I. Основные понятия теории коммуникации. Определение понятия «коммуникация». Составляющие коммуникативного процесса. Коммуникативная неудача. Помехи, возможные на каждом этапе коммуникативного процесса. Межкультурная коммуникаци

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

Министерство образования и науки Российской Федерации

ГОУ ВПО «РОСТОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ

ПЛАНЫ И ТЕЗИСЫ ЛЕКЦИЙ,

КОНТРОЛЬНЫЕ ЗАДАНИЯ И ВОПРОСЫ

(для студентов 4 курса отделения романо-германской филологии

факультета филологии и журналистики РГУ)

Ростов-на-Дону

2005

Печатается по решению кафедры русского языка факультета филологии и журналистики РГУ (протокол № 5 от 24.02.05 г.).

Автор-составитель: д.ф.н. Покровская Е.А.

^ РАБОЧАЯ ПРОГРАММА

Тема I. Основные понятия теории коммуникации. Определение понятия «коммуникация». Составляющие коммуникативного процесса. Коммуникативная неудача. Помехи, возможные на каждом этапе коммуникативного процесса. Межкультурная коммуникация как особый вид коммуникации. Барьеры в межкультурной коммуникации. Парадоксы межкультурного общения.

Тема II. Языковая картина мира. Теория В. фон Гумбольдта и западноевропейское неогумбольдтианство. Теория лингвистического релятивизма Э.Сепира и Б.Уорфа. Ее современное состояние: труды А.Вежбицкой, Н.Д.Арутюновой, Ю.С.Степанова, Д.С.Лихачева.

Тема III. Роль языка в формировании и отражении национального характера. Две стороны связи языка с национальным менталитетом. Культуроспецифичные концепты и методика их выделения. Ключевые концепты русской и англо-американской лингвокультур.

Тема IV. «Лексика – самый чувствительный показатель культуры народа» (Э.Сепир). Лексика как ключ к определению национального менталитета, характера, эмоционального склада народа, характерных для него социальных институтов, специфики его истории. Сопоставление концептов «друг» и «friend», «свобода» и «freedom, liberty».

Тема V. Фразеология, словообразование, грамматика как ключ к определению особенностей национального характера. Немецкая и русская фразеология, связанная с концептом «носитель высшей власти». Эмоциональный склад народа через призму формо- и словообразования. Двусоставные и субъектные безличные предложения, выражающие агентивную и пациентивную жизненную ориентацию.

Тема VI. Понятие культурных сценариев и речевых стратегий. Их национальные особенности как барьер в межкультурной коммуникации. Культурный сценарий «информативно-запретительные знаки» и его национальные особенности в немецкой, англо-американской и русской лингвокультурах. Японские культурные сценарии в сопоставлении с западными.

^ ПЛАНЫ И ТЕЗИСЫ ЛЕКЦИЙ

Тема I. Основные понятия теории коммуникации. Коммуникация межкультурная (4 часа).

План.

Определение понятия «коммуникация».
Составляющие коммуникативного процесса.
Понятие коммуникативной неудачи.
Помехи, возникающие на каждом этапе коммуникативного процесса.
Понятие межкультурной коммуникации и научная дисциплина «межкультурная коммуникация».

1. «Коммуникация – это процесс взаимодействия двух и более языковых личностей с целью передачи, получения, обмена информацией, то есть воздействия на собеседника, необходимого для осуществления совместной деятельности» (В.Красных).

В определении понятия «коммуникация» учитываются социальный, психологический и лингвистический аспекты этого явления. С одной стороны, это одна из форм социального взаимодействия, это деятельность, включенная в систему социальных отношений и оформленная по ее правилам. С психологической точки зрения, общение есть процесс решения коммуникативной задачи для адресанта и перцептивной – для адресата. Восприятие речи – это также целенаправленный и ситуативно (индивидуально) обусловленный процесс: значение порождаемого и воспринимаего сообщений в психологическом смысле различаются.

Коммуникация – это не просто передача информации. По А.Н.Леонтьеву, это «система целенаправленных и мотивированных процессов, обеспечивающих взаимодействие людей в совместной деятельности, процессов, актуализирующих социальные отношения и индивидуально психологические взаимоотношения и использующих для этого специфические средства, прежде всего языковые».

2. Составляющие коммуникативного процесса:

- отправитель (кодировщик);

- сообщение;

- канал;

- получатель (декодировщик);

- восприятие;

- обратная связь

3. Коммуникация может быть успешной и неудачной. Успешная коммуникация имеет место в том случае, когда восприятие адекватно интенции отправителя, что выражается в ожидаемой отправителем обратной связи. На уровне любого из шести составляющих коммуникативного процесса могут возникнуть помехи, обусловливающие коммуникативную неудачу.

«Misundersanding do not exist, only the failure to communicate» (proverb).

Помехи, вызывающие коммуникативную неудачу.

- На уровне отправителя: общение может происходить уже тогда, когда отправитель не осознает своей вовлеченности в коммуникативный процесс (посылая информацию о себе своим внешним видом; не отвечая на письмо, запрос);

- на уровне сообщения: коммуникация имеет не только вербальный, но и невербальный характер - язык мимики, телодвижений может идти вразрез с интенцией отправителя и содержанием сообщения; используемые в сообщении концепты и речевые стратегии имеют национальную и социальную обусловленность, что может быть понято неадекватно получателями иных национальных и социальных групп (стратегии извинения в русской, немецкой, американской и японской лингвокультурах);

- на уровне канала коммуникации: неудачный выбор канала (личный контакт/заочный, устный/письменный). Для ликвидации помех на уровне канала, необходимо учитывать следующие факторы: если вероятно неприятие данного сообщения, то предпочтителен личный контакт, если необходима обратная связь в виде спонтанной реакции, то предпочтителен устный канал; если необходима немедленная обратная связь, то предпочтителен устный канал; если необходима детальная точность, документирование, а также ответ тщательно обдуманный, обращение к консультантам, то предпочтителен канал письменный. Письменный канал предполагает более высокую степень ответственности за сообщаемое;

- на уровне получателя: при принадлежности получателя к иной, чем отправитель, лингвокультуре или социуму возникают коммуникативные помехи, связанные с иной концептуализацией действительности, иными пресуппозициями; помехи могут быть вызваны индивидуальными ситуативными или психологическими особенностями адресата, его нежеланием принять и понять сообщение адресанта;

- на уровне восприятия: даже в рамках одной лингво- и социокультуры «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Различные пресуппозиции ведут к неадекватности восприятия (классический пример – диалог Хлестакова с городничим в I действии «Ревизора» Н.Гоголя); омонимия («cut into two» - order or chicken?); при межкультурном общении неадекватность восприятия возникает в связи с различием в речевых стратегиях (при ведении переговоров в русской лингвокультуре большое место отводится фатической коммуникации, что вызывает обвинение в неделовом подходе у американских коллег), в концептуализации мира.

- на уровне обратной связи (то есть реакции получателя на сообщение, при помощи которой отправитель оценивает эффективность коммуникации): отсутствие вербальной обратной связи (молчание не всегда знак согласия); в ситуации межкультурного общения коммуникативные помехи снимаются высокой степенью эксплицитности (не надо надеяться на подразумеваемую информацию) и избыточностью (объяснения, использование полных, а не эллиптических конструкций, повторов, комментариев, невербальных средств).

4. «Коммуникация межкультурная – это адекватное взаимопонимание участников коммуникативного акта, принадлежащих к разным национальным культурам» (Верещагин, Костомаров).

Наука о межкультурной коммуникации включает в себя 2 компонента:

- общелингвистический компонент (релевантный для любой коммуникации) – исследование универсального в коммуникации, комплексный анализ всей совокупности факторов, влияющих на процесс коммуникации;

- культурно-детерминированный компонент (актуальный для национального дискурса, предопределяющий его национально-культурную специфику) – исследование национально - специфических составляющих коммуникации на основе этнопсихологического подхода, то есть феноменов, которые отражают основные черты национального ментально-языкового комплекса. Использование лингвокультурологических методов исследования позволяет увидеть культуру сквозь призму языка, ключевые концепты культуры, соотносимые с «архетипами сознания».

В российской науке о межкультурной коммуникации соединяются следующие области исследования:

- этнолингвистика – раздел языкознания, изучающий язык в аспекте его соотношения с этносом и тесно связанный с социолингвистикой и психолингвистикой;

- лингвокультурология – часть этнолингвистики, изучающая свой объект на «перекрестке» лингвистики и культурологии.

Литература

1. Красных В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? –М., 2003. С. 71-110.

2. Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. –М., 1969.

3. Леонтьев А.А. Язык не должен быть «чужим» // Этнопсихологические аспекты преподавания иностранных языков. –М., 1996. С. 41-47.

4. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. –М., 1975.

5. Тарасов Е.Ф. Статус и структура теории речевой коммуникации // Проблемы психолингвистики. –М., 1975. С. 139-150.

6. Дж.М.Лейхифф, Дж.М.Пенроуз. Бизнес коммуникации. –СПб., 2001. С. 41-68.

7. Дж.Честара. Деловой этикет. –М. С. 174-175.

8. Хазагеров Г.Г. Во дни сомнений (прислушаемся к свидетельствам русского языка). – Знамя. 1999. № 3. С. 203-208.

9. Гудков Д.Б. Теория и практика межкультурной коммуникации. –М., 2003. С. 51-89.

10. Верещагин Е.М., Раймайр Р., Ройтер Т. Степень клишированности прагматических клише вежливости в русском и немецком языке. –Вопросы языкознания. 1997. № 1. С. 15-21.

Тема II. Языковая картина мира в трудах зарубежных и российских лингвистов ( 4 часа).

План

Понятие языковой картины мира в трудах В. фон Гумбольдта.
Гипотеза Э.Сепира – Б.Уорфа.
Идеи европейских неогумбольдтианцев.
А.Вежбицкая об особенностях менталитета нации через призму языка.
Национально - специфические особенности языковой картины мира в современной отечественной лингвистике.

1. Гумбольдтовское понятие духа народа как манифестации культуры.

1.1. Взаимовлияние языка и мышления: «Через многообразие языков для нас открывается богатство мира и многообразие того, что мы познаем в нем; и человеческое бытие для нас становится шире, поскольку языки в отчетливых и действенных чертах дают нам различные способы мышления и восприятия» (Гумбольдт).

1.2. Различия в картинах мира: «Разные языки – это отнюдь не различные обозначения одной и той же вещи, а различные видения ее; и если вещь эта не является предметом внешнего мира, каждый по-своему ее создает, находя в ней ровно столько своего, сколько нужно для того, чтобы принять в себя чужую мысль» (Гумбольдт);

1.3. Роль языка в формировании национального характера: «Именно языки первостепенным образом… определяют национальный характер». «Тем же самым актом, посредством которого человек из себя создает язык, человек отдает себя в его власть: каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг» (Гумбольдт).

2. Гипотеза Э.Сепира-Б.Уорфа.

2.1. Идея лингвистического детерминизма о том, что грамматические и семантические категории языка формируют идеи и определяют характер мышления: «Значения не столько открываются в опыте, сколько накладываются на него в силу той тиранической власти, которой обладает наша языковая форма над нашей ориентацией в мире». «Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они очевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном – языковой системой, хранящейся в нашем сознании» (Э.Сепир).

2.2. Лингвистический релятивизм: язык является символическим руководством к пониманию культуры народа. Следовательно, языкознание имеет стратегическое значение для методологии общественных наук. («Лексика – очень чувствительный показатель культуры народа», - Э.Сепир).

3. Европейское неогумбольдтианство (Л.Вейсгербер, Г.Гольц, Г.Ипсен, П.Гартман). Язык – это промежуточный мир между объективной действительностью и мышлением. Мышление каждого народа имеет специфические национальные черты и его развитие определяется имманентным развитием национального языка. Само концептообразование осуществляется за счет внутренних форм языка, которые и определяю «стиль» этого духовного присвоения мира, различный для разных языков, и соответственно формирует характер миропонимания. «Границы моего языка действительно являются границами моего мира» (Л.Вейсгербер).

4. Развитие идей фон Гумбольдта и неогумбольдтианцев в трудах А.Вежбицкой. Язык – единственный неспекулятивный показатель специфики национального менталитета, эмоционального склада, особенностей психологии. Это ключ к пониманию этносоциологии и психологии, этнофилософии, истории и политики. Этноспецифична не только лексика и фразеология, но и грамматика, культурные сценарии. Неуниверсальны даже так называемые базовые человеческие эмоции (грубость, гнев), даже цветоразличение. «Русский язык» - книга о том, как в нашем языке закодированы данные о ключевых концептах русской лингвокультуры («душа», «тоска», «судьба»), об особенностях нашего менталитета и эмоционального склада: повышенная эмоциональность, склонность к иррациональности, пациентивная жизненная ориентация.

5. Национально-специфические особенности языковой картины мира в современной русской лингвистике: Н.Д.Арутюнова, Т.В.Булыгина, А.В.Шмелев, Ю.С.Степанов; понятие концепта и концептосферы (Д.С.Лихачев); язык и культура через призму психолингвистики (А.А.Леонтьев, А.Н.Леонтьев), социолингвистики (В.Карасик); национальный портрет и автопортрет.

Литература

1. Гумбольдт Вильгельм фон. О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития. – Звягинцев В.А. История языкознания XIX-ХХ веков в очерках и извлечениях. –М., 1964. С. 73-85.

2. Гумбольдт Вильгельм фон. Язык и философия культуры. –М., 1985.

3. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологи. –М., 1998.

4. Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку. – Новое в лингвистике. –М., 1960. Вып. 1. С. 135-168.

5. Вейсгербер Л. Родной язык и формирование духа. –М., 1993.

6. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. –М., 1999.

7. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. Грамматическая семантика. Ключевые концепты культур. Сценарии поведения. –М., 1999.

8. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. –М., 1997.

9. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. –М., 1999.

10. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка. – Русская словесность: Антология. –М., 1997. С. 280-287.

11. Логический анализ языка. –М., 1992-2004. Вып. 1-15.

12. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). –М., 1997.

13. Карасик В.И. Язык социального статуса. –М., 2002.

14. Русское культурное пространство. Лингвокультурологический словарь. – Под ред. И.В.Захаренко, В.В.Красных, Д.Б.Гудкова. –М., 2004. Вып. 1.

15. Кобозева И.М. Немец, англичанин, француз и русский: выявление стереотипов национальных характеров через анализ коннотаций этнонимов. – Вестник МГУ. 1995. № 3.

Тема III. Роль языка в формировании и отражении национального характера (6 часов).

План

Две стороны связи языка с национальным менталитетом.
Культуроспецифичные концепты и методика их выделения.
Ключевые концепты русской и англо-американской лингвокультур.

1. Язык и образ мышления имеют двоякую взаимосвязь. С одной стороны, мы видим мир под углом зрения, подсказанным нашим языком и принимаем концептуализацию мира, характерную для нашей лингвокультуры, то есть язык формирует наш образ мышления. С другой стороны, в языке отражены черты действительности, релевантные для носителей лингвокультуры, иерархия ценностей, образ мышления, эмоциональный склад, а следовательно, язык является уникальным несубъективным, неспекулятивным источником информации о характерных особенностях народа. Например, анализ русской лексики позволяет выявить целый ряд мотивов, устойчиво повторяющихся в значении многих русских лексических единиц и фразеологизмов, которые представляются специфичными именно для русского видения мира и русской культуры. Сюда относятся, например, следующие представления: ‘в жизни всегда может случиться нечто непредвиденное’ (если что, в случае чего, вдруг), но при этом 'всего все равно не предусмотришь' (авось); 'чтобы сделать что-то, бывает необходимо предварительно мобилизовать внутренние ресурсы, а это не всегда легко' (неохота, собираться/собраться, выбраться), но зато 'человек, которому удалось мобилизовать внутренние ресурсы, может сделать очень многое' (заодно); 'человеку нужно много места, чтобы чувствовать себя спокойно и хорошо' (простор, даль, ширь, приволье, раздолье), но 'необжитое пространство может приводить к душевному дискомфорту' (неприкаянный, маяться, не находить себе места); 'хорошо, когда человек бескорыстен и даже нерасчетлив’ (мелочность, широта, размах).

2. Безэквивалентная лексика («христосоваться», «пошлость»).

Показатели культуроспецифичности слова:

- отсутствие его эквивалентов в других языках или разработанность семантического поля, не характерная для других языков;

- частотность употребления («родина» - 172 словоупотребления на 1 млн., «homeland» - 5);

- принцип «ключевого слова» - общеупотребительного, обладающего высокой частотностью, находящегося, как правило, в центре фразеологического семейства, часто встречающегося корня в наречиях, популярных песнях; синонимы: возможно, их лексическое значение аналогично грамматическому значению конструкций. Например: судьба – безличные конструкции.

3. Взаимосвязь языка и образа мышления можно иллюстрировать и ключевыми концептами американской лингвокультуры: challenge, privacy, efficiency, не имеющими прямых аналогов в русском языке.

«Challenge – задача, проблема, трудность, испытание, вызов – одно из ключевых для формирования и понимания американского национального характера; оно выражает готовность рисковать, чтобы испытать себя, дух авантюризма, стремление к соперничеству» (Шейгал, Леонтович). Не укладывается в русскую концептосферу эвфемистическое употребление слова challenged – нетрудоспособный, инвалид. Оно означает готовность бороться с трудностями, бросить судьбе вызов и победить.

«Privacy» - личное пространство, право на невмешательство в частную жизнь – проявляется во всех областях жизни и интерпретируется Р.Лури и А.Михалевым следующим образом: « «Privacy», a concept with far reaching implications, is absolutely untranslatable into Russian. It would be unfair to ascribe the lack of this concept solely to living conditions in the Soviet era, though, needless to say, communal apartments where 10 families share a bathroom, dormitories and the thin-walled barracks where a few generations lived their lives, as well as the overcrowding in today’s urban dwellings, did and do little to foster the introduction of that concept into our daily experience. Tolstoi and Turgenev lived at a time when privacy must have existed in Russia, but their works contain no word or expression that adequately conveys the range of attitudes bound up with this notion» (Lourie, Mikhalev).

Концепт «efficiency» также не имеет соответствия в русском языке и только отчасти может быть передан совокупностью слов: умение, деловитость, расторопность, эффективность, производительность.

Сегодня концепт «интеллигенция» стал одним из ключевых для понимания русской культуры. Определяемое словарями как «работники умственного труда, обладающие образованием и специальными знаниями в различных областях науки, техники и культуры» (Ожегов), это понятие на самом деле является намного более емким и вмещает в себя множественные смыслы и ассоциации. Однако, если обратиться к носителям русского языка, постоянно употребляющим слово «интеллигенция», с просьбой истолковать его значение, будет заметно, как нелегко им это сделать. На вопрос: «Является ли всякий человек с высшим образованием интеллигентом?», - как правило, отвечают отрицательно. С другой стороны, нет однозначного ответа и на вопрос «Обязательно ли иметь высшее образование для того, чтобы быть интеллигентом?». Для определенной категории людей принадлежность к интеллигенции считается престижной. Однако фразы типа: «Мы, интеллигентные люди...», как правило, характеризуют говорящего как человека не слишком интеллигентного. Более явно непринадлежность к интеллигенции проявляется в отрицательной коннотации, придаваемой этому слову в речи (напр.: «гнилая интеллигенция»).

Хотя слово intelligentsia воспринято английским языком (intelligentsia – the people regarded as, or regarding themselves as, the educated and enlightened class – Webster), оно обозначает понятие, чуждое американской ментальности, и имеет стойкие ассоциации с Россией. Исследователи не раз отмечали антиинтеллектуализм американского общества. Существует распространенное мнение о том, что президент США как демократического общества должен пользоваться общедоступным языком на уровне восьмого класса средней школы. Г. Барнс приводит пример, когда кандидат в президенты жаловался на умников-интеллектуалов (pointy-headed intellectuals) которые даже не могут толком припарковать свой велосипед (Barnes 1984: 79).

Специфически американским концептом, употребляемым в связи с социальной идентичностью, является концепт «professional», не имеющий аналога в русской культуре. Существительное professional используется по отношению к высококвалифицированным специалистам, оказывающим платные услуги клиентам. Принадлежность к этой социальной группе предусматривает высшее образование и ученую степень не ниже бакалавра, высокое социальное положение, престиж и материальное благосостояние выше среднего. Подобно тому, как русские испытывают затруднения при определении слова «интеллигенция», американцам сложно объяснить, кто в США считается «профессионалом». Обычно после некоторого раздумья они относят в эту социальную группу врачей, юристов и квалифицированных бухгалтеров. Далее список варьируется: некоторые информанты включают в него вузовских преподавателей, другие — квалифицированных психологов и т. д.

Если сопоставить концепты «professional» и «интеллигенция», становится ясно, что первый из них является чисто социальным, второй — идеологическим и нравственным. Обычно для объяснения того, кто такие русские интеллигенты, в США используется слово intellectuals. Однако еще Н. А. Бердяев предупреждал: «Западные люди впали бы в ошибку, если бы они отождествили русскую интеллигенцию с тем, что на Западе называют intellectuals. Intellectuals — это люди интеллектуального труда и творчества, прежде всего, ученые, художники, профессора, педагоги и пр. <...> Интеллигенция была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической группировкой. <...> Для интеллигенции характерна беспочвенность, разрыв со всяким сословным бытом и традициями, беззаветное увлечение идеями, оторванность от реального социального дела и социальная мечтательность, фанатическая раскольничья мораль».

Таким образом, ключевые концепты играют большую роль в формировании и выражении особенностей национального менталитета и характера.

Литература

Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). –М., 1997.

2. Леонтович О.А. Русские и американцы: Парадоксы межкультурного общения. –Волгоград, 2002. С. 133-146, 174-277.

3. Lourie R., Mihhalev A. Why You’ll never Have Fun in Russia // New York Times Book Review. 1989, June p. 36-38.

4. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. –М., 1997.

5. Бердяев Н.А. Судьба России. –М., 1990.

6. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. –М., 1999.

Тема IV. «Лексика – самый чувствительный показатель культуры народа» (Э.Сепир). (6 часов).

План

1. Лексика как ключ к этносоциологии и философии культуры: сопоставительный анализ концептов «друг» и «friend».

2. Лексика как ключ к этнофилософии, истории и политике: сопоставительный анализ концептов «свобода» / «freedom», «liberty» / «libertas» (лат.).

1. Различные модели дружбы в русском и английском языках:

«Friend»

- большое количество friends и close friends;

- отсутствие семы особого доверия, интимности;

- конструкция «a friend of mine», предполагающая множественность, вытесняет «my friend»;

- конструкция «to make friends» и даже «to win friends» вытесняет устаревшую «to find a friend»;

- проведение вместе свободного времени.

«Друг»

Хорошо разработанная категоризация отношений в русском языке: друг, подруга, товарищ, приятель, приятельница, знакомый.

Частотность «друг» - 817 (ср.: «friend» - 298), «дружба» - 155 (ср.: «friendship» - 27)!!!

- постоянное общение, проведение вместе свободного времени;

- взаимная поддержка, в том числе финансовая; а следовательно, и ожидание помощи от друга (паремии «будь другом», «не в службу, а в дружбу»);

- духовная близость.

«Libertas» (лат.)

Cтатус liber, то есть не раба, следовательно, возможность контролировать свою жизнь, как это делает свободный гражданин, а не раб. Нет семы «свобода от ограничений, возможность делать то, что заблагорассудится». Libertas противопоставлена licentia – неуместной, ничем не ограниченной свободы, распущенности. Libertas можно дать, так как эти слова сочетались в латинском.

«Freedom»

Имеет и позитивную, и негативную ориентации: freedom of и freedom from. При этом freedom from уместно, если объект имеет значение запрета, ограничения: freedom from tyranny, oppression, persecution, external control; но не может быть freedom from illness, evils, losses.

Важнейшей является сема невмешательства, ненавязывания, что свидетельствует о признании личных прав другого индивида. Свобода – это не привилегия (как у libertas), а универсальное право.

Freedom не сочетается с глаголом дать.

Freedom вытесняет слово liberty.

«Liberty»

Идеал, символ Америки. Оно противоположно рабству, то есть имеет социально-политическое звучание, специализируется на общественных правах, в то время как freedom – на правах индивида.

Такое разграничение и вытеснение liberty происходило исторически. В шекспировских текстах 100 словоупотреблений liberty на 1 млн. слов, а в современном языке – в 10 раз меньше. Снижается употребление liberty с притяжательным падежом: his liberty в шекспировских текстах 23% имеет при себе притяжательный падеж, в современных – 5%.

«Свобода»

Положительная и отрицательная ориентация (свобода от, свобода + инфинитив, свобода + родительный падеж существительного).

Отсутствие ограничений, стеснений, освобождение от моральных и психологических обязательств, отсутствие давления («дышать свободно»).

Значение легкости, непринужденности («ответил со свободой и уверенностью»).

В.Даль: «Свобода – понятие сравнительное. Оно может относиться до простора частного, ограниченного, к известному делу относящегося, или к разным степеням этого простора, и, наконец, к полному, необузданному произволу и самовольству».

Свобода связана с волей, ассоциируется с морем, ветром, стихией, бурей, простором. Соответствует стереотипу «русской души», «широкой русской натуры». «Свобода» может быть дана, следовательно, в концепт не входит понятие универсальности, неотъемлемости.

Представляется, что различные политические системы, модели демократии, связаны напрямую с разными пониманиями «свободы» и «liberty», «freedom» у двух наций.

Литература

1. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. –М., 1999. С. 263-502.

2. Кон И. Дружба. –М., 1987.

3. Шмелев А.Д. Лексический состав русского языка как отражение русской души. – Русский язык в школе. 1996. № 4. С. 83-90.

4. Воркачев С.Г. Счастье как лингвокультурологический концепт. –М., 2004.

5. Steven D., Perlman D. Understanding Personal Relationships: An Interdisciplinary Approach. London: Sage. 1985.

6. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). –М., 1994.

7. Логический анализ языка. Культурные концепты. –М., 1991.

8. Логический анализ языка. Понятие судьбы в контексте разных культур. –М., 1994.

Тема V. Фразеология, словообразование, грамматика языка как ключ к определению особенностей национального характера. (6 часов).

План

Фразеология в лингвокультурологическом аспекте анализа.
Эмоциональный склад народа через призму формо- и словообразования языка.
Двусоставные и субъектные безличные предложения, выражающие агентивную и пациентивную жизненную ориентацию народа.

Паремии содержат в себе информацию об иерархии ценностей народа, вере и суевериях, быте, обычаях, исторических событиях и их оценке. В них фиксируются:

- историческая память народа: «Москва не сразу строилась; тяжела ты, шапка Мономаха; Мамаево побоище; sell smb. down the river (продать на юг)»;

- культурологические реалии: «задать баню, вольный казак, перебиваться с хлеба на квас, cliff dweller (житель многоэтажного дома – ассоциируется с древними индейцами, жившими в скалах), cliffhanger (захватывающая история), apple-pie order (безукоризненный порядок)»;

- менталитет народа: «от судьбы не уйдешь; лбом стену не прошибешь; чему быть, того не миновать; Empire City (о Нью-Йорке)»;

- ценности: «не имей сто рублей, а имей сто друзей; с милым рай в шалаше; American dream»;

- традиции: «хлеб-соль, yellow ribbon (желтая лента, которую по традиции носили в волосах жены ушедших на войну)».

Отношение русского народа к труду через призму паремического фонда. Двойственность: «Без труда не вынешь и рыбку из пруда» - «От работы кони дохнут». Отношение к высшей власти русского и немецкого народов, закодированное в их пословицах. В русских пословицах (около 300), содержащих слово «царь», нет оценки царя и его деятельности, в то время как в немецких оценивается и он, и его деятельность.

2. Формо- и словообразование, отражающее эмоциональный склад народа.

Одной из специфических черт русского словообразования является большое количество уменьшительных-ласкательных суффиксов, используемых при образовании существительных, прилагательных и даже наречий.

Культуроспецифичным является не только большое количество подобных суффиксов, не только возможность их использования при образовании нескольких частей речи, а не одних существительных, но и широчайшая сфера их употребления, причем даже в тех контекстах, которые не предполагают личного эмоционального отношения к предмету или признаку. На эту особенность нашего языка обратила внимание А.Вежбицкая. Мы покупаем билетики, режем лучок и капусточку, помидорчики поливаем маслицем, можем сбегать быстренько, просим быть смирненьким, лежать тихонько и даже возможны окказиональные образования с этими суффиксами от местоимений (нашенькая, всяконький). Сегодня диминутивы даже используются как имена собственные, например, в названии телепрограммы «Времечко», магазина «Водочка». Эти суффиксы обладают регулярностью и воспроизводимостью, благодаря чему лингвисты ставят вопрос о формообразовании существительных с уменьшительно-ласкательными оценочными суффиксами, а не о словообразовании.

На достаточно близких позициях стоит Е.А.Земская, которая считает, что благодаря уменьшительным, ласкательным суффиксам и существительные, и прилагательные, и наречия приобретают модификационные, а не транспозиционные значения.

Большое количество такого рода суффиксов и широчайшее употребление их в существительных, прилагательных, наречиях, бесспорно, является культуроспецифическим языковым явлением, свидетельствующим об определенных особенностях национального характера, эмоционального склада народа. Однако в интерпретации этого явления есть расхождения. А.Вежбицкая считает, что оно говорит об эмоциональности народа, помещая рассуждение о словах с уменьшительными суффиксами в главу «Эмоциональность» своей работы «Русский язык». Выбрав в качестве примера уменьшительные формы прилагательных с суффиксом –еньк и проанализировав различные оттенки значений, создаваемых им, она приходит к выводу, что нельзя говорить только о нежности, ласкательности, так как список коннотаций очень широк, а можно лишь утверждать, что «нам не остается ничего иного, как ввести в толкование… представление о свободно плавающем «хорошем чувстве»… они в значительной мере определяют общую эмоциональную окраску и тональность русской речи. То, какое именно чувство передается, зависит каждый раз от контекста, но в целом эмоциональная температура текста очень высокая – она гораздо выше, чем в английском языке и выше, чем в других славянских языках».

С.Г.Тер-Минасова уточняет такую интерпретацию, утверждая, что это огромное суффиксальное богатство русского языка представляет его носителям возможность выразить столь же огромное богатство тончайших нюансов любящей души; ссылается на работу З.Трестеровой, которая утверждает, что эта реакция языка и культуры на тяжелую жизнь в советское время; развивает ее мысль: «Грубость жизни отразилась в языке не только богатым запасом бранных выражений, но, как это ни парадоксально, также любовью к уменьшительно-ласкательным словам, диминутивам, активным использованием языковых средств выражения подчеркнутой вежливости».

Трудно согласиться с таким своеобразным выражением языковой самообороны от грубости жизни, так как эти суффиксы выражают отнюдь не только нежность, а гораздо более широкий спектр чувств вплоть до пренебрежения, а тем более с привязкой к советской эпохе, так как это явление гораздо более старое. Но несомненно, (а это отмечает и А.Вежбицкая, и С.Г. Тер-Минасова) они выражают повышенную эмоциональность, свойственную носителям русского языка.

Об этой же особенности эмоционального склада итальянцев свидетельствует и ряд явлений в итальянском языке, но в данной работе ограничимся рассмотрением лишь некоторых из них.

В итальянском очень широко используются формы превосходной степени прилагательных и наречий; с точки зрения носителя русского языка, в неоправданно широких контекстах и ситуациях (подобно тому, как неоправданно широким представляет спектр ситуаций, где употребляются диминутивы русскими, с точки зрения носителя английского языка). Например, стандартным ответом на вопрос Cóme vai? (Как живешь?) является «Ottimamente» (превосходная степень наречия buono – хорошо). О далеко расположенном от Италии американском городе можно сказать « cittá lontanissima dall’ Italia», о современном явлении говорят «cosa recentissima».

При образовании формы превосходной степени могут окказионально соединяться два способа: при помощи суффикса и наречия, имеющего семантику высшей степени проявления признака: «assolutamente i migliori, assai miggliori, assai le piu numerose», le uova indiscutibilmente freschissime, хотя в нормативных грамматических пособиях говорится о том, что при образовании superlativo assoluto наречия типа molto, tanto, assai, assolutamente присоединяются к начальной форме прилагательного, но в узусе наблюдается слияние аналитического и синтаксического способов формообразования. Обращает на себя внимание и огромное количество способов образования superlavito, и возможность образования превосходной степени от причастий (типа il designer piu famoso e aprezziato negli Stati Uniti, uno dei piu frequentati di Roma). И совсем поразительной является возможность образования превосходной степени от существительных (!), возможность, зафиксированная в нормативной грамматике (salutissimi, augurissimi, offertissima, occasionissima, finalissima), правда, с пометой «nella lingua informale» (P.Marmini, J.Vicentini). Эту форму мы встречаем и в рекламе продукции фирмы Revlon – «Revlonissimo», Danon – «Danissimo», и объявление о сезонных скидках может быть выражено существительным с суффиксом превосходной степени сравнения «scontissimo» (от sconto – скидка). Интересно, что приведенные выше существительные с суффиксом превосходной степени прилагательного в своей семантике не содержат значения признака (salute - привет, augurio – пожелание, поздравление, offerta – предложение и т.д.).

В итальянском языке так же, как и в русском, есть множество суффиксов, при помощи которых образуются формы оценки существительных, прилагательных и наречий. Интересно, что образования с суффиксами увеличительными (-one, -accione, -acchione), уменьшительными (-ino, -etto, -ello, -olino, -otto, -icello, -erello), положительно-оценочными (-icino, olino, -accliotto, -otto, -uccio, -uzzo) и отрицательно-оценочными (-accio, -astro, -azzo, -iciattolo, - onzolo, -ucolo, -ucio, -uzzo) рассматриваются итальянскими грамматистами как случаи формообразования; между ними и словами с теми же суффиксами, но придающими иное денотативное значение, итальянские грамматисты усматривают принципиальную разницу. Например, в случае ombrello – ombrellone мы имеем дело с изменением слова (alterazione), а в случае mele - melone с образованием нового слова. Разведение этих понятий само по себе свидетельствует о регулярности, продуктивности суффиксальных образований с оценочными, уменьшительными и увеличительными суффиксами. В пособии Паолы Мармини и Джози Виченти об этом говорится так: «I nomi alterati corrispondono a Nome + Aggetivo qualificativo (librone = libro grosso). Questa loro caratteristica permette de distinguerli dalle false alterazioni, cioe da nomi come lottone, cabina etc., che non sono alterati».

Богатство уменьшительных, ласкательных, оценочных суффиксов и придаваемых ими оттенков значения в итальянском вполне сопоставимо с аналогичным явлением в русском языке. Наши итальянские коллеги так же делают попытки расклассифицировать суффиксы по придаваемым ими оттенкам значений и так же сталкиваются, во-первых, с их сложными контаминациями, а во-вторых, с различными, вплоть до противоположных, оттенками значения, придаваемых в разных случаях одним и тем же суффиксом. Например, суффикс – otto придает не только уменьшительное значение (tigrotto), но и уменьшительно-уничижительное (ragazotto), и уменьшительное положительно-оценочное (anzianotto). Аналогичные суффиксы используются и при изменении глаголов: mangiare (кушать, есть) – mangiucehiare (есть мало, без аппетита) – такого рода случаи в нашем понимании все-таки относятся к словообразованию.

Можно утверждать, что такая очевидная склонность итальянцев к использованию суперлатива и образований с уменьшительными, увеличительными и эмоционально-оценочными суффиксами является фактом культуроспецифичным, свидетельствующим о повышенной эмоциональности, экспансивности, импульсивности, легкости в выражении чувств – словом, о том же, что характерно для эмоционального склада русских и выражено в нашем языке образованиями с уменьшительно-ласкательными и увеличительными суффиксами.

3. Даже синтаксис несет в себе информацию о менталитете нации, о жизненной ориентации. Двусоставные и синонимичные или безличные субъектные предложения отражают две позиции: агентивную и пациентивную.

Я не сплю – мне не спится

Я скучаю – мне скучно

Я стыжусь – мне стыдно

Если двусоставное предложение говорит о действии или эмоции, осознанно совершаемом или испытываемом агенсом, то безличная конструкция подает субъекта как экспериенцера, не контролирующего действия и эмоции. В предложениях с главным членом – словом категории состояния акцент делается не на причинах и следствиях, а на субъективном чувстве.

Агентивный подход является частным случаем каузативного, то есть изображает действие как акт воли, действие, ответственность за которое несет субъект. Пациентивный подход снимает ответственность с субъекта.

Я не читаю – мне не читается

Я не пишу – мне не пишется

Я не учу – мне не учится (ок.)

В безличном предложении даже непосредственная причина событий изображена так, как если бы она была инструментом некой неизвестной силы («Его убило молнией», «Ветром снесло лодку»). Такие конструкции свидетельствуют об иррациональности как свойстве ментальности народа.

Конструкции безличные с возвратным глаголом имеют следующие разновидности обобщенной семантики:

- непостижимая способность / неспособность что-то сделать («Мне чудесно писалось»);

- непреднамеренные ментальные акты («вспомнилось») или неопределенное желание, как бы управляемое извне («хочется2).

Конструкции инфинитивные:

- беспомощное хотение («Мне бы только смотреть на тебя…»);

- неосознанное предчувствие («Быть беде!»);

- раскаяние или сожаление («Не бродить, не мять в кустах багряных лебеды и не искать следа»).

Мир предстает независимым от волевых усилий субъекта.

В английском языке минимально представлены пациентивные конструкции («it occurred to me that; it seems to me that; it’s necessary for me to do…»), но и они имеют структуру двусоставного предложения с подлежащим it. Напротив, английский располагает множеством конструкций, где каузация связана с человеческой волей, где эта каузация выделена:

- had y + verb

- made y + verb (x had (made) y wash the dishes);

- had x z Verb+ed (x had his boots mended);

- had y Verb+ing (x had/made her crying);

- got y to verb (x got y to wash the dishes);

-got y Adj (x got y furious);

- y Verb+ing (x kept y waiting).

Английская номинативная конструкция возлагает на деятеля ответственность за успех или неуспех, а русская дативная конструкция освобождает деятеля от ответственности за конечный результат.

Выводы:

- в русском языке предложения, построенные по агентивной личной модели, имеют более ограниченную сферу употребления, чем в английском.

- богатство и разнообразие безличных конструкций в русском языке показывает, что язык поощряет и отражает тенденцию рассматривать мир как совокупность событий, не поддающихся ни человеческому контролю, ни человеческому уразумению.

Литература

1. Савенкова Л.Б. Русская паремиология: семантический и лингвокультурологический аспекты. –Ростов н/Д, 2002. С. 128-200.

2. Леонтович О.А. Русские и американцы: парадоксы межкультурного общения. –Волгоград, 2002. С. 133-146.

3. Вежбицкая А. Русский язык. – Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. –М., 1999.

4. Покровская Е.А. Эмоциональный склад русских и итальянцев через призму их формо- и словообразования. 2004.

5. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. –М., 2000. С. 147-160.

6. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. –М. С. 793-873.

7. Ковшова М.Л. Концепт судьбы. Фольклор и фразеология. – Логический анализ языка. Истина и истинность в культуре и языке. –М., 1995.

8. Сологуб Ю.П. Контрастивная фразеология. – Филологические науки. 1998. № 4.

9. Добровольский Д.О. Национально-культурная специфика во фразеологии. – Вопросы языкознания. 1997. № 6.

10. Кубрякова Е.С. Типы языковых значений: Семантика производного слова. –М., 1981.

11.Земская Е.А.Словообразование – Современный русский язык: Учебник для филол. спец. ун-тов /В.А.Белошапкова, Е.А.Брызгунова, Е.А.Земская и др. –М., 1989. С. 237-379.

12.Вежбицкая А. Русский язык. – А.Вежбицкая. Язык. Культура. Познание. – М., 1997. С. 54-55.

13. Трестерова З. Некоторые особенности русского менталитета и их отражение в некоторых особенностях русского языка. – IX Международный Конгресс МАПРЯЛ. Русский язык, литература и культура на рубеже веков. –Братислава, 1999. Т. 2. С. 179.

14. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. –М., 2000. С. 154.

15. Paola Marmini, Jiosi Vicentini. Passegiate italiane. – Roma. 1998. P. 297.

16. Paola Marmini, Jiosi Vicentini. Passegiate italiane. – Roma. 1998. P. 279.

Тема VI. Культурные сценарии и их национальная специфика. (6 часов).

План

Понятие культурного сценария и речевой стратегии.
Культурный сценарий «информативно-запретительные знаки» в немецкой, англо-американской и русской культурах как показатель специфики национального менталитета и иерархии ценностей.
Национальная специфика культурного сценария как барьер в межкультурной коммуникации. Японские культурные сценарии в сопоставлении с американскими.

Понятие культурного сценария основывается на том, что в различных национальных и социальных группах различия способов речевого поведения образуют систему и отражают различные культурные ценности и их иерархию. Речевые стратегии, типичные для данного языкового коллектива, представляют выражение культурных сценариев.

Различия в культурных сценариях связаны с разными специфическими для данной культуры нормами, требующими или запрещающими говорить, что человек думает, чувствует, хочет; нормами, определяющими, как сообщить людям, что ты хочешь, чтобы они что-то сделали или обязаны сделать; как сказать, что ты не хочешь что-то сделать; как говорить плохие вещи о других людях и как говорить хорошие; как сказать, что ты думаешь то же, что и собеседник – или что-то иное. Это и есть культурные сценарии.

2. Информативно-запретные знаки в Германии гораздо многочисленнее и касаются более широкого круга ситуаций, чем в англоязычных странах и России, что указывает на постоянно испытываемую потребность в порядке (Ordnung). Языковые формулы различны.

Verboten – запреты. Им соответствует английское no+verb+ing: Reklame verboten! – No smoking (parking). Английская конструкция содержит скорее правило, а не запрет: «Non-smoking area; Quiet work area – это скорее информация о данном месте. Формула «prohibited» может встречаться, только если речь идет об общественно опасных действиях, антиобщественном поведении: «Lift motor Room. Danger. Entry of unauthorized persons prohbited». Понятие verboten предполагает чью-то волю, здесь контролируется поведение людей со ссылкой на законную власть.

Nicht gestalten – запреты кажутся менее резкими, они касаются не антиобщественных поступков, но и здесь подразумевается наличие власти как источника запретов. В английском такое объявление формулируется как правило или информация (no + существительное): No bicycles; private property.

Achtung! употребляется чаще и в других ситуациях, чем Attention! Achtung! требует сделать что-то или не делать чего-то, Attention используется для введения полезной информации.

Авторитарный инфинитив (Tag und Nacht freichalten) звучит еще категоричнее, чем императив, потому что последний обращен ко 2-му лицу, что предполагает возможность диалога. Инфинитив же исключает возможность ответной реплики, как бы сообщая: «Никаких возражений!» И инфинитив, и императив предполагают субъекта желания, то есть лицо, обладающее властью. Английское объявление чаще не содержит глагольной формы, указывающей на такое лицо: Hier nicht aussteigen – Exit other side.

Немецкие объявления могут смягчаться частицами doch и mal, а также словом bitte, которое выражает отказ от претензий на власть, так как образовано от глагола bitten – просить. Эта форма звучит скорее как просьба лица, наделенного властью.

Вывод: если немецкие культурные сценарии связаны с ценностью «общественной дисциплины» и Ordnung, то английские – с ценностью «личной автономии».

В английском языке есть особая, транспозитивная форма, выражающая побуждение к действию – «whimperative». Употребление многих «wh-императивных» конструкций, характерных для английского языка, объясняется не с помощью понятия «вежливости». Сам факт, что псевдовопросительные приказания могут сочетаться с бранью и с непристойной лексикой, говорит о том, что мы имеем тут дело не просто с «вежливостью». Например, в следующих английских предложениях нет ничего особенно «вежливого»:

Why don’t you shut up?

‘Почему бы тебе не заткнуться?’;

Can’t you shut up?

‘Не мог бы ты заткнуться’;

Will you bloody well hurry up?

‘Мог бы ты, черт возьми, наконец поторопиться?’

Вряд ли можно считать удовлетворительным объяснение, что носители английского языка более «вежливы», чем носители немецкого. Мы имеем дело не столько с «вежливостью» как таковой, сколько с набором различных культурных ценностей. Директивы в английском языке часто формулируются в виде псевдовопросов, как будто показывая, что адресат рассматривается как личность, самостоятельно определяющая свои действия.

В англо-американских знаках употребляются формулы вежливости thank you, please, would you not, а также дается разъяснение причин, по которым нельзя что-то делать: Obstructing the door causes delay and can be dangerous.

Широко используются различные игровые формы, стилизация: Hop in, hop out (у входа и выхода в зоопарк); Drive with care, give us a brake (ГАИ); Please, do hot feed us. We are so fat that our vet is worried (на клетке в зоопарке).

Русские нормативно-запретительные знаки свидетельствуют о смене культурных парадигм в нашей стране в последние десятилетия. Если в советское время знаки имели авторитарный характер (инфинитив или императив: «не входить, не сорить, не курить, не уверен – не обгоняй»), использовались слова – запреты («посторонним вход воспрещен»), то сейчас меняется форма общения с народом. Формулы вежливости: спасибо, пожалуйста, - шутливые, игровые объявления: «тише скажешь – дальше поедешь».

Принципиально иначе информативно-запретительные знаки воспринимаются носителями русской культуры: их нарушать так же естественно, как на Западе – их соблюдать.

Таким образом, культурный сценарий, специфичный для разных лингвокультур, кодирует информацию о различной иерархии ценностей в этих культурах.

3. Национальная специфика культурных сценариев приводит к сбоям в межкультурной коммуникации.

Японский сценарий извинения и оправдания отличается от западного, во-первых, частотностью: японцы извиняются в более широком диапазоне ситуаций, - а во-вторых, качественно: они извиняются не только в том, в чем являются или чувствуют себя виновными, но и в тех случаях, когда противоположной стороне нанесен ущерб (моральный, физический), в котором сам извиняющийся не виновен. Английское «apologize» содержит сему признания вины. Японцы часто извиняются, чтобы показать, что они чувствуют ответственность и готовы к сотрудничеству.

Между извинением и благодарностью (в нашем понимании) в японской культуре отсутствует четкая граница. Гости, приглашенные на ужин, извиняются за доставленные хлопоты перед хозяевами.

Японский сценарий самоумаления противоположен американскому самовозвышению.

С лингвистической точки зрения интересно заметить, что лексические свидетельства подтверждают выдвинутую Китаяма и соавторами гипотезу: в английском языке self-esteem «самоуважение» - обычное, обиходное слово, в то время как self-aversion «самоотвращение» едва ли вообще существует; в японском, наоборот, jiko-keno (приблизительно, self-aversion) является повседневным словом, а слово jisonshin (приблизительно, self-esteem) имеет в языке сомнительный статус. Этот лексический контраст говорит о том, что для носителей английского языка идея «думать о самом себе хорошо и от этого хорошо себя чувствовать» важнее, нежели «думать о себе плохо и от этого плохо себя чувствовать»; для носителей японского языка верно обратное.

Приняв утверждение о том, что японские правила самоуничижения касаются не только того, что говорят, но и того, что думают, следует все-таки отметить, что бесспорно существуют сценарии, касающиеся именно «говорения».

Среди них, в частности, есть сценарий «везения». Японцы обычно объясняют удачу затраченными усилиями или везением.

Японцы довольно часто демонстрируют свое уважение к другим, и нередко для этого порочат себя и членов своей семьи.

Японский сценарий выражения – невыражения желаний выглядит странным для западного мира. Никогда не следует употреблять форму на –tai (желание совершить определенное действие), приглашая кого-то. В Японии не принято прямо высказывать свои желания и предпочтения. Хозяева обычно приносят напитки на свое усмотрение, не заставляя гостей выбирать. Предлагая сделать что-то вместе, например пойти на вечеринку, вежливее задать вопрос в отрицательной форме: issho ni ikimasen ka. Ср. англ.: «Won’t you go with me?».

Однако в то время как «отрицательный вопрос» может использоваться в качестве «вежливого приглашения» и в японском и в английском, «want»-вопросы («do you want to…») неуместны в японском, хотя совершенно нормальны в английском.

Эта норма прямо противоположна английским нормам самовыражения и самоутверждения: английская культура предполагает, что каждый может сказать, что он хочет, и что это хорошо - выражать свои желания прямо и недвусмысленно.

Большинство японцев стараются избегать прямо говорить «нет» в ответ на просьбы, предложения или приглашения. Такой ответ в японской культуре указывает на категорический грубый отказ, который способен обидеть. В японской культуре есть тесная логическая взаимосвязь между правилами умалчивания и предпосылкой, что люди могут понимать невысказанные мысли других.

Речевой сценарий дискуссии и проявления своего несогласия также не совпадает с западным. Англо-американская культура принимает за данное, что собственное мнение можно и нужно высказывать, при этом совсем не обязательно соглашаться с остальными. С точки зрения японцев, поведение носителей англо-американской культуры в спорах носит в высшей степени конфронтационный характер.

В культуре Японии имеют большое значение такие понятия, как «consensus» и «group merger»: когда группа людей собирается делать что-то вместе («как один человек»), очень важно, чтобы они вели себя и по возможности «чувствовали» так, как если бы они действительно думали одно и то же и хотели одного и того же. По этой причине решение большинства обычно кажется недостаточным основанием для совместного действия, и голосования избегают. Превалирующая культурная модель не требует того, чтобы мнение меньшинства подчинялось мнению большинства, или чтобы мнение меньшинства было подавлено. Скорее предпочитают, чтобы в результате долгих неформальных дискуссий возникло новое мнение, с которым согласился бы каждый член группы.

Заключение: Культуры могут сильно отличаться в своих представлениях, ожиданиях и нормах, касающихся человеческой психологии и общения. Их надо рассматривать, изучать как подсознательные нормы носителей данной лингвокультуры, как культурные сценарии – правила думанья, чувствованья, говорения, совершения поступков. Эти различия создают большие препятствия для межкультурной коммуникации.

Литература

1. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. Грамматическая семантика. Ключевые концепты культур. Сценарии поведения. –М., 1999. С. 653-729.

2. Белянин В.П. Речевое поведение русских и попытка реконструкции русской ментальности. – IX Международный Конгресс МАПРЯЛ. Русский язык, литература и культура на рубеже веков. –Братислава, 1999. Т.2.

3. Кочетков В.В. Психология межкультурных различий. –М., 2002.

4. Арутюнова Н.Д. Речеповеденческие акты в зеркале чужой речи. – Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис. –М., 1992.

5. Комлев Н.Г. Контакт и конфликт этнических культур в зеркале языка. – Научные доклады филологического факультета МГУ. Вып. 1. –М., 1998.

6. Верещагин Е.М., Ратмайр Р., Ройтер Т. Речевые тактики призыва к откровенности. Еще одна попытка проникнуть в идиоматику речевого поведения и русско-немецкий контрастивный подход. – Вопросы языкознания. 1992. № 6. С. 82-93.

7. Прохоров Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого поведения и их роль в обучении русскому языку иностранцев. –М., 1996.

8. Стернин И.А. Коммуникативное поведение в структуре национальной культуры. – Этнокультурная специфика языкового сознания. –М., 1996.

9. Leaver B.L., Granoien N. Russian Teachers, American Students: Conflicts in Behavior and Expectation in Foreign Language Classrooms. – Russian Language Journal. 1994.

10. Wolfson N., Marnor T., Jokes S. Problems in the Comparison of Speech Acts Across Cultures. – Cross-cultural Pragmatics: Request and Apologies. New-Jersey. 1989.

Вопросы к зачету

1. Различные подходы к определению понятия «коммуникация». Составляющие коммуникативного процесса.

2. Понятие успешной и неуспешной коммуникации. Коммуникативные помехи на всех этапах коммуникативного процесса.

3. Межкультурная коммуникация как феномен и научная дисциплина. Аспекты изучения межкультурной коммуникации.

4. Понятие языковой картины мира в трудах В. фон Гумбольдта.

5. Теория лингвистического релятивизма Э.Сепира и Б.Уорфа.

6. Вклад европейских неогумбольдтианцев в развитие лингвокультурологии.

7. А.Вежбицкая о формировании и выражении в языке национальной специфики мышления.

8. Национально-специфические особенности языковой картины мира в трудах современных отечественных лингвистов.

9. Две стороны связи языка с национальным менталитетом.

10. Культуроспецифичные концепты и методика их выделения.

11. Безэквивалентная лексика в известных вам языках.

12. Ключевые концепты русской и англо-американской лингвокультур.

13. Лексика как ключ к этносоциологии и философии культуры.

14. Лексика как ключ к истории и политике нации.

15. Фразеология в лингвокультурологическом аспекте анализа.

16. Эмоциональный склад народа через призму формо- и словообразования.

17. Двусоставные и субъектные безличные предложения как выразитель агентивной и пациентивной жизненной ориентации.

18. Понятие культурного сценария и речевой стратегии.

19. Сопоставительный анализ культурного сценария как показателя специфики национального менталитета (на любом примере из известных вам языков).

20. Национальная специфика культурного сценария как барьера в межкультурной коммуникации (на примерах из известных вам языков).

Blog

Содержание