Geum.ru

Геннадий Михайлович Левицкий Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие Аннотация: Эта книга

Вид материалаКнига

Содержание


Примерка короны
Подобный материал:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   31
^

Примерка короны



Льстец – злейший враг любого правителя, и он страшнее многочисленных армий. Если открытый враг может разбить диктатора в сражении, то есть шанс одержать победу в следующем бою. Льстец убивает медленно, но методично и безвозвратно разум правителя. Лишившийся разума вскоре теряет и жизнь. Почести сыпались на Цезаря, как из рога изобилия.

Аппиан рассказывает:


Во всех святилищах и публичных местах ему совершали жертвоприношения и посвящения, устраивали в честь него воинские игры во всех трибах и провинциях, у всех царей, которые состояли с Римом в дружбе. Над его изображениями делались разнообразные украшения; на некоторых из них был венок из дубовой листвы как спасителю отечества… Его нарекли отцом отечества… Особа его была объявлена священной и неприкосновенной; для занятий государственными делами ему были установлены сиденья из слоновой кости и золота, при жертвоприношении он имел всегда облачение триумфатора. Было установлено, чтобы город ежегодно праздновал дни боевых побед Цезаря, чтобы жрецы и весталки каждые пять лет совершали за него молебствия и чтобы тотчас же по вступлении в должность магистраты присягали не противодействовать ничему тому, что постановил Цезарь. В честь его рождения месяц Квинтилий был переименован в Юлий.


Под влиянием льстецов Цезарь становился все более надменным, а потому – неприятным и даже отвратительным. Светоний приводит его презрительные высказывания по поводу государственного строя, который предпочитало большинство граждан: «республика – ничто, пустое имя без тела и облика», «Сулла не знал и азов, если отказался от диктаторской власти», «с ним, Цезарем, люди должны разговаривать осторожнее и слова его считать законом».

Диктатор стал открыто потешаться над предсказаниями жрецов, а ведь без их одобрения богобоязненные римляне не начинали ни одного важного дела.


Он дошел до такой заносчивости, что когда гадатель однажды возвестил о несчастном будущем – зарезанное животное оказалось без сердца, – то он заявил:

– Все будет хорошо, коли я того пожелаю; а в том, что у скотины нету сердца, ничего удивительного нет.


Все же Цезарь понимал, что в полном одиночестве ему не продержаться на завоеванном с таким трудом месте. Приходилось периодически бросать подачки. Плебеев он радовал грандиозными гладиаторскими представлениями; вскоре были забыты благие намерения о приобщении граждан к труду, – «он снова прибег к угощениям и хлебным раздачам для народа».

Заигрывание Цезаря со знатью временами носило анекдотический характер.

Читаем у Плутарха:


Что касается знати, то одним он обещал на будущее должности консулов и преторов, других прельщал прочими должностями и почестями и всем одинаково внушал большие надежды, стремясь к тому, чтобы властвовать над добровольно подчиняющимися. Когда умер консул Максим, то на оставшийся до окончания срока его власти один день Цезарь назначил консулом Каниния Ребилия. По обычаю, многие направлялись приветствовать его, и Цицерон сказал:

– Поспешим, чтобы успеть застать его в должности консула.


Диктаторам, достигшим высшей земной власти, и ее становится мало. Александр Македонский упрямо старался подтвердить свое родство с богами; не миновала сия чаша и Цезаря. Льстецы и здесь не заставили себя ждать; человеку, уничтожившему половину граждан, посвятили храм Милосердия в знак благодарности за его человеколюбие.

Последний акт сыграл положительную роль: Цезарь, как и подобало божеству, старался действительно стать милосерднее. Он простил многих воевавших на стороне Помпея, а некоторым, как, например, Бруту и Кассию, предоставил почетные должности: оба они стали преторами. Цезарь даже велел установить сброшенные с пьедесталов статуи Помпея.

Диктатор перестал пользоваться услугами преторианских когорт, которые охраняли его с начала гражданской войны; к народу он выходил в сопровождении одних только ликторов. По словам Веллея Патеркула, его друзья, Панса и Гирций, постоянно предупреждали Цезаря, «что принципат, приобретенный оружием, нужно и удерживать оружием. Повторяя, что он предпочитает умереть, нежели внушать страх, Цезарь ожидал милосердия, которое проявил сам». Согласно Плутарху, он отверг телохранителей, «заявив, что, по его мнению, лучше один раз умереть, чем постоянно ожидать смерти».

Это все было сказано для народа, но Цезарь был тонким психологом. Он понимал, что диктатору придет конец, как только подданные почувствуют, что он подвластен страху. Цезарь предпочитал лишний раз рискнуть жизнью, но и намеком не показать, что и ему, как простому смертному, не чуждо это недостойное римлянина чувство. В конце концов, едва ли спасли кого – нибудь от смерти телохранители.

Честолюбие Цезаря не позволяло довольствоваться титулом пожизненного диктатора, ибо оставалась на земле еще одна высшая должность. Занять ее в Риме, прославленном многовековыми республиканскими традициями, было делом нелегким, но Цезарь не боялся трудностей. Шаг за шагом он прощупывал почву; диктатор проявлял небывалую изобретательность, чтобы приучить римлян к мысли, что и у них, возможно, будет царь.

Однажды к Цезарю явился сенат в полном составе во главе с консулами, чтобы зачитать ему постановление об очередных почестях. Цезарь приветствовал отцов народа, но не встал, как полагалось по закону. Светоний и Плутарх утверждают, что Цезарь пытался подняться, но его удержал один из льстецов – Корнелий Бальб:

– Разве ты не помнишь, что ты Цезарь? Неужели ты не потребуешь, чтобы тебе оказывали почитание, как высшему существу?

Поведение диктатора показалось тем более возмутительным, что сам он, проезжая в триумфе мимо трибунских мест и увидев, что перед ним не встал один из трибунов по имени Понтий Аквила, пришел в такое негодование, что воскликнул:

– Не вернуть ли тебе и республику, Аквила, народный трибун?

Любопытный инцидент произошел во время проведения Латинских игр: какой – то человек из толпы возложил на статую Цезаря «лавровый венок, перевитый белой перевязью». Однако народные трибуны Марулл и Флав приказали сорвать перевязь с венка, а человека увести в тюрьму. Цезарь был чрезвычайно раздосадован, что намек на царскую власть не имел успеха.

Вскоре он отомстил этим безрассудным защитникам республики. На заседании сената диктатор обвинил трибунов в том, «что они коварно набрасывают на него обвинение в стремлении быть тираном, – повествует Аппиан, – и прибавил при этом, что считает их заслуживающими смерти, однако ограничивается только лишением их должности и изгнанием из сената. Этим поступком Цезарь больше всего сам себя обвинил в том, что стремился к этому титулу, ведь причиной наказания трибунов оказалось то, что они боролись против наименования Цезаря царем, власть же трибунов была и по закону, и по присяге, соблюдаемой издревле, священной и неприкосновенной…»

Цезарь понимал, что его поступки не нравятся римлянам, и даже раскаивался (не будем выяснять, насколько искренне), но ничего с собой поделать не мог. По сообщению Плутарха, следующий народный праздник – Луперкалии – Цезарь наблюдал с возвышения для ораторов, сидя на золотом кресле, разряженный, как для триумфа.


Антоний в качестве консула также был одним из зрителей священного бега. Антоний вышел на форум и, когда толпа расступилась перед ним, протянул Цезарю корону, обвитую лавровым венком. В народе, как было заранее подготовлено, раздались жидкие рукоплескания. Когда же Цезарь отверг корону, весь народ зааплодировал. После того как Антоний вторично поднес корону, опять раздались недружные хлопки. При вторичном отказе Цезаря вновь рукоплескали все.


Цезарь понял, что затея провалилась, и приказал отнести корону на Капитолий.

Что ж, диктатор получил отпор граждан в лобовой атаке и теперь подкрадывался с другой стороны: в Риме упорно распространялся слух, что таинственные Сивиллины книги предсказывают: парфяне будут побеждены римлянами только тогда, когда их будет вести в бой царь.

Он не терял надежду, что римляне когда – нибудь благожелательно воспримут царскую диадему на его голове. Цезарь всегда достигал желаемого; осталось лишь загадкой, каким бы способом гениальный человек решил и этот исторический вопрос. Ему просто не хватило времени…

Вместе с тем Цезарь достиг такого уровня, что перестал мыслить разумно. Точно так же непрерывная жажда славы, почестей, мирового господства преследовала Александра Македонского и будет преследовать Наполеона – до тех пор, пока обычная человеческая смерть не напомнит этим сверхчеловекам, что они не боги. Как они похожи! В этом отношении интересны сведения Плутарха.


Многочисленные успехи не были для деятельной натуры Цезаря основанием спокойно пользоваться плодами своих трудов. Напротив, как бы воспламеняя и подстрекая его, они порождали планы еще более великих предприятий в будущем и стремление к новой славе, как будто достигнутая его не удовлетворяла. Это было некое соревнование с самим собой, словно с соперником, и стремление будущими подвигами превзойти совершенные ранее. Он готовился к войне с парфянами, а после покорения их имел намерение, пройдя через Гирканию вдоль Каспийского моря и Кавказа, обойти Понт и вторгнуться в Скифию, затем напасть на соседние с Германией страны и на Германию, затем возвратиться в Италию через Галлию, сомкнув круг римских владений так, чтобы со всех сторон империя граничила с Океаном.


Как и любой диктатор, Цезарь стремился оставить память о себе в грандиозных строительных проектах. Среди них: рытье канала через коринфский перешеек, осушение болот с целью предоставить землю десяткам тысяч граждан, возведение плотины в море вблизи Рима и даже изменение русла Тибра, чтобы заставить его впадать в море в совершенно другом месте.

Всем планам Цезаря не суждено было воплотиться в жизнь.