Geum.ru

Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев (1956г.)

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава xxv. разговор с голым инженером
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   39
^

ГЛАВА XXV. РАЗГОВОР С ГОЛЫМ ИНЖЕНЕРОМ




Появлению Остапа Бендера в редакции предшествовал ряд

немаловажных событий.

Не застав Эрнеста Павловича днем (квартира была заперта, и

хозяин, вероятно, был на службе), великий комбинатор решил

зайти к нему попозже, а пока что расхаживал по городу. Томясь

жаждой деятельности, он переходил улицы, останавливался на

площадях, делал глазки милиционеру, подсаживал дам в автобусы и

вообще имел такой вид, будто бы вся Москва с ее памятниками,

трамваями, моссельпромщицами, церковками, вокзалами и афишными

тумбами собралась к нему на раут. Он ходил среди гостей, мило

беседовал с ними и для каждого находил теплое словечко. Прием

такого огромного количества посетителей несколько утомил

великого комбинатора. К тому же был уже шестой час, и надо было

отправляться к инженеру Щукину.

Но судьба судила так, что прежде чем свидеться с Эрнестом

Павловичем, Остапу пришлось задержаться часа на два для

подписания небольшого протокола. На Театральной площади великий

комбинатор попал под лошадь. Совершенно неожиданно на него

налетело робкое животное белого цвета и толкнуло его костистой

грудью. Бендер упал, обливаясь потом. Было очень жарко. Белая

лошадь громко просила извинения. Остап живо поднялся. Его

могучее тело не получило никакого повреждения. Тем больше было

причин и возможностей для скандала.

Гостеприимного и любезного хозяина Москвы нельзя было

узнать. Он вразвалку подошел к смущенному старичку извозчику и

треснул его кулаком по ватной спине. Старичок терпеливо перенес

наказание. Прибежал милиционер.

-- Требую протокола! -- с пафосом закричал Остап. В его

голосе послышались металлические нотки человека, оскорбленного

в самых святых своих чувствах. И, стоя у стены Малого театра,

на том самом месте, где впоследствии будет сооружен памятник

великому русскому драматургу Островскому, Остап подписал

протокол и дал небольшое интервью набежавшему Персицкому.

Персицкий не брезговал черной работой. Он аккуратно записал в

блокнот фамилию и имя потерпевшего Я помчался далее.

Остап горделиво двинулся в путь. Все еще переживая

нападение белой лошади и чувствуя запоздалое сожаление, что не

успел дать извозчику и по шее, Остап, шагая через две

ступеньки, поднялся до седьмого этажа щукинского дома. Здесь на

голову ему упала тяжелая капля. Он посмотрел вверх. Прямо в

глаза ему хлынул с верхней площадки небольшой водопадик грязной

воды.

"За такие штуки надо морду бить",-решил Остап.

Он бросился наверх. У двери щукинской квартиры, спиной к

нему, сидел голый человек, покрытый белыми лишаями. Он сидел

прямо на кафельных плитках, держась за голову и раскачиваясь.

Вокруг голого была ,вода, вылившаяся в щель квартирной

двери.

-- О-о-о,-стонал голый,-о-о-о...

-- Скажите, это вы здесь льете воду?--спросил Остап

раздраженно.-- Что это за место для купанья? Вы с ума сошли!

Голый посмотрел на Остапа и всхлипнул.

-- Слушайте, гражданин, вместо того чтобы плакать, вы,

может быть, пошли бы в баню? Посмотрите. на что вы похожи!

Прямо какой-то пикадор!

-- Ключ,-- замычал инженер.

-- Что ключ?-спросил Остап.

-- От кв-в-варти-ыры.

-- Где деньги лежат?

Голый человек икал с поразительной быстротой. Ничто не

могло смутить Остапа. Он начинал соображать. И когда, наконец,

сообразил, чуть не свалился за перила от хохота, бороться с

которым было бы все равно бесполезно.

-- Так вы не можете войти в квартиру? Но это же так

просто!

Стараясь не запачкаться о голого, Остап подошел к двери,

сунул в щель американского замка длинный желтый ноготь большого

пальца и осторожно стал поворачивать его справа налево и сверху

вниз.

Дверь бесшумно отворилась, и голый с радостным воем вбежал

в затопленную квартиру.

Шумели краны. Вода в столовой образовала водоворот. В

спальне она стояла спокойным прудом, по которому тихо,

лебединым ходом, плыли ночные туфли. Сонной рыбьей стайкой

сбились в угол окурки.

Воробьяниновский стул стоял в столовой, где было наиболее

сильное течение воды. Белые бурунчики образовались у всех его

четырех ножек. Стул слегка подрагивал и, казалось, собирался

немедленно уплыть от своего преследователя. Остап сел на него и

поджал ноги. Пришедший в себя Эрнест Павлович, с криками

"пардон! пардон!".. закрыл краны, умылся и предстал перед

Бендером голый до пояса и в закатанных до колен мокрых брюках,

-- Вы меня просто спасли!-возбужденно кричал он.-Извините,

не могу подать вам руки, я весь мокрый. Вы знаете, я чуть с ума

не сошел.

-- К тому, видно, и шло.

-- Я очутился в ужасном положении. И Эрнест Павлович,

переживая вновь страшное происшествие, то омрачаясь, то нервно

смеясь, рассказал великому комбинатору подробности постигшего

его несчастья.

-- Если бы не вы, я бы погиб,-- закончил инженер.

-- Да,-сказал Остап,-со мной тоже был такой случай. Даже

похуже немного.

Инженера настолько сейчас интересовало все, что касалось

подобных историй, что он даже бросил ведро, которым собирал

воду, и стал напряженно слушать.

-- Совсем так, как с вами,-начал Бендер,-только было это

зимой, и не в Москве, а в Миргороде, в один из веселеньких

промежутков между Махно и Тютюником в девятнадцатом году. Жил я

в семействе одном. Хохлы отчаянные! Типичные собственники:

одноэтажный домик и много разного барахла. Надо вам заметить,

что насчет канализации и прочих удобств в Миргороде есть только

выгребные ямы. Ну, и выскочил я однажды ночью в одном белье

прямо на снег: простуды я не боялся -- дело минутное. Выскочил

и машинально захлопнул за собой дверь. Мороз-градусов двадцать.

Я стучу -- не открывают. На месте нельзя стоять: замерзнешь!

Стучу и бегаю, стучу и бегаюне открывают. И, главное, в доме ни

одна сатана не спит. Ночь страшная. Собаки воют. Стреляют

где-то. А я бегаю по сугробам в летних кальсонах. Целый час

стучал. Чуть не подох. И почему, выдумаете, они не открывали?

Имущество прятали, зашивали керенки в подушку. Думали, что с

обыском. Я их чуть не поубивал потом.

Инженеру все это было очень близко.

-- Да,-сказал Остап,-так это вы инженер Щукин?

-- Я. Только уж вы, пожалуйста, никому не говорите,

Неудобно, право.

-- О, пожалуйста! Антр-ну, тет-а-тет. В четыре глаза, как

говорят французы. А я к вам по делу, товарищ Щукин.

-- Чрезвычайно буду рад вам служить.

-- Гран мерси. Дело пустяковое. Ваша супруга просила меня

к вам зайти и взять у вас этот стул. Она говорила, что он ей

нужен для пары. А вам она собирается прислать кресло.

-- Да, пожалуйста!-воскликнул Эрнест Павлович.-- Я очень

рад. И зачем вам утруждать себя? Я могу сам принести. Сегодня

же.

-- Нет, зачем же! Для меня это -- сущие пустяки. Живу я

недалеко, для меня это нетрудно.

Инженер засуетился и проводил великого комбинатора до

самой двери, переступить которую он страшился, хотя ключ был

уже предусмотрительно положен в карман мокрых штанов.

Бывшему студенту Иванопуло был подарен еще один стул.

Обшивка его была, правда, немного повреждена, но все же это был

прекрасный стул и к тому же точь-в-точь как первый.

Остапа не тревожила неудача с этим стулом, четвертым по

счету. Он знал все штучки судьбы.

В стройную систему его умозаключений темной громадой

врезывался только стул, уплывший в глубину сварного двора

Октябрьского вокзала. Мысли об этом стуле были неприятны и

навевали тягостное сомпение.

Великий комбинатор находился в положении рулеточного

игрока, ставящего исключительно на номера, одного из той породы

людей, которые желают выиграть сразу в тридцать шесть раз

больше своей ставки. Положение было даже хуже: концессионеры

играли в такую рулетку, где зеро приходилось на одиннадцать

номеров из двенадцати. Да и самый двенадцатый номер вышел из

поля зрения, находился черт знает где и, возможно, хранил в

себе чудесный выигрыш.

Цепь этих горестных размышлений была прервана приходом

главного директора. Уже один его вид возбудил в Остапе

нехорошие чувства.

-- Ого! -сказал технический руководитель.--Я вижу, что вы

делаете успехи. Только не шутите со мной. Зачем вы оставили

стул за дверью? Чтобы позабавиться надо мной?

-- Товарищ Бендер,-пробормотал предводитель.

-- Ах, зачем вы играете на моих нервах! Несите его сюда

скорее, несите! Вы видите, что новый стул, на котором я сижу,

увеличил ценность вашего приобретения во много раз.

Остап склонил голову набок и сощурил глаза.

-- Не мучьте дитю,-забасил он, наконец,-где стул? Почему

вы его не принесли?

Сбивчивый доклад Ипполита Матвеевича прерывался криками с

места, ироническими аплодисментами и каверзными вопросами.

Воробьянинов закончил свой доклад под единодушный смех

аудитории.

-- А мои инструкции?--спросил Остап грозно.Сколько раз я

вам говорил, что красть грешно! Еще тогда, когда вы в

Старгороде хотели обокрасть мою жену, мадам Грицацуеву, еще

тогда я понял, что у вас мелкоуголовный характер. Самое

большое, к чему смогут привести вас эти способности,-- это

шесть месяцев без строгой изоляции. Для гиганта мысли и отца

русской демократии масштаб как будто небольшой, и вот

результаты. Стул, который -был у вас в руках, выскользнул. Мало

того, вы испортили легкое место! Попробуйте нанести туда второй

визит. Вам этот Авессалом голову оторвет: Счастье ваше, что вам

помог идиотский случай, не то сидели бы вы за решеткой и

напрасно ждали бы от меня передачи. Я вам передачу носить не

буду, имейте это в виду. Что мне Гекуба? Вы мне в конце концов

не мать, не сестра и не любовница.

Ипполит Матвеевич, сознававший все свое ничтожество, стоял

понурясь.

-- Вот что, дорогуша, я вижу полную бесцельность нашей

совместной работы. Во всяком случае работать с таким

малокультурным компаньоном, как вы, из сорока процентов

представляется мне абсурдным. Воленс-неволенс, но я должен

поставить новые условия.

Ипполит Матвеевич задышал. До этих пор он старался не

дышать.

-- Да, мой старый друг, вы больны организационным

бессилием и бледной немочью. Соответственно этому уменьшаются

ваши паи. Честно, хотите--двадцать процентов?

Ипполит Матвеевич решительно замотал головой.

-- Почему же вы не хотите? Вам мало?

-- М-мало.

-- -- Но ведь это же тридцать тысяч рублей! Сколько же вы

хотите?

-- Согласен на сорок.

-- Грабеж среди бела дня!--сказал Остап, подражая

интонациям предводителя во время исторического торга в

дворницкой.-- Вам мало тридцати тысяч? Вам нужен еще ключ от

квартиры?

-- Это вам нужен ключ от квартиры,-- пролепетал Ипполит

Матвеевич.

-- Берите двадцать, пока не поздно, а то я могу раздумать.

Пользуйтесь тем, что у меня хорошее настроение.

Воробьянинов давно уже потерял тот самодовольный вид, с

которым некогда начинал поиски брильянтов.

Лед, который тронулся еще в дворницкой, лед, гремевший,

трескавшийся и ударявшийся о гранит набережной, давно уже

измельчал и стаял. Льда уже не было. Была широко разлившаяся

вода, которая небрежно несла на себе Ипполита Матвеевича,

швыряя его из стороны в сторону, то ударяя его о бревно, то

сталкивая его со стульями, то унося от этих стульев.

Невыразимую боязнь чувствовал Ипполит Матвеевич. Все пугало

его. По реке плыли мусор, нефтяные остатки, пробитые курятники,

дохлая рыба, чья-то ужасная шляпа. Может быть, это была шляпа

отца Федора, утиный картузик, сорванный с него ветром в

Ростове? Кто знает! Конца пути не было видно. К берегу не

прибивало, а плыть против течения бывший предводитель

дворянства не имел ни сил, ни желания. Его несло в открытое

море приключений.