Geum.ru

Иван ефремов таис афинская

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   36   37   38   39   40   41   42   43   44

солнцеликого полководца, наследника Македонии, Эллады и Азии, Александра

IV. Жестокий тиран повелел побить камнями мать великого царя, бывшую

верховную жрицу в Пелле и убить его вдову и сына. Воины не посмели поднять

руки на Александрову плоть. Тогда Кассандр, связав вместе сына с матерью,

сам утопил их. Вся Эллада, все оставшиеся в живых диадохи и воины

Александра возмутились отвратительными злодеяниями. Но, как это обычно

бывает, преступник остался безнаказанным. Никто из имущих власть и военную

силу не поднял на него оружия. Злодеяния Кассандра не ограничились

убийством кровной родни Александра. Тиран Македонии совершил еще множество

жестокостей.

Эрис горько сожалела, что не состоит в окружении Кассандра и не живет

в Македонии. Она убила бы его без промедления, впрочем, она не

сомневалась, что боги накажут злодея. И ее пророчество о скором конце

Кассандра оказалось верным. Известие о мерзком злодеянии отозвалось на

Таис сильнейшим душевным кризисом, может быть, потому, что совпало с

сознанием уходящей молодости. Теперь уже Эрис развлекала ее: водила на

тайные женские пляски под луной в честь Гекаты, добывала с ней краски на

востоке от Золотой Бухты, где в горах выступали зеленые и синие жилки

малахита и азурита, удивительно яркие и чистые.

Осенью сама Таис решила, что слишком долго прожила в сельском

уединении, и собралась в Патос. Оживленный город, центр торговли медью,

кедром и особым волокном для фитилей ламп, несгораемым ни в каком огне,

славился на весь мир храмом Афродиты Анадиомены. Здесь, около Патоса,

богиня возникла из морской пены и света звезд, почему и носила прозвище

Патии, или Киприды (рожденной на Кипре).

Священная дорога от храма вела к части взморья, отделенной стеной от

гавани. Девять мраморных колонн в честь девяти достоинств Афродиты

обрамляли открытый портик набережной из кубических глыб темного плотного

камня, привезенного с Олимпа Трехзубчатого. Две ступени вели на покрытую

водой площадку из того же камня. Прозрачные зеленые волны катились из

моря, разбивались на отмели, и длинные полосы белой пены кружились

причудливыми извивами над ровной поверхностью площадки. По этим извивам

жрицы богини пытались прочесть знаки пророчества, ибо, по древнейшим

преданиям, именно тут вышла из пены златоногая Афродита, радость богов и

людей.

Красавицы острова - женщины знатного рода, гетеры, дочери

земледельцев и пастухов - купались здесь после моления в храме, веря, что

богиня одарит их частицей своей неотразимой притягательной силы. В пятый

день недели, посвященный Афродите, здесь собирались любопытные искатели

невест, художники с принадлежностями для рисования, моряки с кораблей,

приходивших в порт со всех островов Эллады, из Финикии, Ионии, Египта,

Сицилии и даже Карфагена.

После некоторого колебания Таис тоже решила выполнить обряд. Эрис,

критически осмотрев подругу, уверила ее, что она достаточно хороша, чтобы

купаться днем. Таис вопреки ей пошла купаться ночью за час до полуночи, во

время, посвященное Эросу. Полная луна светила над водой на первой ступени,

доходившей лишь до колен, когда обе подруги, принеся бескровную жертву в

храме, вошли в море.

Сосредоточенная и печальная, стояла Таис в лунном море, и маленькие

волны плескались вокруг, поглаживая ее плечи, как будто богиня Тетис

собралась утешить ее. Во внезапном порыве афинянка подняла руки к небу,

шепча: "Пенорожденная, на том месте, где явилась ты миру, подай мне знак,

что делать дальше? Пройдет немного времени, и я перестану радовать людей,

испытывать их силу и стремление к прекрасному... перестану служить тебе!

Коротка жизнь! Пока соберешь крохи знания и увидишь, как надо жить, уже не

сможешь идти дальше. Молю тебя, златоногая, яви мне путь или убей меня!

Прибавь ласковую смерть ко всем твоим прежним бесценным дарам, чтобы твоя

божественная воля сопроводила меня за Реку".

Таис долго стояла, глядя на сверкающее темным зеркалом море, иногда

поднимала голову, чтобы взглянуть в затянутое тонким покрывалом небо. Ни

знака, ни слова, только волны шептались вокруг тела Таис.

Внезапно восторженные крики, удары в маленькие бубны и плеск воды

оглушили удивленных женщин. Они оказались в кольце молодых девушек и

юношей, веселым хороводом увлекших их на вторую ступень площадки, где вода

была выше плеч. Не дав подругам накинуть покрывала по выходе из моря,

молодые люди - художники, поэты, их модели и возлюбленные - оплели Таис и

Эрис гирляндами серебрившихся при луне белых цветов и, не обращая внимания

на протесты, повели на симпосион в качестве почетных гостей. Таис сумела

отвоевать одежды и появилась на пиру одетой, к разочарованию ваятелей,

наслышанных о красоте тел афинянки и эфиопской царевны. Во время

симпосиона Таис украдкой следила, кто больше привлекает восхищенных

взглядов: она ли, в простой прическе с тремя серебряными лентами на голове

и в ожерелье из когтей грифа, открыто и весело смеющаяся, или Эрис,

замкнутая, гордо несущая голову, увенчанную короной из грозных змей, на

высокой шее, охваченной голубыми бериллами, сиявшими на темной коже.

"На Эрис смотрят больше!.. Нет, пожалуй, на меня?.. Нет, на Эрис..."

Так и не утвердившись, за кем первенство, Таис увлеклась пением и танцами

- ведь это был первый после многих лет настоящий симпосион эллинских

поэтов и художников! Даже Эрис поддалась атмосфере веселья и юной любви,

вызвав своими танцами поистине бешеное восхищение гостей.

Но увлечения афинянке хватило ненадолго. Подперев щеку рукой, Таис

уселась в стороне, с удовольствием наблюдая за молодежью и чувствуя в то

же время странное отчуждение.

Несколько раз она ловила внимательный взгляд хозяина дома, высокого

ионийца с сильной проседью в густой гриве волнистых волос. Он словно бы

старался понять и взвесить происходившее в сердце Таис. Его жена, прежде

знаменитая певица, руководила симпосионом, как опытная гетера. Повинуясь

еле заметному знаку мужа, она вышла между столами на середину

пиршественного зала. Пошепталась с музыкантами, те взяли первые аккорды

отрывистого аккомпанемента, и в наступившей тишине голос хозяйки взвился

ввысь освобожденной птицей.

Таис вздрогнула, мелодия дошла до самого ее сердца. Это была песня о

Великом Пороге, неизбежно встающем на пути каждого мужа или жены, на всех

дорогах жизни. Воздвигает его Кронос после отмеренных Ананкой-Судьбою лет.

Для многих людей, они счастливы, Порог - лишь незначительное возвышение.

Его перешагивают, почти не замечая, мирные земледельцы. Старые воины в

последних боях также не видят Порога. А люди переменчивой, полной событий

жизни - созидатели прекрасного, путешественники, искатели новых стран -

встречают нечто подобное ограде, а за нею грядущее, темное даже для очень

проницательных людей. Этот Великий Порог или не переходят, дожидаясь перед

ним конца своих дней, или смело бросаются в неведомое будущее, оставляя

позади все: любовь и ненависть, счастье и беду...

Певица пела на эолийском наречии, обращаясь к Таис, словно прозревая

в ней пришедшую к Порогу и стоящую в благородном бесстрашном размышлении.

Песнь затронула и молодежь, еще очень далекую от Порога Судьбы. Тень

его легла на пылкую радость симпосиона, как знак окончания праздника.

Парами и группами гости исчезали в лунной ночи. Погасли люкносы между

портиком входа и залом для пира. Таис и Эрис поднялись, благодаря хозяев.

- Вы гости нашего города, - сказал хозяин дома, - соблаговолите

отдохнуть здесь, под нашим кровом. Гостиница далека от Священной дороги, и

уже поздно.

- Достойный хозяин, ты даже не знаешь, кто мы, - ответила афинянка, -

мы явились без приглашения. Нас привели насильно твои друзья. Они были

милы, и не хотелось обидеть их...

- Напрасно ты думаешь, что жители Патоса не знают Таис, - усмехнулся

хозяин, - даже если бы мы и не слыхали о тебе, достаточно твоей красоты и

поведения на симпосионе. Посещение моего дома тобой и твоей царственной

подругой - праздник. Продли же его, оставшись на ночлег!

Таис осталась, не подозревая о большой перемене в своей судьбе, какую

готовило ей посещение дома близ берега Киприды.

На следующий день, купаясь с женою и дочерьми хозяина, афинянка

узнала о святилище Афродиты Амбологеры. До сих пор она, как и многие

афиняне, думала, что воплощение Афродиты, Отвращающей Старость, есть лишь

один из символов многоликой богини. Возможно, наиболее юный из ее образов,

подобный статуям едва расцветшей девушки из прозрачного родосского

розового мрамора. Его любили ваятели и запрещали в храмах строгие

блюстители канонов.

Здесь, на Кипре, родине Афродиты, существовал древний храм

Амбологеры, Отвращающей Старость. Его посещали любимцы богини, жены или

мужи, равно приближавшиеся к Великому Порогу Всематери. Приносили жертвы,

выслушивали прорицания, выбирали новый путь жизни и шли домой ободренные,

либо склонив в унынии лицо, глядя на пыль дороги под своими сандалиями.

Храм Афродиты Амбологеры находился в трех днях пешего пути от Патоса,

на границе старинной финикийской колонии на юго-востоке острова. Говорили,

будто храм построен сообща эллинами и финикийцами, также поклонниками

Отвращающей Старость. Таис загорелась желанием посетить его.

- Это не принесет тебе покоя или счастья, - уверенно сказала Эрис,

предостерегая подругу.

Таис отвечала, что у нее сейчас нет ни того, ни другого и не будет,

пока не найдет она дальнейшую дорогу.

- Разве у тебя, самой не так?

- Не так. Я никогда не расставалась с печалью, а потому и не

утрачивала путеводного света жизни, - загадочно ответила Эрис.

Афинянка не послушалась. В сопровождении новых друзей они ехали по

петляющей каменистой дороге, поднимаясь в горы сквозь высокоствольные

сосновые рощи и темные кедровые леса. После тишины и сухого смолистого

воздуха на жарком южном склоне хребта путники выехали на простор степного

плоскогорья. Синеватые камни выступали среди клонившихся под ветром

серебристых трав. Впереди высился увал, рассеченный пополам широкой

долиной, в вершине которой располагалось святилище. В устье долины прежде

находились строения, ныне полностью разрушенные. От них остались лишь

широкие выровненные уступы, отгороженные громадными каменными плитами и

заросшие деревьями, посаженными человеком. Многовековые орехи, каштаны и

платаны стояли в осеннем багряном уборе, а перед ними подобием ворот -

четкие силуэты двух гигантских кедров, чьи разлапистые горизонтальные

ветви были настолько плотными, что удерживали падавшие сверху мелкие

камни.

Пламенно-золотая аллея вела в глубь долины. Ощущение удивительного

света и покоя охватило Таис. Люди притихли, говорили вполголоса, избегая

нарушить шелест осенних листьев и журчание сбегавшего по дну долины ключа,

маленькими каскадами лившегося через края ступенчатых бассейнов, среди

замшелых плоских камней.

В просветах между деревьями высились скалы, покрытые мхом столетий, с

непонятным очарованием прошедших времен.

Дальше в глубь долины поперечные ряды темных кипарисов чередовались с

багрянцем пирамидальных тополей.

Запах разогретой осенней листвы и хвои, свежий, горький и сухой

одновременно, без малейшего привкуса пыли горных дорог. Позади долина

расширялась и лежала внизу в разливе вечернего солнца, полная мира и

тепла. Там клубились краснеющие кроны дубов, вязов и кленов среди разлета

плоских вершин сосны.

Храм Афродиты Амбологеры походил скорее на крепость. Стены из серых

камней вдавались в ущелье, замыкая с запада перевальную точку вершины.

Фронтон святилища с колоннадой был обращен на восток, господствуя над

обширным плоскогорьем, засаженным виноградом и фруктовыми деревьями.

Патосские друзья попросили их обождать и прошли через узкий темный ход,

ударив три раза в бронзовый лист, подвешенный на короткой цепи. Вскоре они

вернулись вместе с двумя жрицами, несомненно, высокого положения. Сурово и

серьезно осмотрев Таис и Эрис, одна из них в светло-сером одеянии, вдруг

улыбнулась приветливо, положила руки на плечи обеим и, слегка кивнув

головой патосцам, провела женщин в глубь храма.

Последовали обычные обряды вечернего поста, омовения и ночного бдения

на полу у дверей святилища, в молчании.

С рассветом явилась старшая жрица, велела съесть по яблоку, сбросить

одежды и повела подруг к Отвращающей Старость богине - Афродите

Амбологере. Ни афинянка, ни черная жрица, много путешествовавшие, еще

никогда не видели подобного храма. Треугольный просвет в крыше бросал

сияние яркого неба на сходившиеся впереди стены, обращенные на восток.

На стенах цвета лепестков гелианта бронзовые гвозди удерживали

громадные, не меньше десяти локтей в ширину, доски, выпиленные из цельного

дерева. Только тысячелетние деревья, вроде ливанских кедров, могли иметь

такие стволы. На них чистыми минеральными красками вечных фресок

художником гениальнее Апеллеса были написаны две богини.

Левая, в горячих тонах красных земель и пылающего заката, изображала

женщину в расцвете земной силы плодородия и здоровья. Ее полные губы,

груди и бедра настолько переполняло желание, что, казалось, они разорвутся

от дикого кипения страсти, источая темную кровь Великой Матери, Владычицы

Бездны. Руки, простертые к зрителю в неодолимом призыве, держали темную

розу - символ женского естества и квадратный лекитион со звездой, хорошо

знакомый Таис.

- Лилит! - едва заметным движением губ сказала Таис, не в силах

оторвать глаз от картины.

- Нет! - ответила Эрис. - Лилит добрая, а эта - смерть!

Жрица подняла брови, услышав шепот, и резким выбросом руки указала на

правую стену. И афинянка невольно вздохнула с облегчением, увидев

воплощенной свою мечту.

Голубая гамма красок сливала море с небом и низкий горизонт. На этом

фоне тело богини приняло жемчужно-палевый оттенок раннего рассвета, когда

крупные звезды еще горят в вышине, а опаловое море плещется на розовых

песках. Урания шла, едва касаясь земли пальцами босых ног, простирая руки

к рассветному небу, ветру и облакам. Лицо богини, вполоборота через плечо,

одновременно смотрело вдаль и на зрителя, обещая утешение во взгляде

серых, как у Таис, глаз. На лбу между бровей светился огонь, не гася

взора.

Перед каждой картиной на низком жертвеннике дымилась почерневшая от

времени курильница.

- Вам говорили о двух ликах Амбологеры? - спросила жрица.

- Да! - дружно ответили Таис и Эрис, вспомнив вечернюю беседу с

философом храма.

- Отвратить телесную старость смертного не могут ни олимпийцы, ни

сама Великая Мать. Все в мире подчиняется течению времени. Но есть выбор.

Он перед вами. Сгореть дотла в последнем пламени служения Афродите. Или

перенести это пламя на всеобъемлющую любовь, зовущую к небу, служа Урании,

в неустанной заботе о счастье детей и взрослых. Положите перед той,

которую выбрали, вещь, не обязательно дорогую по денежной стоимости, но

самую драгоценную для каждой из вас.

Таис без колебаний подошла к Урании, отстегнула цепочку - поясок со

звездой, дар Александра, и положила его на жертвенник.

Эрис осталась неподвижный. Жрица Амбологеры с удивлением посмотрела

на нее.

- Разве нет пути посредине? - спросила Эрис.

- Есть! - улыбнулась жрица, трижды хлопнув в ладоши.

Медленно раскрылись тяжелые створки стены между картинами.

Высоко над мирной долиной с виноградниками, маслинами и полем пшеницы

выступал полукруглый балкон. Мужчины и женщины трудились прохладным утром,

взращивая плоды Геи-Деметры. Среди них было немало старых людей,

седобородых мужчин и женщин в плотных одеждах, темных головных покрывалах.

- Мирный труд на земле в тиши и покое последних лет жизни -

благородный конец земледельца, - сказала жрица.

- Тогда есть четвертый путь! - ответила Эрис.

- Зачем ты пришла к Амбологере? - жрица раскинула руки крестом, как

бы преграждая Эрис обратный путь в святилище.

Черная жрица - прямая, гордая и суровая, показалась Таис как никогда

значительной. Ее синие глаза взглянули на жрицу с высокой уверенностью,

без вызова или насмешки, и та успокоилась.

- Зачем мне оскорбление иной веры? - спросила Эрис. - Ты указала три

пути, и все три - для одиноких мужей и жен. А человек покидает общество

людей только со смертью. Должен быть еще путь служения людям - не только

личным совершенством, но прямым действием на их пользу!

- Тогда ты не поняла глубины показанных тебе символов. Средний путь

дает людям пищу, ибо у земледельца всегда есть излишки, чтобы накормить

художника и поэта и тем умножить украшение мира. Путь Урании - для мудрой

и нежной жены. Он выражен только через любовь и помощь людям. То, что жена

всегда должна делать и делает для сердца. Потому Урания - образ жен,

потому великий Платон счел эту богиню самой главной для будущего

человечества.

- И забыл про несчастья и стоны рабов, отдающих свою жизнь, подобно

вьючным животным, чтобы поклонники Урании могли изливать любовь на

ближних, таких же высокопоставленных! - гневно ответила Эрис, и афинянка с

удивлением воззрилась на подругу. - Нет! - наклоняясь вперед, как изваяние

Аксиопены, воскликнула Эрис. - Никакая небесная любовь и достижение неба

невозможны ни по трупам побежденных, ни по спинам рабов. Вы, люди Запада,

достигшие высот философии и кичащиеся свободой, не видите изначальной

ошибки всех ваших рассуждений. Вы представляете себе силу только в

убийстве и жертвах. Сильны, следовательно, правы, только те, кто искуснее

убивает. Таковы ваши боги, образы ваших героев, таковы и вы сами. Это

проклятие Великой Матери, которое вы будете нести до конца, пока

существуют народы Запада. Поэтому второй Лик Амбологеры, Урания, - это

ложь для поэтов и неудачливых любовников!

- А другой лик? - хрипло спросила пораженная жрица.

- Богиня Темного Эроса! Она - правда, и я некогда служила ей со всем

пылом юной веры. И это хороший путь для тех, в ком много животной силы...

- Тех, кто еще не понимает Урании, - вступилась Таис.

- Тысячелетия тому назад Великая Мать представала перед людьми в

таких же двух ликах - разрушения и созидания, смерти и вечности. Только

вечности нам не дано, и не надо обманывать себя и других этим символом

стремления нашего сердца. Это лишь сокрытие жестокой правды Великой

Матери. Мы все знаем - это знание глубоко внутри нас, - что вечные силы

природы всегда готовы к разрушению. И мы создаем в своих мечтах - высоких

и чистых, низких и темных - множество богов и богинь, чтобы, как тонкими

занавесями от лютого ветра, отгородиться ими от сил Великой Матери. Слабые

молят о чудесах, как нищие о милостыне, вместо действия, вместо того,

чтобы расчищать путь собственной силой и волей. Бремя человека, свободного

и бесстрашного, велико и печально. И если он не стремится взвалить его на

бога или мифического героя, а несет его сам, он становится истинно

богоравным, достойным неба и звезд!

Ошеломленная жрица Амбологеры закрыла лицо руками.

- Есть вечное перевоплощение! - Таис решилась приоткрыть ей

орфическую тайну.

- С расплатой за прежнее, когда уже не можешь ничего поправить? -

продолжала Эрис. - Меня учили в Эриду понятию Кармы, и я поверила в него.

Оттого так труден для меня четвертый путь. Я могла бы убивать всех,

причиняющих страдания, и тех... кто ложным словом ведет людей в бездну

жестокости, учит убивать и разрушать якобы для человеческого блага. Я

верю, будет время, когда станет много таких, как я, и каждый убьет по