Давид юм сочинения в двух томах тоμ 2

Вид материала

Исследование

Содержание Приложение i К оглавлению

Подобный материал:

• Давид юм сочинения в двух томах: том, 11459.67kb.
• Борис Пастернак. Сочинения в двух томах, 5.69kb.
• Анна Ахматова. Сочинения в двух томах, 5.38kb.
• Учение [Бэкона] об «идолах», 289.47kb.
• Лейбниц Г. В. Сочинения в четырех томах:, 241.84kb.
• Рене декарт сочинения в двух томах том, 9502.28kb.
• Источник: Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения, 565.43kb.
• Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в восемнадцати, 751.72kb.
• Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в восемнадцати, 620.01kb.
• Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в восемнадцати, 669.46kb.

же самого, что и в частных кружках и компаниях? Почему утверждение, что такие широко простирающиеся добродетели, как человеколюбие, великодушие, благожелательность, желанны с точки зрения счастья и личного интереса, более сомнительно, чем подобное утверждение относительно таких ограниченных дарований, как остроумие и благовоспитанность. Опасаемся ли мы, что эти социальные аффекты в большей мере и более непосредственно, чем другие стремления, воспрепятствуют частной пользе и что они не смогут быть удовлетворены без того, чтобы в значительной мере были принесены в жертву честь и выгода? Если это так, то мы лишь весьма плохо осведомлены о природе человеческих аффектов и словесные дистинкции влияют на нас больше, чем реальные различия.

Какие бы противоречия ни усматривали профаны между эгоистическими и социальными чувствами или склонностями, в действительности они не в большей мере противостоят друг другу, чем склонности эгоистические и честолюбивые, эгоистические и мстительные, эгоистические и тщеславные. Должна существовать некоторая первоначальная склонность, которая была бы основой себялюбия, придавая привлекательность объектам его стремления, и ничто не подходит к этой цели больше, чем благожелательность или

 

==325


человеколюбие. Блага, даруемые судьбой, затрачиваются на то или иное удовольствие. Скупец, который сберегает свой годовой доход и дает его взаймы под проценты, в действительности тратит его на удовлетворение своей скупости. И было бы трудно показать, почему человек теряет вследствие великодушного действия больше, чем вследствие какого-либо другого способа затраты, поскольку самое крайнее, чего он может достичь посредством самого последовательного эгоизма, — это потворство некоторой привязанности.

Далее, если жизнь, лишенная аффектов, должна быть совершенно безвкусной и утомительной, то пусть какой-либо человек допустит, что он имеет полную возможность формировать свои собственные склонности, и обдумает, какое вожделение или желание были бы выбраны им в качестве основания своего счастья и радости. Он обнаружит, что всякая склонность, когда она успешно удовлетворяется, доставляет удовольствие, пропорциональное ее силе и страстности, но кроме этого общего всем склонностям преимущества непосредственное чувство благожелательности и дружбы, человеколюбия и доброты исполнено спокойствия и нежности, сладостно и приятно, независимо от каких-либо превратностей судьбы и случайностей. Эти добродетели, кроме того, сопровождаются приятным сознанием или воспоминанием и поддерживают хорошее настроение как и у других, так и у нас самих, ибо мы сохраняем приятную мысль о том, что нами исполнена обязанность по отношению к человечеству и обществу. И хотя все люди проявляют ревность к нашим успехам в удовлетворении скупости и честолюбия, мы почти уверены в их благосклонности и благожелательности, когда упорно придерживаемся стези добродетели и заняты осуществлением благородных планов и целей. Существует ли иной аффект, в связи с которым мы обнаружили бы так много преимуществ сразу: приятное чувство, удовлетворенное сознание, хорошую репутацию? Но в истинности всего этого, как мы можем наблюдать, люди вполне убеждены сами. И они несовершенным образом исполняют свои обязанности по отношению к обществу не потому, что не желают

 

==326


быть великодушными, дружелюбными и человечными, а потому, что не чувствуют себя таковыми.

Рассматривая порок с величайшей беспристрастностью и делая по отношению к нему все допустимые скидки, мы должны признать, что ни в одном случае нет малейшего предлога, чтобы отдать ему с точки зрения эгоизма предпочтение перед добродетелью, за исключением, быть может, случая со справедливостью, когда человек, рассматривая вещи в определенном свете, может, по-видимому, часто думать, что он терпит ущерб вследствие своей прямоты (integrity). И хотя признается, что без уважения к собственности общество не могло бы существовать, однако в соответствии с несовершенным способом осуществления человеческих дел смышленый негодяй в отдельных случаяхмог бы подумать, что акт беззакония или неверности приведет к значительному возрастанию его богатства, не причиняя сколько-нибудь существенного ущерба социальному единству и союзу. То, что честность есть наилучшая политика, быть может, и хорошее общее правило, однако оно подвержено многим исключениям. И быть может, можно подумать, что наиболее мудро ведет себя тот, кто соблюдает общее правило, но пользуется преимуществами всех исключении из него.

Я должен признать, что если кто-либо думает, что это рассуждение настоятельно требует ответа, то будет нетрудно найти какой-либо ответ, который покажется ему удовлетворительным и убедительным. Если его сердце не восстает против таких гибельных принципов, если он не испытывает отвращения к подлым и злодейским мыслям, значит, он действительно утратил важнейший мотив, побуждающий к добродетели, и можно ожидать, что его практические действия будут соответствовать его умонастроениям. Но у всех благородных натур антипатия к предательству и мошенничеству слишком сильна, чтобы ее могли уравновесить какие-либо перспективы барыша или денежных выгод. Внутренний покой духа, сознание свой честности, удовлетворенность, возникающая, когда окидываешь взором собственное поведение, — эти условия крайне необходимы для счастья, и каждый честный человек,

==327


Который чувствует их важность, будет бережно относиться к ним и заботиться о них.

Такому человеку часто доставляет удовольствие зрелище того, как, несмотря на все хитрости и уловки негодяев, их предают собственные принципы и, в то время как они стремятся умеренно и скрыто осуществить свои мошенничества, им встречается соблазнительный случай, их природа оказывается слабой и они попадают в ловушку, откуда никогда не могут выбраться, не утратив полностью репутации и не лишившись всякого доверия людей в будущем.

Да и будь негодяи даже очень скрытны и удачливы, честный человек, если он не совсем лишен философского склада или даже обычной наблюдательности и рассудительности, обнаружит, что в конечном счете они являются величайшими простофилями, которые пожертвовали бесценными радостями личности, по крайней мере что касается их самих, ради приобретения бесполезных безделушек и пустяков. Ведь так мало требуется, чтобы удовлетворить потребности своей природы! И если говорить об удовольствии, то какое сравнение может быть между удовольствием, которое не покупается, от бесед, общества, занятий науками, даже от здоровья и обычных красот природы, но прежде всего от мирных размышлений о собственном поведении, какое сравнение, говорю я, может быть между всем этим и лихорадочным, пустым развлечением, связанным с роскошью и затратами? Эти естественные удовольствия воистину бесценны как потому, что они ниже всякой цены с точки зрения их купли, так и потому, что они выше ее с точки зрения доставляемых ими радостей.

^ ПРИЛОЖЕНИЕ I

О МОРАЛЬНОМ ЧУВСТВЕ

Если принять изложенную выше гипотезу, то теперь нам будет легко решить вопрос относительно общих принципов морали, поставленный ранее""; и хотя

 [См.] гл. I «Об общих принципах морали».

 

==328


мы отложили решение данного вопроса, чтобы это не завлекло нас в дебри запутанных спекуляций, которые не годятся для моральных рассуждений, мы можем в настоящее время вернуться к нему и исследовать, в какой мере разум или же чувство участвуют во всех решениях относительно одобрения или порицания.

Предполагается, что одно из важнейших оснований нравственного одобрения заключается в полезности того или иного качества или поступка. Очевидно, что разум должен в значительной мере участвовать при вынесении всех решений такого рода, поскольку ничто, кроме этой способности, не может осведомить нас о направленности качеств и поступков и указать их выгодные последствия для общества и их обладателя. Во многих случаях это бывает весьма спорным. Могут возникать сомнения, сталкиваться противоположные интересы, и предпочтение должно быть отдано одной из сторон на основе очень утонченных соображений и при наличии весьма незначительного преобладания полезности. Это особенно заметно в вопросах, связанных со справедливостью, как можно было бы естественно предположить, имея в виду те виды полезности, которые свойственны этой добродетели *. Если бы в каждом единичном случае справедливость подобно благожелательности была полезна для общества, то налицо была бы более простая ситуация, при которой редко имелась бы почва для рьяных споров. Но поскольку в единичных случаях справедливость часто бывает пагубна по своей первоначальной и непосредственной тенденции и поскольку выгода для общества проистекает только из соблюдения общего правила и из сотрудничества и объединения нескольких лиц при выполнении одного и того же справедливого действия, то дело становится здесь более запутанным и сложным. Различные условия [жизни] общества, различные следствия какого-либо поступка, различные интересы, которые должны быть приняты во внимание, — все это

 См. приложение III «Некоторые дальнейшие соображения относительно справедливости».

 

==329


во многих случаях вызывает сомнение и подлежит самому серьезному обсуждению и изучению. Цель гражданских законов и заключается в том, чтобы разрешить все эти вопросы по справедливости. Дебаты специалистов по гражданскому праву, размышления политиков, прецеденты из истории и исторических хроник — все это направлено к одной и той же цели. И часто требуется очень точный разум или очень строгое рассуждение, чтобы прийти к истинному решению, оказавшись среди всяких изощренных сомнений, возникающих из темных или противоположных {соображений о] полезности.

Но хотя разум, когда он действует в полную силу и вполне совершенен, достаточен, чтобы осведомить нас о пагубных или полезных тенденциях качеств и поступков, одного его недостаточно, чтобы дать начало какому-либо нравственному осуждению или одобрению. Полезность есть лишь направленность к определенной цели, и, если бы цель была совершенно безразлична для нас, мы должны были бы испытывать такое же безразличие и по отношению к средствам. Здесь должно проявиться некоторое чувство, для того чтобы полезной тенденции было оказано предпочтение перед пагубной. Это чувство не может быть чем-либо иным, кроме радости по поводу счастья человечества и негодования по поводу его страданий, поскольку то и другое представляют собой те различные цели, на достижение которых направлены добродетель и порок. Следовательно, здесь разум осведомляет нас о нескольких тенденциях поступков, а человеколюбие проводит между ними различение в пользу тех, которые полезны и выгодны.

Это раздельное участие способностей понимания и чувства во всех моральных решениях представляется ясным из предшествующей гипотезы. Но я предположу, что эта гипотеза ложна. Тогда нужно будет подыскать некоторую другую теорию, которая сможет быть удовлетворительной. И я осмеливаюсь утверждать, что ни одна такая теория никогда не будет найдена до тех пор, пока мы будем предполагать, что разум является единственным источником морали. Чтобы доказать это,

^ К оглавлению

==330


надлежит рассмотреть следующие пять соображений: I. Ложной гипотезе легко придать видимость истины, когда она всецело остается в пределах общих положений, применяет неопределенные термины и пользуется сравнениями вместо фактов. Это особенно заметно в той философии, которая приписывает умение распознавать все моральные различия одному лишь разуму без какого-либо участия чувства. Невозможно, чтобы в каком-либо частном случае эта гипотеза могла бы быть сделана понятной, какой бы правдоподобный вид она ни принимала в общих декламациях и рассуждениях. Исследуем, например, такое преступление (crime), как неблагодарность, которое имеет место, когда мы, с одной стороны, наблюдаем ясно выраженную и ставшую известной благожелательность наряду с некоторыми оказанными услугами, а с другой — в качестве ответа недоброжелательность или безразличие наряду с плохими услугами или небрежным отношением. Расчлените все эти обстоятельства и исследуйте с помощью одного лишь разума, в чем состоит ущербность или предосудительность этого. Вы никогда не придете при этом к какому-либо результату или выводу.

Разум судит или о фактах, или об отношениях. Исследуем же, во-первых, где имел место тот факт, который мы здесь называем преступлением, укажем его, определим время его совершения, опишем его сущность, или природу, объясним то чувство или способность, где оно обнаруживает себя. Оно имеет место в душе лица, которое неблагодарно. Последнее должно, следовательно, чувствовать и осознавать его. Но в его душе нет ничего, за исключением аффектов недоброжелательности или абсолютного безразличия. Вы но можете сказать, что эти аффекты сами по себе всегда и при всех обстоятельствах являются преступлением. Нет, они преступны только в тех случаях, когда направлены против лиц, которые перед тем выразили и проявили по отношению к нам добрую волю. Следовательно, мы можем заключить, что преступление неблагодарности не есть какой-либо частный индиви-

 

==331


дуальный факт, а представляет собой нечто возникающее из комплекса обстоятельств, которые, будучи представлены (presented to) наблюдателю, вызывают чувство порицания вследствие специфической структуры и строения (fabric) его духа.

Эта картина, скажете вы, ложна. Преступление в действительности не является частным фактом, в реальности которого нас убеждает разум, а состоит в определенных моральных отношениях, открываемых разумом тем же самым образом, каким мы открываем с его помощью истины геометрии или алгебры. Но каковы отношения, спрошу я, о которых вы здесь говорите? В вышеупомянутом случае я вижу, во-первых, благожелательность и добрые услуги, оказанные данной личностью, а затем недоброжелательность и плохие услуги, оказанные другой. Между ними существует отношение противоречия. Заключается ли преступление в этом отношении? Но допустим, что какое-либо лицо питает ко мне недоброжелательность или оказывает мне плохие услуги, я же в качестве ответа проявляю безразличие к нему или же оказываю ему добрые услуги. Здесь то же самое отношение противоречия, и, однако, мое поведение в этом случае часто оказывается в высшей степени похвальным.

Поворачивайте этот вопрос как вам угодно, вы никогда не сможете основать нравственность на отношении, и вам придется прибегнуть к помощи решений чувства.

Когда утверждают, что два плюс три равны половине десяти, то я полностью понимаю это отношение равенства. Я представляю себе, что если десять разделить на две части, одна из которых имеет столько же единиц, как и другая, и если любую из таких частей сравнить с соединением двух и трех, то она будет содержать в себе столько же единиц, как и это составное число. Но когда вы усматриваете здесь аналогию с моральными отношениями, то я признаюсь, что совершенно не способен понять вас. Какое-либо моральное действие, какое-либо преступление, как, например, неблагодарность, есть сложный объект. Состоит ли нравственность в отношении его частей друг к другу? Как?

 

==332


Каким образом? Определите отношение. Будьте более конкретны и ясны в ваших утверждениях, и вы легко увидите их ложность.

Нет, скажете вы, нравственность состоит в отношении поступков к мерилу подобающего (right), и они именуются хорошими или плохими в соответствии с тем, насколько согласуются или не согласуются с ним. Что же тогда представляет собой это мерило подобающего? В чем оно состоит? Чем оно определяется? Разумом, скажете вы, исследующим моральные отношения поступков. Итак, моральные отношения определяются сравнением поступков с мерилом. А это мерило определяется рассмотрением моральных отношений объектов. Разве это не прекрасное рассуждение?

Все это метафизика! — вскричите вы. Этого достаточно. Не требуется больше ничего, чтобы найти сильное основание для предположения о ложности [рассуждения]. Да, отвечу я. Здесь, конечно, метафизика. Но она всецело на вашей стороне, поскольку вы выдвигаете неясную гипотезу, которая никогда не может быть ни сделана понятной, ни быть согласована с каким-либо частным примером или иллюстрацией. Гипотеза, которую мы выбираем, ясна. Она утверждает, что нравственность определяется чувством. Она определяет как добродетель всякое духовное действие или качество, которое доставляет тому, кто его наблюдает, приятное чувство удовлетворения; порок же — как нечто обратное. Затем мы переходим к исследованию простого факта, а именно того, какие действия оказывают такое влияние. Мы рассмотрим все частности, в которых эти действия похожи друг на друга, и отсюда пытаемся извлечь некоторые общие наблюдения относительно этих чувств. Если вы называете это метафизикой и находите здесь что-либо неясным, вам надо только сделать вывод, что ваш склад ума не годится для моральных наук.

II. Если человек в какое-либо время размышляет относительно собственного поведения (например, не должен ли он помочь брату или благодетелю, находящемуся в чрезвычайно бедственном положении), он должен рассматривать эти частные отношения наряду

 

==333


со всеми обстоятельствами и ситуациями, затрагивающими соответствующие личности, чтобы определит], свой высший долг и обязанность. Для того чтобы опре делить соотношение линий в каком-либо треугольнике, также необходимо исследовать природу данной фигуры и отношения, которые ее части имеют друг к другу. Но, несмотря на это очевидное сходство обоих случаев. в сущности между ними существует чрезвычайно большое различие. Тот, кто спекулятивным образом исследует треугольники или окружности, рассматривает несколько известных и данных отношений между частями указанных фигур. Благодаря этому он выводит отсюда некоторое неизвестное отношение, которое за висит от первых. Но в моральных рассуждениях мь должны быть заблаговременно знакомы со всеми объектами и всеми их отношениями друг к другу и иг сравнения с целым определить, каков должен бып наш выбор или наше одобрение. Здесь не надо утверждать ни одного нового факта, не надо открывать ни одного нового отношения. Предполагается, что все обстоятельства дела находятся перед нами, прежде чем мы можем сформулировать какое-либо предложение, содержащее осуждение или одобрение. Если какое-либо существенное обстоятельство еще неизвестно или сомнительно, мы должны прежде всего направить наше исследование или наши интеллектуальные способности на то, чтобы выяснить его и отложить на время все моральные решения или чувства.

До тех пор пока мы не знаем, был ли некий человек нападающей стороной или нет, как можем мы определить, является ли лицо, убившее его, преступником, или же оно невиновно? Но после того как каждое обстоятельство, каждое отношение становится известно, у рассудка не остается поля для действия, не остается объекта, которым он мог бы заняться. Одобрение или осуждение, которое затем последует, не может быть результатом работы рассудка, оно представляет собой плод деятельности сердца; это не спекулятивное предложение или утверждение, но активное чувство, или переживание (feeling or sentiment). В исследова-

 

==334


ниях, проводимых рассудком, мы выводим из известных обстоятельств и отношений некоторые новые и дотоле неизвестные. При вынесении же моральных решений все обстоятельства и отношения должны быть предварительно известны. И благодаря созерцанию целого дух испытывает здесь некоторое новое впечатление привязанности или отвращения, уважения или презрения, одобрения или осуждения.

Отсюда проистекает огромное различие между фактической ошибкой и ошибкой по отношению к тому, что подобает, и в этом причина того, почему одна обычно преступна, другая же нет. Когда Эдип убил Лайя, он не знал о соответствующем отношении и на основе обстоятельств невинно и невольно образовал ошибочные мнения относительно действия, которое он совершил. Но когда Нерон убил Агриппину, все отношения между ним и данной личностью, а также все фактические обстоятельства были ему предварительно известны. Однако мотив мести, страха или же корысти преобладал в его варварском сердце над чувствами долга и человеколюбия. И когда мы выражаем к нему отвращение, к каковому у него самого вскоре притупилась душа, то дело не в том, что мы видим какие-то отношения, о которых он не знал, но в том, что благодаря правильности наших наклонностей мы испытываем чувства, к которым он стал черствым вследствие лести и длительное время совершаемых тягчайших преступлений. В этих чувствах, а не в открытии отношений какого-либо рода заключаются все моральные определения. Прежде чем мы сможем претендовать на принятие любых решений данного рода, должно быть известно и определено все, что касается объекта или действия. Нам остается лишь испытывать некоторое чувство осуждения или одобрения, благодаря которому мы объявляем действие преступным или

добродетельным.

III. Это учение станет еще более очевидным, если мы сравним нравственную красоту с естественной, с которой она во многих отношениях имеет так много общего. Всякая естественная красота зависит от пропорции, отношения и расположения частей, но отсюда

 

==335


было бы абсурдно заключать, что восприятие прекрасного подобно восприятию истины в геометрических задачах всецело состоит в восприятии отношений и полностью осуществляется при помощи ума, или интеллектуальных способностей. Во всех науках наш ум исходя из известных отношений исследует неизвестные. Но при всех решениях, касающихся вкуса или внешней красоты, все отношения явственно предстают перед нашими глазами. И мы, исходя из этого, испытываем чувство удовлетворения или отвращения в соответствии с природой объекта и предрасположенностью наших органов.

Эвклид полностью объяснил все свойства окружности, но ни в одном предложении не высказал ни слова о ее красоте. Причина этого очевидна. Красота не есть свойство окружности. Она не расположена на какой-либо части линии, точки которой равно удалены от общего центра. Она есть лишь воздействие, которое эта фигура производит на дух, специфическое строение или структура которого делают его восприимчивым к таким чувствам. Напрасно вы искали бы ее в окружности либо пытались обнаружить ее при помощи ваших ощущений либо математических рассуждений в любых свойствах этой фигуры.

Обратимся к Палладио и Перро⁶⁷ и посмотрим, как они объясняют все части и пропорции колонны. Они говорят о карнизе и фризе, базисе и антаблементе, стержне и архитраве, дают описание и объясняют положение каждого из этих элементов. Но если бы вы спросили их о характере и местоположении ее красоты, то они немедля ответили бы, что красота не заключена в какой-либо из частей или элементов колонны, но выступает как результат целого, когда эта сложная фигура предстает перед понимающим духом, способным к тонким восприятиям. До тех пор пока не появился такой зритель, не существует ничего, кроме фигуры данных специфических размеров и пропорций. Изящество и красота колонны возникают лишь из чувствований этого зрителя.

Далее, обратимся к Цицерону, когда он описывает преступление Верреса⁶⁸ и Катилины. Вы должны при-

 

==336


знать, что нравственная низость возникает подобным же образом из созерцания целого, когда оно представляется существу, органы которого имеют известную специфическую структуру и организацию. Оратор может описывать ярость, наглость, варварство, с одной стороны, кротость, страдание, печаль, невинность — с другой. Но если вы чувствуете, что у вас при этом не пробуждается ни негодования, ни сострадания в связи с данным стечением обстоятельств, то вы напрасно бы спрашивали его, в чем состоит преступление или злодеяние, против которого он так страстно восстает, когда и в связи с чем оно было впервые осуществлено, что стало с ним спустя несколько месяцев, когда все склонности и мысли всех действующих лиц полностью изменились или оказались уничтожены. На любой из этих вопросов нельзя дать удовлетворительного ответа с точки зрения абстрактной гипотезы о морали, и мы должны в конечном счете признать, что преступление или безнравственность не являются частным фактом или отношением, которые могут быть объектом рассудка, но возникают всецело благодаря чувству неодобрения, которое мы в силу строения человеческой природы неизбежно испытываем при восприятии варварства или вероломства.

IV. Неодушевленные предметы могут вступать друг с другом в те же самые отношения, которые мы наблюдаем у моральных агентов, хотя первые никогда не могут стать предметом любви или ненависти и, следовательно, не могут быть восприимчивыми к [моральному] достоинству или предосудительности. Молодое дерево, когда оно обгоняет в росте и губит тем самым своих же собственных родителей, находится к ним совершенно в тех же отношениях, что и Нерон, когда он убил Агриппину, и если нравственность заключалась бы лишь в отношениях, то дерево, несомненно, было бы в такой же мере преступником.

V. Представляется очевидным, что конечные цели человеческих поступков ни в коем случае не могут быть объяснены исходя из разума, но полностью опираются на чувства и привязанности людей вне какой-либо зависимости от их интеллектуальных способностей.

S2 Давид Юм

==337

 


Спросите какого-либо человека, почему он занимается телесными упражнениями, и он ответит: потому что желаю сохранить свое здоровье. Если вы затем будете допытываться, почему он хочет быть здоровым, он с готовностью ответит: потому что болезненное состояние приносит страдания. Если вы продолжите ваши изыскания и захотите узнать причину того, почему он ненавидит страдания, то он не сможет дать когда-либо какой-нибудь ответ. Это уже конечная цель, и она никогда не будет сведена к какой-то другой.

Возможно, что на ваш второй вопрос, почему он желает быть здоровым, он сможет также ответить, что это необходимо для занятия его профессией. Если вы спросите, почему он заботится об этом, он ответит: потому что желаю получать деньги. Если же вы поинтересуетесь: почему? Потому что это средство получения удовольствий, скажет он. И дальнейшие расспросы о причине будут абсурдны. Невозможно, чтобы в данном случае имел место прогресс in infinitum и всегда оказывалось, что какая-то одна вещь является причиной того, почему желают другой вещи. Должно быть нечто такое, чего желают ради него самого и вследствие его непосредственного согласия или соответствия с человеческими чувствами и привязанностями.

Далее, поскольку добродетель есть цель и она желанна ради нее самой помимо какого-либо вознаграждения благодаря лишь непосредственному удовлетворению, приносимому ею, то должно быть некоторое чувство, которое затрагивается ею, некоторый внутренний вкус или ощущение, или назовите его как угодно, различающее нравственное добро и зло и принимающее одно и отвергающее другое.

Таким образом, разграничительные линии между разумом и вкусом и их функции установить нетрудно. Первый доставляет познание .истины и ложности. Последний доставляет чувство красоты и безобразия, порока и добродетели. Один обнаруживает объекты в том виде, как они реально существуют в природе, ничего не добавляя и не убавляя. Другой обладает продуктивной способностью и, украшая и расцвечивая все объекты красками, заимствованными из внутреннего чув-

 

==338


ства, создает в определенной мере новое творение. Разум, будучи холодным и незаинтересованным, не является мотивом к действию и лишь направляет импульс, полученный от желания или склонности, показывая нам средства добиться счастья и избежать несчастья. От известных или предполагаемых обстоятельств и отношений разум ведет нас к открытию скрытого и неизвестного. После того как все обстоятельства и отношения оказываются перед нами, вкус заставляет нас испытывать от целого новое чувство осуждения или одобрения. Мерило одного, будучи основано на природе вещей, вечно и неизменно даже в отношении воли высшего существа. Мерило другого, возникая из внутреннего строения и склада живых существ, в конечном счете выводится из той верховной воли, которая дарует каждому существу его особую природу и устанавливает несколько классов и порядков существования.