев как обесцененные. Они служат лишь препятствиями в достижении личностных ценностей. Аксиология центральных сознаний расходится с аксиологией автора, который оценивает и мужской, и женский интеллект ирландцев как деградированный.
В подцикле «Социально-политическая жизнь» «безнадежно» доминирует эвиденциальность повествователя-наблюдателя. В рассказе «День Плюща» 90 % занимают сцены и диалоги. Прямой идеологический дискурс персонажей о политике Ирландии является подчеркнуто «чужим», фарсовым по отношению к фоновому дискурсу повествователя. В семантической решетке сборника ключевая фраза «лист плюща» превращается из символа национальной независимости в символ интоксикации и моральной деградации. Политическая «активность» участников оценивается автором как суррогат реальной борьбы, их риторика − как суррогат искусства. Немного больше сегментов субъективной модальности в следующем рассказе, «Мать». Они порождены сознанием женского персонажа, миссис Кирни, некоторым качествам которой Джойс симпатизирует, в частности – ее активности, которой лишены участники-мужчины. В завершающей взрослый цикл истории «Милость Божья» модальная сетка на 94 % оформлена эвиденциальной модальностью безучастного повествователя.
Модальная сетка повести «Мертвые» занята эвиденциальной модальностью повествователя на 69 %. В воспроизведенный им дискурс участников включены все аспекты дублинской жизни: искусство, религия, политика, семейные связи и традиции, но особое развитие получают гендерная тема, тема журнализма и тема любви, которые до сих пор не акцентировались. Рекуррентной моделью чередований типов субъективной модальности персонажа, журналиста Габриэля Конроя, занимающая 31 % текстовой сетки, является следующая: «ЭвМ →ЭмМ → ОцМ → ЭпМ». Но финал (эпифания) повести и всего сборника содержательно определяется гипотетической модальностью, новым визионерским знанием. Тем самым нарратор создает особое «поле тяготения», собирающее все семантические констелляции сборника в один философско-эстетический смысловой фокус, в котором скрещиваются признаки всех ключевых концептов. Финальный поток сознания героя представлен как модернистская реакция на тривиальную газетную фразу, идеологический приговор ирландской национальной идентичности. В то же время рекуррентные слова-медиаторы «память» и «прошлое» сближают полюса конфликтующих семантических констелляций «жизнь/смерть», «тело/душа», «грех/святость».
«История жизни дублинцев» репрезентирует мифологему пути «материального тела» в мире модернистского города. Он структурируется рутинными событиями и выделяющимися на их фоне ментальными событиями-озарениями (эпифаниями). Завершается этот путь гипотетической смертью-прозрением – переоценкой героем собственной идентичности и жизни через скрещивание образов любви и смерти.
В Заключении подводятся итоги исследования. Главным теоретическим результатом является системная лингвокогнитивная характеристика точки зрения, которая отвечает условиям дефиниции нарративного текста. В практическом плане результаты исследования таковы: 1) разработана комплексная поуровневая методика анализа ритма точек зрения; 2) проведен целостный комплексный анализ текстов произведений Дж. Джойса и В. Вулф, полученные результаты подтверждают действенность категории ритма точек зрения как фактора, определяющего логику формирования и реконструкции целостной ментальной репрезентации мира истории.